Во что мутировал опасный Петербург. Полковнику Колесникову не интересно дело Соколова

Сегодня под шефом уголовного розыска Петербурга и Ленобласти Олегом Колесниковым 2000 оперов, а вот злые бандиты перевелись. Он рассказал «Фонтанке», кто занял их место.

— Даже если внимательно полистать новостную ленту «Фонтанки», станет заметно, что профессиональной стрельбы стало кратно меньше. Да и той нет. Гангстеры прекратили выяснять отношения на радость журналистам, а налетчики отвязались от инкассаторов. Но это еще полбеды. Пришло время кровавых дилетантов. Обыватели режут друг дружку на части, сыновья убивают матерей и прочая жуткая жуть. Расчлененка затмевает «ничего личного». Я ничего не перепутал?

— Да, эти преступления звучат, но они мне не интересны, — будто отмахивается Олег Колесников. Ему 42 года, пришел в МВД оперативником в 1999-м, дошел до начальника «заказного» отдела, последний год — руководитель всего розыска города и области. Это его первое интервью за всю службу, как он сам пошутил: «Может, и последнее».

— Похоже, я вас понимаю, но многие неправильно воспримут такие слова. Объяснитесь, полковник.

— Все преступления, которые раскрываются в течение суток — мне не интересны. Это больше следственная работа. Мне, как специалисту, они примитивны. Сплошная очевидность. Любой участковый может раскрыть любого доцента Соколова: вот труп, вот доцент, вот куча доказательств. Это просто работа. Да, ее много.

— И примитивного стало больше? Почему?

— Раньше люди жили хуже. Бедный деньги зарабатывает, а не рефлексирует. Теперь жить стали лучше, и начались страдания на пустом месте. Вот вам и расчлененки. Вы же сами пишете, что там нет никаких материальных конфликтов.

— Да, классное слово «головорезы» стало односложным. Куда ушли дерзкие налетчики, готовые идти до конца? Как это было, например, при расстреле омоновцев в Мурино.

— В тюрьму, в мошенники. Стало невыгодно заниматься таким бизнесом. Их ловят, они становятся старше. Смены равной им не вижу. А молодежь не очень готова рисковать и заниматься тяжкой работой. Они хотят за компьютеры. На удаленку. Посмотрите на их метод — молодые хлопцы, просто рекламируя себя, заводят граждан к себе и предлагают зарабатывать на всякой лабуде. Новое поколение обманщиков. Риски меньше, сроки меньше, а доказать трудно. На клавиши нажимать легче, чем лупить из калаша по вооруженным охранникам.

— И вот заказной отдел, который исторически был натравлен на волков, вынужден под воздействием эволюции сам перестраиваться на охоту за грызунами?

— Эти грызуны столько зарабатывают, что вслух боюсь произносить. Так это только наш город.

— Вы про вал телефонного мошенничества, который полиция не может сбить?

— Про него. Потому что все колл-центры, откуда идут миллионы прозвонов, находятся за границей. На Украине. Там сидит по 300–400 мальчиков и девочек и рассказывают нашим дедушкам и бабушкам про Сбербанк и безопасные счета. Нам не дотянуться. Причины понятны.

— У вас есть какие-нибудь предложения?

— Да. Да у всех руководителей МВД во всех регионах есть предложения. Мобильные операторы не обращают внимания на свои же технические возможности и позволяют жуликам из другого государства дозваниваться до наших пенсионеров. Банки тоже могли бы обратить внимание на эту проблему. Неужели президенту об этом надо думать?

— Как у нас с угонами? Куда ведет кривая раскрываемости? Еще недавно она была позорна.

— Спецов по премиум-классу автомашин стало намного меньше. Поверьте. Оборудование здесь нужно дорогое, на разборку тащить такие «колеса» жалко, квалификацию надо постоянно держать в форме, основных авторов мы посадили. Другие даже открывают свой легальный бизнес.

— Красота.

— Это хорошо, но не очень. Пошли самоугоны — страховые мошенничества. Вы в курсе, вы тоже писали об этом.

— Чистый дарвинизм: происхождение муравьеда из саблезубой рыси. Сколько в день у вас на столе появляется документов? Сколько страниц нужно прочитать?

— По количеству или по качеству прочитанного? Сейчас же в электронном виде бумагооборот, попроще стало, и заместители у меня грамотные.

— Сколько оперов под командованием?

— С районами города и области — около двух тысяч.

— Каждый из этих тысяч каждый день кого-то хватает или старается схватить. Кому-то каждый день портит жизнь. Следовательно, умножаем на десятки тут же возникающих проблем, эмоций, ошибок.

— Принести пользу, а не испортить жизнь. Это про то, что они стараются делать.

— Как чувствует себя оперативник, обслуживающий территорию петербургского Монако — Каменный остров с его особняками, аллеями?

— Обалденно. Там квартирными кражами не пахнет, но у него не только эта территория. Лучше спроси, что чуют мои ребята в Невском районе.

— Еще недавно была такая мода — коммерсанты заказывали конкурентов, любовников жен и быстро оказывались в кабинетах заказного отдела. Причем в результате оперативных комбинаций жертвы оставались на этом свете. Киллерами же, как правило, выступали оперативники под прикрытием. Мода прошла?

— Многим бизнесменам тогда казалось, что это самый короткий и дешевый путь решения проблемы. У кого личная обида, у кого финансовая. Реализации были резонансные и публичные. Мы сами были за огласку. Отвадили рекламой. Я думал об этом, это так.

— За последние 20 лет в Петербурге было два преступления из разряда «самых-самых». И вы прекрасно знаете, о чем я. Это похищение детей Бородулиных, кого злодеи волшебным образом освободили, и расстрел авторитетного Бадри Шенгелии. Они не раскрыты.

— И?

— Перед мастером спорта по шахматам лежат две задачки. Мат в несколько ходов при сложной позиции. Настоящий шахматист должен беситься от того, что он не может их разгадать.

— Меня как начальника розыска спрашивают или как петербуржца?

— Как угодно. Я имею свою точку зрения, но сегодня не про нее. Это вообще не мне ответ, а петербуржцам.

— Вкусная конфета… — хвалит Колесников. Конфету «Мишка на Севере» он ловко взял из вазочки и увлеченно начал разглядывать фантик.

— Хоть всю вазочку с собой забирайте.

— Управление уголовного розыска делает все возможное и невозможное совместно со Следственным комитетом для раскрытий данных особо тяжких преступлений, — рапортует полковник, с удовольствием поедая конфету.

— Так и запишем: от дачи показаний отказался. Опрос не прерывается: что такое настоящая ошибка за вашим столом?

— Все зависит от того, на что она повлияла. Литовченко помнишь? Для меня это… Не от меня он убежал, не я его вел, но я же был тогда уже руководителем… Ко мне пришел областной убойный отдел и попросил, чтобы это дело, где Литовченко уже был арестован за убийство, не передавали в заказной, мол, они сами справятся. И я проявил слабость — уступил им. И через день — побег. А потом это животное девочку на Украине убил. А они не бежали за ним, пока ноги до поясницы стерлись. У меня ко всем им категорическое отношение, и дело не в том, что их всех поснимали. Сейчас все поменялось — новый областной отдел вывозит серьезные темы. Это уже крутой коллектив.

— Как считаете, нужно ли оперу в процессе обучения в Академии МВД самому посидеть в тюрьме? Хотя бы недельку.

— Зачем?

— Чтобы хоть немного понять, что это такое, ведь он туда людей отправлять будет.

— Это не нужно. Наша задача, чтобы невиновный не сидел. Да еще на 101 процент не сидел.

— Видели, чтобы вешали на людей чужое?

— Вы сами со мной видели. Тот паренек — Женя Веденин из Альметьевска, которого упаковали за убийство, он лет семь отсидел, а мы его вынули и оправдали. Я тогда разговаривал с теми оперативниками в Татарстане. Они мне говорили: «Мы были уверены!». То-то.

— С теми, кого сажал, сталкиваешься?

— Да.

— И?

— Пришел я как-то к человеку и говорю: вы вошли в такую-то нехорошую историю. Я все знаю. Он говорит: я не могу говорить на других, у меня свои принципы, хотя вы очень мне симпатичны. Отсидел девять лет звонком. И сейчас друг другу улыбаемся. Мне так жалко было его сажать.

— Как вы относитесь к тем, кто выскакивает из дерьма за счет остальных? С точки зрения работы — рентабельно. Но ясно же, что это за человек.

— Бывают нюансы. Вот был наемный стрелок Дружик, он исполнил, он сел, а заказчик не стал держать слово и не помог его семье. Дружик его и сдал. И правильно сделал. Я шел в убойный, потому что не могу оправдать убийц. И не очень плачу, если в тюрьме им тесно.

— А не убийц?

— Тут все просто — украл человек, попался, наказали человека, но руку на него поднимать — это бред.

— Как сделать так, чтобы молодые люди хотели работать у вас?

— Если он точно хочет, то должен быть готов жертвовать временем, семьей, и это не про ограничения выезда за границу.

— Предупредите его прямо сейчас.

— Дружище, если пойдешь по формальному пути, где все тупо по инструкции — ты никому не нужен. Если начнешь обниматься с ворами — другая пропасть. А общаться нужно. Ты опер. Риск. Оперативник, это ходячая 286-я (статья за превышение должностных полномочий. — Прим. ред.). Но это и романтика, и работа за идею, и образ жизни. Эх, мне бы побольше из обеспеченных семей — соблазнов меньше.

— Много таких обеспеченных?

— Расскажу хохму. Мне как-то один крупный бизнесмен выговаривает, мол, в полиции служит одно быдло, и ремарка — он, конечно, не про меня. Людей мы не защищаем и так далее. Я не стал вступать в глупый спор, а аккуратно так интересуюсь: «У тебя дети есть?». Есть. А они чем питаются? Оказывается, один в банке, другой в другом банке. Тогда говорю: «А что ты такой умный не отправил их ко мне? Чтобы не брали взятки, чтобы Россия процветала». Дошло до повышенных тонов. Ушел. Вот и поговорили.

— Вашим детям сколько лет?

— Я понимаю вопрос. Старшему — за 20 лет, младшему — 17. Не отговариваю их, просто предлагаю для начала вуз окончить, посмотреть вокруг, чтобы умышленное решение было. А они хотят в МВД. Но ведь это раньше говорили про династии, а сегодня это называется конфликт интересов. А если мой ребенок захочет даже туда, где не сахар, то вы же — журналисты — скажете, мол, папа-начальник тащит сыночков в генералы, в адмиралы.

— Кому лично вы должны сказать спасибо за биографию?

— Конечно, отцу, кто убедил идти в юридический институт, где на меня сразу надели форму и чему я сначала был не очень-то и рад. И старшему оперу Журжерову, к кому я попал на стажировку как раз в тот момент, когда он вел дело Старовойтовой. Он со мной курсантом много разговаривал по-человечески, гонял по городу, по-настоящему заинтересовал.

— Как обстоит дело с «ментовскими войнами»? Я имею в виду невидимые конфликты с соседними ведомствами?

— Забыл еще про спасибо всем нашим ребятам. Обязательно вставьте, а то они все с характером… А если про войны, то сегодня нет таких войн.

— Мне это напоминает культовое «в СССР секса нет».

— Это прошлое. У каждого ведомства были сферы влияния, и это и были точки для конфликта. Для уголовного розыска — это преступные лидеры. И если мы кого-то догоняли, то другие говорили, что он им нужен. У нас свои взгляды, и это вызывало у них изжогу. Сегодня таких лидеров нет. Вспомним Кумарина, к примеру.

— Сотрудники ФСБ ведут себя высокомерно по отношению к уголовному розыску? Как старшие братья?

— В подавляющем большинстве — нет. Но ведь и у нас всегда найдется человек со своими заскоками. Мы дружно работаем по оружию, этнике, по оргпреступности.

— Когда последний раз брали книгу в руки?

— Постоянно.

— Вот сейчас что читаете?

Собеседник открывает мобильный телефон, листает, поворачивает ко мне экраном.

— Фантастика. Есть такая серия про постядерную жизнь в метро. Когда хочу отвлечься — беру, и голова отдыхает от всякой ереси. Прочитал и забыл. Не несет никакой смысловой нагрузки. Отвлекает. Я больше половины не вспомню.

— Не скучно на высоком кресле, да еще без стволов и бандитов?

— Переживаний человеческих меньше, это правда. Других побольше.

Разговаривал Евгений Вышенков, «Фонтанка.ру»