Актриса Елена Проклова в программе «Секрет на миллион» (НТВ) рассказала, что в 12 и 15 лет пережила сексуальные домогательства. По словам 67-летней артистки, после этого ее на протяжении всей жизни преследовал страх физической близости. Имени насильника она не назвала, но в соцсетях подумали на Олега Табакова. В любом случае, подать в суд за клевету на актрису семья Табакова не может — имени она не назвала.
Случай Елены Прокловой показал, что в обществе есть проблемы, но вот самого общества, возможно, и нет, поскольку мнения в соцсетях разделились: одни сочувствовали Елене Прокловой как жертве и назвали ее поступок смелым. Другие расценили как дешевый пиар и осудили. Что важно: раскол произошел среди женщин. Особенно громко высказались актриса Яна Поплавская, осудившая коллегу, и блогер Ника Белоцерковская, выступившая с поддержкой актрисы и агрессией против инакомыслящих. Ника написала эмоционально в «Фейсбуке»: «Плевать миллион раз на мотивы, которыми она руководствовалась, рассказывая о произошедшем. Вот миллион раз плевать. Это настолько несоразмерно с тем, О ЧЕМ она говорит. Но озверевшие бабы не хотят этого видеть: пиар, старая дура, хайп (идиотки запомнили слово), хочет заработать, а сама-то и рыло в пуху, как карьеру (Роскомнадзор) так первая, а как умер, то сразу и прочий сетевой упырский набор. Как под копирку». Белоцерковскую поддержала Лариса Гузеева. Посты собрали множество комментариев.
В Петербурге тоже не промолчали. Так, президент петербургского фонда «Дети ждут» Лада Уварова написала в «Фейсбуке» возмущенный пост: «Да, Проклова зажгла так зажгла. Вот это ледяная вендетта с многоходовкой... Всех гнусных мужиков пережила, и теперь, когда они тихо лежат по Ваганьковским и никаким местом не дрыгнут против и в защиту сокрушаемой чести…». Комментаторы-женщины возмущенно отписывались и вспоминали личный опыт — насилие в детстве.
Скандал разгорелся нешуточный. Женщины обменивались упреками. Приверженцы «новой этики» позицию Поплавской сочли «пещерной». Их оппонентки назвали публичное обвинение умершего в домогательствах «фарсом». Первые считают, что вторые не пережили подобного, потому не в состоянии понять боль другого. Но с домогательствами в нашей стране сталкивается практически каждая женщина. И молчать не значит поощрять насилие и одобрять замалчивание проблемы. Тут возникает несколько вопросов: зачем говорить о том, что было много лет назад и нельзя проверить? И когда можно об этом говорить? Где, а главное — как?
В комментариях рефреном повторяются слова «маленькая девочка» и «жертва». И если кто-либо высказывает осторожное недоумение, его воспринимают как хейтера, у которого нет подобного опыта. Но логика «жертву поймет только жертва» пагубна. Во-первых, чтобы понять горе другого, не обязательно самому его испытать. Во-вторых, если женщина осуждает публичный демарш другой, это не значит, что она не пережила насилия или домогательств или хочет заткнуть всем говорящим рот. Речь, подчеркну, о манифестах взрослых женщин, которые публично обвиняют мужчин, не способных ответить.
Повзрослевшая «маленькая девочка» — уже давно не девочка. Но признать это жертва не готова, как не готова и допустить мысль, что у несогласного может быть аналогичный опыт. И если женщина не одобряет обвинения, на которое мужчина не может ответить, становится ли она союзником палача? В глазах адептов «новой этики» именно так: тот, кто не с нами, тот против нас.
Публичный рассказ об интимном — жанр, чуждый русской культуре. Хотим мы этого или нет, перекодировать менталитет нельзя по щелчку пальцев. Потому воспринимается подобный манифест тяжело для всех: для самой женщины, если она говорит правду, и для аудитории, которая не всегда понимает, как реагировать. В обществе заметна реакция на такие истории: тот, кто не одобряет публичные обвинения в харассменте, — «чужой», «не эмпатичный», опасный для окружающих элемент. Хотя неодобрение жеста «жертвы» вовсе не означает союзничество с «палачом», но этот логический ход многие упускают.
А началось всё в 2017-м со скандалов вокруг продюсера Харви Вайнштейна, которого несколько актрис обвинили в сексуальных домогательствах многолетней давности. Здесь есть важный нюанс: женщины обратились к конкретному мужчине, который мог ответить. В России симметричная история связана с политиком Леонидом Слуцким, которого в сексуальных домогательствах обвинили журналистки несколько лет назад. Сам он комментировал ситуацию так: «Обвинения его в харассменте — это стихийная кампания, но потом ей решили воспользоваться определенные силы, очевидно, российского происхождения». Сегодня Слуцкий возглавляет комитет Госдумы по международным делам. Депутатской неприкосновенности он не лишен.
Тем временем движение #МеТоо (женщины писали в соцсетях о насилии) стало мегапопулярным. Как говорили сами участницы, они отстаивают право жертвы на то, чтобы быть услышанной, эмпатию и поддержку. Однако те, кто не одобряет этого движения, убеждены, что подобное движение привело к еще большей агрессии в обществе и гендерной войне. Сложно представить насильника, который, начитавшись воспоминаний об изнасилованиях, раскаялся. А мужчины, которые и без флешмобов относятся к женщинам корректно, и так способны на сочувствие и вряд ли обидят слабого. Точно одно: и совестливые интеллигентные мужчины, и агрессоры получили коллективное клеймо врага, а «жертва» — индульгенцию, что бы она ни сказала. Сторонницы публичного манифеста настаивают на праве женщины говорить тогда, когда она считает нужным.
Проблема насилия, в частности, домашнего, в России стоит остро. Журналисты пишут о женщинах, убитых на глазах детей, многолетних унижениях запуганных жертв, блогере, который довел до смерти девушку в прямом эфире, но это ничего не меняет.
А вот волна «непроговоренных травм» смущает, поскольку анонимные высказывания нельзя проверить. Следовательно, трагедия истинной жертвы обесценивается, а агрессия адептов «новой этики» пугает. Как пугает и то, что обвинения в харассменте становятся рычагом давления для достижения корыстных целей. Похоже на эффект басни Толстого про мальчика-лгуна. Он кричал: «Волки!» — ему верили. Когда же и правда напали волки, мальчику никто не поверил.
Нас вынуждают принять: если женщина говорит о насилии, она права и обязана получить сочувствие и поддержку. Но разве только девочек и женщин насилуют? Мальчики, юноши, мужчины остаются за скобками? Мальчики часто страдают в семьях, юноши — в армии. Говорить им об этом невозможно. Поскольку роль жертвы оттянула на себя женщина любого возраста. Любое насилие — зло. Но не любой акт борьбы со злом выглядит жестом гуманизма.
Понятно одно: пока говорить о травме, не травмируя других, мы не научились. А общество нелюбящих друг друга людей раскололось еще больше.
Мария Башмакова
