Коррупции в России нет

Писать о коррупции в России – скучнейшее занятие. Вроде как о снеге прошедшей зимой. Но тут Владимир Путин, будучи с единороссами на Северном Кавказе, заявил, что вешать коррупционеров не будут (и в кипятке варить, я полагаю, тоже), а Виталий Мутко, как выяснила Счетная палата, «перебрал» на завтраках в Ванкувере и был выставлен ею на всеобщее обозрение в роли розового воришки Альхена (хотя, в отличие от литературного персонажа, ничуть не краснел и назвал проверку «ловлей блох»).

Вот и предлог написать появился. Но, честное слово, в последний раз. Ибо для меня вопрос о коррупции в России прочно ассоциируется со старым анекдотом. Разбрасывает в советские времена мужик листовки на Красной площади. Гэбисты его хватают, подбирают листовки и видят листы чистой бумаги.

Спрашивают:

- Что ж ты совсем ничего не написал?

- А и так всем все ясно, - отвечает задержанный.

Коррупция, согласно принятому определению, далеко не только взятки. Под ней понимается «злоупотребление государственной властью ради частных выгод». Ну а тогда сюда попадает едва ли не всё, ради чего российская власть имеет место быть. Впрочем, тогда и коррупции нет (напомним, что само это слово в первом своем значении несет явно негативную оценку и переводится на русский как «гниение», «разложение»), и приставку «зло» в первом слове из определения следует убрать.

Коррупция в российском обществе не аномалия, а норма жизни. Если бы не наличие родственных нам социумов на планете Земля, то ее можно было бы смело назвать нашей национальной идеей. Она – «наше все».

Для того, чтобы осознать коррупцию как норму, обратимся к истории. И тогда мы увидим, что она обрела массовое неприятие лишь сравнительно недавно, вместе с образованием правовых государств, в которых власть имущим предписывалось «жить на одну зарплату». А до этого…

О чем говорит история?

Представьте себе следующее информационное сообщение из Древнего Египта: «Фараон Эхнатон отказался от многобожия и в честь провозглашенного верховным божеством Атона затеял постройку грандиозного комплекса новых храмов с целью получения откатов от тесно аффилированных с родственниками фараона строительных компаний». Звучит довольно нелепо.

В восточных деспотиях власть означала собственность, а последняя без власти влачила жалкое существование (ее могли в любой момент отобрать по прихоти представителей привилегированных сословий). «Чрезвычайные притеснения, которым подвержены бедные простолюдины, лишают их вовсе бодрости заниматься своими промыслами, ибо чем кто из них зажиточнее, тем в большей находится опасности не только лишиться своего имущества, но и самой жизни».

И далее сторонний наблюдатель продолжает: «Я нередко видел, как они, разложа товар свой (меха и т.п.), все оглядывались и смотрели на двери, как люди, которые боятся, чтоб их не настиг и не захватил какой-нибудь неприятель. Когда я спросил их, для чего они это делали, то узнал, что они сомневались, не было ли в числе посетителей кого-нибудь из царских дворян или какого сына боярского, и чтоб они не пришли с своими сообщниками и не взяли у них насильно весь товар».

Если бы не «царских» да «боярского», то тут очень хотелось бы закончить репортаж примерно так: «Джиль Флетчер, Москва, специально для BBC». Однако этот самый Флетчер посетил Россию в конце XVI в. ВВС же, как известно, появилась значительно позже.

Современные исследователи называют такие государства опять же явно с негативным оттенком – «хищнические государства». Государство здесь собирает налоги для собственных целей правящей элиты, максимизирует ее потребление, под которым надо понимать не только банальное насыщение роскошью, но и престижные инвестиционные проекты (наш «Охта центр» и московское Сколково вполне подошли бы), захваты чужих земель и т.п.

Что во всем этом плохого? Ну, начнем хотя бы с того, что такие системы не обеспечивали сколько-нибудь устойчивый экономический рост. И, вообще, это понятие появляется где-то в XIX в. и в тех странах, где закон охраняет универсальные для всех права собственности.

Коррупция – это плохая экономика...

Коррупция (сбор и приватизация административной ренты) получает особое распространение в авторитарных режимах, поскольку выигрывающая коалиция (правящая клика) сравнительно невелика, а посему на одного ее участника выпадает значительный выигрыш. Следовательно, у правящих верхов имеются очень сильные стимулы к ее сохранению, поддержанию устойчивости этого института.

Однако коррупция наносит колоссальный ущерб мотору рыночной экономики  честной конкуренции. Ведь последняя немыслима в условиях государственного фаворитизма для одних и подавления других, не вписавшихся под надежную крышу т.н. «связей».

Затем коррупция – это производственная неэффективность. Особо наглядно это видно на примере сравнения строительства километра дорог в России и за рубежом в схожих природно-климатических условиях. Кому интересны конкретные цифры – читайте брошюру Немцова-Милова «Путин. Итоги. 10 лет», да и других материалов на ту же тему хватает.

В сущности, коррупция – тот же налог. Только приватизируемый теми, кто его собирает. Часть коррупционного налогового бремени бизнес в состоянии перебросить на конечных потребителей. Учитывая величину этого бремени, не нужно удивляться, почему у нас цены выше, а качество товаров и услуг ниже, чем в Германии или той же Финляндии.

Далее заметим, что коррупция ведет не только к производственной, но и к распределительной неэффективности. Одни виды бюджетных расходов гораздо более взяткоемки, чем другие. Не случайно власть российская так ратует за грандиозные инвестиционные проекты и куда меньше вкладывает в образование. Этот перекос концентрирует коррупционные доходы в правящих верхах (что на федеральном, что на региональном уровне), тогда как с дополнительных расходов на образование навар куда меньше, да и гоняться за ним утомительно (а то и вообще бессмысленно, как в случае повышения преподавательских зарплат).

Больше на эту тему говорить не стоит. Посмотрите, с каким вожделенным придыханием произносят наши чиновники слово «инвестиции». И вы все поймете. Если, конечно, не считаете, что они только и думают о том, как бы за счет этих инвестиций облагодетельствовать нас и будущие поколения.

В результате имеется недоинвестирование в человеческий капитал. Кроме того, он обесценивается и по причине того, что в насквозь коррумпированном обществе знания и умения нужны в последнюю очередь. Путь к успеху прокладывают не они, а, главным образом, налаженные связи с правящим сословием, не говоря уже о проникновении в него.

Итак, коррупция на выходе дает застойную, сверхзатратную, перекошенную экономику с недоразвитым человеческим капиталом и нездоровые стимулы.

...зато хорошая политика

Коррупция не только обеспечивает власть имущих баснословными богатствами. Она служит главным механизмом гарантирования пребывания их в этом качестве. Посему для них она – хорошая политика.

В России коррупция неформально легализирована. Силовики и администрации наделяются правом «стричь» бизнес по своему усмотрению в обмен на верность верхам, готовность выполнять их поручения, нередко выходящие далеко за рамки законов.

Такой обмен поддержки беспредела верхов на предоставление права на беспредел на более низких ступенях властной вертикали можно назвать российским общественным договором. Впрочем, не стоит замыкаться на собственной исключительности. Не кто иной, как знаменитый парагвайский диктатор с тридцатипятилетним стажем Альфред Стресснер сформулировал это весьма точно: «Необходимо подстрекать к криминальным действиям, так как они порождают соучастие, а соучастие – лояльность».

Сознательно пестуемая в России тотальная коррупция не дает выпасть из властной вертикали, из подчинения правящей клике. Бросать вызов системе представителям элиты невыгодно экономически и опасно политически, ибо отщепенцы тут же обвиняются в … коррупции и, как правило, по делу. «Скованные одной цепью, связанные одной целью…».

Ну, а народ? В большей своей части систему сию поддерживает. Она оставляет достаточно высоко ценимую возможность ни за что не отвечать, ничего не решать и не выбирать, а жить на брошенные с барского стола объедки. И мечтать в один прекрасный день перейти из податного сословия в берущее. Пока не кончилась нефть.

Так что, действительно, коррупции в России нет. А что есть? Есть хорошая политика, формирующая мезальянс тех, кому мало надо, с теми, кому всего хватает. «Здесь нет негодяев в кабинетах из кожи/Здесь первые все на последних похожи». А последние, в свою очередь, на первых.

Андрей Заостровцев