«Я»: Вышивание иглой (фото, видео)

На экраны Петербурга вышел фильм «Я» – третья игровая картина режиссера Игоря Волошина. Ее главный герой (Артур Смольянинов) – неформал, который в лихие девяностые прячется от армии в сумасшедшем доме. Там он изучает антропологию постсоветского общества, приобщается к прелестям репрессивной психиатрии и встречает наркомана-мессию по кличке Румын (Алексей Горбунов).

В прежней волошинской «Нирване» все заметили только две вещи: хорошую артистку Марию Шалаеву, сыгравшую роль героиновой наркоманки, и пристрастие режиссера к немотивированной красивости несколько кислотного свойства (а-ля Грегг Араки). Но никто не обратил внимания на то, что Волошин создал едва ли не первый постсоветский наркоманский эпос – кино, которое на Западе уже превратилось в особый жанр вроде вестерна или комедии положений. Этот жанр в нашей стране знают, в первую очередь, по фильмам Дэнни Бойла и Даррена Аронофски. Немного менее известен Нил Армфилд с его «Кэнди». Почти совсем неизвестен Скотт Калверт. При всем разнообразии форм жанр этот обладает двумя важными особенностями. Обязательно должен быть сидящий на игле молодой герой, который презирает тупых обывателей, и обязательно должны присутствовать разнообразные визуальные эффекты. Первое объяснимо тем, что наркоманский киноэпос – что-то вроде современного переиздания вечной истории про рассерженных молодых людей, которым не нравится, как живут их родители, но фантазии придумать что-нибудь получше не хватает. Второе подкрепляется стереотипным отношением к наркоманским будням: разноцветные глюки, психоделика, Курт Кобейн и все такое прочее.

Конечно, между западными образцами жанра и волошинскими фильмами есть отличие. Главные герои Волошина сами не колются, но зато с удовольствием наблюдают, как это делают другие. Так главный персонаж «Я» еще в детстве предпочитает общество наркоманящих неформалов (с широким кругом интересов) своей внешне благополучной семье (с кругом интересов узким) и покидает друзей только тогда, когда они умирают от передоза, болезни или тюрьмы. А фильм «Я» – как бы воспоминание о лихой юности, дембельский альбом, который можно перелистывать, когда накатит ностальгия.

Если на Западе при всей любви к визуальным штучкам-дрючкам все же пытаются, как правило, в итоге демонстрировать зрителю, что ширяться нехорошо, то у Волошина любовь к необычным картинкам не только не компенсируется назидательностью, но превращает фильм «Я» в непрерывный психоделический сон. Безо всяких там уколов главный герой умеет исчезать на ровном месте, милиционеры ходят по воде, а из труповозок вылетают стаи волнистых попугайчиков. Окончательно Волошин теряет меру, когда двое героев картины – тот самый Румын и его возлюбленная – въезжают в кадр на василькового цвета «Победе», запряженной тройкой гнедых лошадей. И едут себе таким манером по зеленому лугу на фоне голубого неба. А за кадром звучит «Магадан» Михаила Круга.
Можно бы предположить, что анилиновый кич – лишь сознательная режиссерская стилизация, кабы волнистые попугайчики и небо химического цвета были прерогативой наркоманского мировосприятия, а «нормальные люди» жили обычной серой жизнью. Однако «нормальные» в «Я» – это медперсонал психушки и милиционеры, и они почти не отличаются от «ненормальных». Особенно хороши менты, которых после «Груза 200» принято изображать исключительно упырями. Волошинские защитники правопорядка как две капли воды похожи на балабановского капитана Журова (артист Алексей Полуян, кстати, тоже занят в «Я»), но васильковые «Победы» любят столь же страстно, сколь и героинщики. В этот момент «Я» окончательно расходится с образцами жанра, для которого проблема границы между нормальным и маргинальным взглядом на жизнь чрезвычайно важна, и превращается в помесь «Груза 200» и «Стиляг». Ведь герои тут еще и поют.

Однако режиссеру Волошину этого мало: он добавляет до кучи немножко религии. После того как Волошин попеременно уподобляет Христу то Румына, которого главный герой ждет, как Иоанн Креститель – Мессию, то его главного врага – упыря-милиционера (Михаил Евланов), зритель запутывается окончательно. Притом милиционер участвует в одной из самых забубенных сцен фильма: читает Библию и тренируется ходить по воде. У него получается.

Доводя трудности с демаркацией до предела, режиссер показывает, что-де принципиальной разницы между хорошим и плохим, прекрасным и безобразным нет. Однако почти все персонажи картины умирают, а герой артиста Смольянинова остается в живых со своим дембельским альбомом. То есть разница между чужой и своей смертью все-таки есть. Нечестно получается.

Елена Некрасова
Фонтанка.ру