Волшебное слово для следствия. С какими уголовно-правовыми рисками столкнулись россияне

От тюрьмы зарекаться не принято. Судебная статистика, демонстрирующая нам по полмиллиона обвинительных приговоров ежегодно, подводит под народную мудрость практическое обоснование. «Фонтанка» решила посвятить очередную правовую дискуссию вопросам уголовного права и уголовного процесса и обсудить с экспертами — судьями и адвокатами — последние тренды законодательства и судебной практики в этом сегменте.

По словам экспертов, больше месяца назад, 21 февраля 2023 года, в своем послании Федеральному собранию президент порадовал адвокатов и бизнесменов: обратил внимание законодателей на необходимость скорейшего внесения изменений в статью 199 УК РФ (уклонение от уплаты налогов) — уменьшения с шести лет до пяти максимального срока наказания в виде лишения свободы. Практически на следующий день правительство внесло в Госдуму необходимый законопроект, и на сегодняшний день он с молниеносной скоростью принят уже в третьем чтении и передан в Совет Федерации.

— Статья 199 УК РФ — это наиболее часто применяемый к бизнесу уголовно-правовой состав с наиболее тяжелыми материальными последствиями, поэтому такая инициатива безусловно скажется позитивно на развитии этой области, — говорит Александр Гуканов, адвокат АБ «ПромБизнесКонсалтинг». — Уменьшение срока до 5 лет переводит статью из тяжкой категории в категорию преступлений средней тяжести, срок давности привлечения к ответственности по которым также будет уменьшен с 10 лет до шести. А учитывая, что налоговые проверки проводятся за трехлетний период, а затем идет еще расследование уголовного дела и рассмотрение его в суде, шансы на освобождение от наказаний по таким делам существенно вырастают.

Правда, говорит эксперт, одновременно — примерно через 4 часа после выступления президента — группа депутатов Госдумы внесла свой законопроект: о дополнении УК РФ новой статьей 173.3 «Сбыт или предоставление налоговому органу заведомо подложных счетов или деклараций». С наказанием до 7 лет лишения свободы и отнесением преступлений, предусмотренных статьей, к подследственности органов внутренних дел. «Профессиональное сообщество, наверное, уже уловило суть, — продолжает Александр Гуканов (полностью его рассуждения можно прочитать в колонке на «Фонтанке»). — Она заключается в том, что эта новая статья по своей диспозиции полностью совпадает с вышеупомянутой статьей 199 УК РФ, которая смягчается с подачи президента. То есть, на деле вместо смягчения мы получим новый состав, который, по сути, усилит наказание за то же преступление. С дополнительным суперэффектом в виде исключения монополии Следственного комитета на расследование такого рода уголовных дел. Возникает вопрос: либо депутаты, внесшие этот законопроект, совершенно не разбираются в правоприменительной практике по статье 199, либо это завуалированный способ дискредитации инициатив по защите бизнеса».

Не только налоговая, но и антимонопольная служба в минувшем году получила новые уголовно-правовые рычаги влияния на рынок: ведь недавно вступили в силу поправки, ужесточающие ответственность бизнеса за картельные сговоры. Теперь эта статья отлично работает не только на потребительском рынке, когда крупные игроки сговариваются для установления нерыночных цен, но и — главное — на рынке госзакупок. А это уже такой рычаг, с которым органы ФАС могут вволю порезвиться, считает адвокат КА «Кутузовская» Инна Соколова:

— Ужесточение мер уголовной ответственности и внесение поправок и разъяснений в статью 178 УК РФ с одной стороны направлены на защиту интересов потребителей, но на практике при поверхностном рассмотрении антимонопольным органом картельных дел могут привести к серьезным последствиям: уголовному наказанию для участников закупки, которые фактически никаких картелей не заключали, а абсолютно правомерно выполняли контракты и осуществляли предпринимательскую деятельность. Более того, бывает ведь, когда участники рынка договариваются о совместном участии не для того, чтобы манипулировать ценами на торгах, а чтобы торги просто состоялись. И тогда происходит хоть какое-то снижение начальной цены контракта и экономия бюджетных средств — это гораздо лучше и выгоднее для заказчика, чем заключение контракта с единственным поставщиком по максимальной цене. А их за это привлекают к уголовной ответственности.

Участники госзакупок, говорит Александр Гуканов, сегодня стали одними из главных носителей уголовно-правовых рисков бизнеса. В первую очередь, речь об исполнителях Гособоронзаказа, для которых недавно в УК РФ были внесены новые поправки: в статью 201.2 «нарушение условий контракта по ГОЗ» и 285.5 «нарушение должностным лицом условий государственного контракта по ГОЗ».

— По сути, они носят зеркальный характер, — поясняет Александр Гуканов. — Отличия лишь в том, что статья 201.2 бьет по исполнителям ГОЗ, то есть по частному бизнесу, а 285.5 касается должностных лиц государственных заказчиков, а также головных исполнителей с участием госкапитала. Наказывают обе статьи за нарушения в части количества, качества, комплектности, сроков поставки и порядка оплаты работ, услуг и товаров. При этом работает административная преюдиция: первый раз лицо привлекается к административной ответственности, а второй раз за те же деяния — к уголовной. Часть 1 статьи — до 8 лет лишения свободы, часть 2 — деяния, повлекшие нанесение РФ ущерба в сумме не менее 5% от суммы контракта, но не менее 5 млн рублей, либо повлекшие неисполнение контракта в целом, — до 10 лет.

Иногда использование слов «гособоронзаказ» и «специальная военная операция» помогают в возбуждении дел против оппонентов, рассказал адвокат Алексей Центер.

— Был гражданский спор в рамках дела о банкротстве. Конкурсный управляющий компании, владеющей недвижимостью, расторг бессрочный договор аренды этой недвижимости, сочтя его невыгодным и обременительным для будущей продажи на торгах, — отметил Алексей Центер (полностью его колонку можно прочитать на «Фонтанке»). — Арендатор, производственная компания, съезжать отказался, пришлось выселять его по суду. Все шло своим чередом… пока не случилось 24 февраля 2022 года. Началась спецоперация. И тут арендатор заявляет, что он исполнитель гособоронзаказа, и поэтому те, кто его пытаются выселить, — преступники. Он пишет заявление в полицию, и следователь мгновенно возбуждает уголовное дело о мошенничестве. Предъявляет обвинение конкурсному управляющему. А на все доводы, что тут обычный хозяйственный спор, просто много-много раз повторяет аббревиатуры СВО и ГОЗ. Так вот мне интересно: правда ли, что «в наше непростое время» арендатор, если он выиграл конкурс по ГОЗ, имеет какие-то особые права по отношению к своему арендодателю? Что любая попытка выселить его за долги по аренде выльется в уголовное дело против арендодателя? Или это только в нашем деле происходит?

Одним из столпов демократического правосудия считается суд присяжных, существовавший в Российской Империи с 1860 года и восстановленный из забытья после распада СССР в 1990-е. И не зря: простая статистика говорит, что из 500–700 тысяч приговоров, выносимых в России профессиональными судьями в год, оправдательными оказываются лишь сотые доли процента, а вот из тысячи вердиктов присяжных за тот же год «невиновен» значится в каждом третьем.

Суть его проста: по просьбе подсудимого, обвиняемого в некоторых особо тяжких преступлениях, его дело может быть рассмотрено судом присяжных. Отказать в этом ходатайстве судья не вправе. Сперва присяжных было 12, и заседали они только в судах субъектов РФ — и так было до 2018 года. Потом их количество было сокращено до восьми на уровне регионов, и был введен суд присяжных на уровне районных судов, где было шесть заседателей.

— Первый вопрос, который задается в любой дискуссии о суде присяжных — если не говорить о статистике и всяких профессиональных моментах, которые знают юристы, — а нужен ли он вообще? — говорит Станислав Квардаков, судья Невского районного суда Санкт-Петербурга. — Могу сразу свою точку зрения высказать: в государстве, где существует разделение властей, участие граждан в отправлении правосудия столь же необходимо, сколь необходимо участие граждан в законодательной и исполнительной власти. Это выборы депутатов, президентов, глав регионов. Это референдумы, общественные слушания по крупным проектам. Выборы судей у нас фактически отсутствуют, но в принципе они возможны — и в советский период такая процедура действительно была. Но вот суд присяжных — это прямое участие граждан в отправлении судебной власти.

По словам судьи, ажиотажного спроса на эту форму судопроизводства не наблюдается ни на региональном, ни на районном уровне. «В 2020 году было рассмотрено три дела, в 2021-м два, в 2022-м семь — это по всему Петербургу, — продолжает он. — При том, что во многих районах за год рассматривается по две тысячи уголовных дел, — это капля в море. С чем это связано?»

Станислав Квардаков отметил, что суда присяжных просит сам подсудимый. И не всегда тот результат, к которому стремится сторона защиты, может быть достигнут только таким способом. И далеко не всегда, когда есть такое право, им пользуются. Бывает, просят, но в ходе подготовки к процессу отказываются.

По словам судьи, первая и главная причина высокого процента оправдательных вердиктов — по сравнению с процентом оправдательных приговоров — это тайна голосования присяжных и отсутствие у них необходимости объяснять свое решение. Любой судья, вынося приговор, излагает свои мотивы. Если он пишет, что человек невиновен, он пишет почему. И если виновен — тоже почему. Вышестоящий суд, если не согласен с доводами, вправе приговор отменить. Присяжные не мотивируют решения, поэтому не могут доводами показать свою неправоту. Второй момент: профессиональные судьи много лет работают с повторяющимися ситуациями, достаточно стереотипными. И между этими делами различия невелики. Присяжные же, как правило, работают один раз в жизни по одному- единственному делу, так что сравнить им особо не с чем — лишь со своим житейским опытом. «В том и смысл суда присяжных: попробуй докажи обывателю свою правоту! Кто-то из них учитель, кто-то шахтер, кто-то воспитатель детского сада, кто-то уборщица, а кто-то профессор университета по биологии. Им твои юридические тонкости невдомек — в том и проявляется мастерство прокурора и адвоката», — резюмирует Станислав Квардаков.

Между тем, как отмечает Антон Павлов, адвокат «Первой адвокатской конторы», у суда присяжных есть один сильнодействующий фактор, влияющий на вердикты, — это председательствующий профессиональный судья. «Казалось бы, механизм, который снимает с председательствующего в процессе ответственность по решению главного вопроса — виновности или невиновности подсудимого, — должен сделать судью поистине беспристрастным арбитром, чья задача — только организовать сам процесс с соблюдением равенства сторон, — говорит адвокат. — Однако мы видим обратный эффект: многие судьи избирают излишне активную позицию, которая ставит целью ограничить защиту в предоставлении доказательств, всё это объясняя пределами судебного разбирательства».

Пример Антон Павлов (полностью его мнение можно прочесть в его колонке на «Фонтанке») приводит из собственной практики: «Мой доверитель обвинялся в совершении убийства в период с полпервого ночи до 7 утра. Суд отказал защите в предоставлении присяжным сведений из службы 112 о звонке, который совершил подсудимый в полседьмого — сразу после обнаружения тела. В этом разговоре он сообщил оператору, что обнаружил убитого друга, и прямо ответил, что не он убивал. Отказал суд по тем мотивам, что сведения из этой записи не содержат информации об обстоятельствах преступления. И мои доводы, что данная запись как минимум доказывает невозможность убийства в период с полседьмого до семи, судью не убедили. И таких отказов в этом деле была уйма. Например, суд прервал мои рассуждения о характере кровотечения — дескать, адвокат не является судмедэкспертом, — хотя отличия венозного кровотечения от артериального известны любому из курса средней школы».

По мнению адвоката, если бы не разные препятствия, количество оправдательных вердиктов могло бы быть гораздо выше, чем нынешние 32%, да и сам суд присяжных был бы эффективнее, несмотря на все его сложности. Такую статистику приводит по стране за 2021 год Судебный департамента при Верховном суде РФ.

Для тех, кто не очень верит в правосудие и не хочет иметь дела со следствием, традиционным выходом является эмиграция. И многие участники юридического рынка за минувший год неоднократно констатировали, что для эмигрантов на фоне санкций и спецоперации наступила настоящая «лафа»: в какой бы, дескать, гадости, подлости, дикости и гнусности тебя не обвиняли российские правоохранительные органы, шансов на выдачу из «недружественной» страны у них нет практически никаких — главное в эту «недружественную» страну попасть.

Однако, отмечает Андрей Тузов, советник и руководитель уголовно-правовой практики «Адвокатского бюро ЕПАМ» в Петербурге, многих из тех, кто понадеялся на геополитические обстоятельства и пренебрег обычными для таких случаев мерами юридической предосторожности, постигло жестокое разочарование. Потому что и экстрадиция, и международный розыск по линии Интерпола по российским запросам работают, а трудности у них на этом поприще оказались временными. «В последний год можно часто встретить высказывания, что многие механизмы международного взаимодействия — такие как экстрадиция и международный розыск Интерпола — в связи с политическими событиями сводятся на нет, — говорит Андрей Тузов (полностью его колонку читайте на «Фонтанке»). — Но тут я хочу поделиться своими предостережениями бизнесу».

Андрей Тузов констатирует, что со многими европейскими странами некоторые механизмы оказания правовой помощи действительно дают сбой. В частности, участились отказы в экстрадиции по основаниям того, что у выдающей стороны нет уверенности в соблюдении стандартов прав человека в РФ — независимого расследования и беспристрастного рассмотрения дела. «Однако большинство запросов из России на экстрадицию связано все-таки с классическими экономическими преступлениями: мошенничествами, растратами, — продолжает эксперт. — И здесь не все так просто и однозначно. Даже западные страны, такие как Франция и Испания, пусть долго, пусть тяжело, но выдавать продолжают. И в этом смысле рассматривать юрисдикции европейских стран как безопасные от экстрадиции нельзя. Пожалуй, за исключением Великобритании, которая и раньше выдавала крайне неохотно».

А уж страны Азии — ЕврАзЭс, ШОС, БРИКС и так далее — как существовали, так и продолжают существовать ровно в тех правовых парадигмах, ровно в тех правовых механизмах международного сотрудничества, которые работали и продолжают у них работать. Лица, находящиеся в розыске, часто утрачивают бдительность из-за иллюзии безопасности и пересекают границы стран, в которых экстрадиционные механизмы исправно действуют. Там их задерживают и доставляют на территорию России. Это реальные истории последних месяцев.

«Механизм экстрадиции не сломан, но сегодня он претерпевает некоторое переосмысление, — резюмирует Андрей Тузов. — Уверен, что рано или поздно Германия, Чехия и Австрия, которые к запросам на экстрадицию в Россию относятся с некоторым напряжением (и нередко отказывают), вернутся к обычной практике выдачи лиц, потому что право и его социальное предназначение возьмет верх над любыми политическими передрягами.

Павел Горошков, специально для «Фонтанки.ру»

Все правовые дискуссии «Фонтанки» — здесь.