Когда «ужас пустых кресел» — на пользу. Александринка открыла двери и достала «Маузер» (фото)

«Фонтанка» побывала на первом драматическом спектакле Петербурга после снятия ограничений.

2 сентября Александринский открыл новый сезон — первым из драматических театров Петербурга. Зрители вернулись в зал, боясь если не «дышать», то «доставать мобильные телефоны» — уж точно. Но атмосферу все равно нарушили: изоляция артистов от публики слишком удачно вписалась в художественный замысел спектакля, ранее показанного онлайн.

Ожидание открытия театров в Петербурге не было апатичным и имело свою внутреннюю драматургию: 24 августа Смольный продлил запрет на проведение массовых мероприятий, на работу кино, театров и фудкортов до 20 сентября. А 26 августа в соцсетях Александринки появился пост, в котором сообщалось: сезон начнется, как и обещали ранее, 2 сентября, спектакли играться будут, билеты возвращать не придется. Зрители своих чувств не скрывали: «Рыдаю от радости. А то билет взяла и трясусь со вчерашнего дня: «Шо, опять?!»; «Ну, слава богу, а то у меня уже 3 билета» (орфография и авторский стиль сохранены).

Впрочем, ликование разделяли не все. Одни иронично отмечали, что Александринский идет по стопам Мариинки (напомним, театр Гергиева работал с июня по разрешению главного санврача России, и там случилась вспышка коронавируса). Другие саркастически интересовались, что же такого невыполнимого в требованиях Роспотребнадзора, что остальные петербургские театры исполнить их не в состоянии. В ответ им заметили: «Ну знаете... Если у соседа сгорел дом — это не повод поджигать свой, из солидарности». Театр же на высказанные претензии ответил дипломатично: «Мы не можем ответить на ваши вопросы, они не нам адресованы, очевидно. Мы получили ответ на свой официальный запрос и работаем в соответствии с ним». К счастью, скоро стало известно, что с 12 сентября театры смогут работать все.

Александринский, безусловно, рисковал, ставя на открытие спектакль, который весной уже играли в прямом эфире при пустом зале. Но и не использовать резонанс, вызванный онлайн-показами «Маузера» Теодороса Терзопулоса, было бы нелогично и стратегически неверно. Тем более что и отзывы критиков в большинстве своем были благожелательны. Плюс это давало возможность сопоставить впечатления от онлайн- и оффлайн-просмотров. И, по итогу, в первом случае оно оказалось более сильным.

Однако и до третьего звонка удивиться тоже удалось. Зрители Александринского продемонстрировали завидную дисциплину: дистанцию соблюдали, маски либо надевали сразу по просьбе администраторов или капельдинеров, либо уже приходили в них. И почти сразу все шли в зал, где заметно оживлялись — делали селфи, снимали окружающее пространство, попутно обмениваясь репликами в духе «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».

Экспрессионизм в отечественном театре — явление, встречающееся нечасто. В общих чертах еще в марте было понятно, что режиссер Терзопулос поставил спектакль, выбивающийся из привычных психологических постановок. Сейчас же удалось рассмотреть детали, пропадавшие при видеотрансляции, и в полной мере оценить класс игры корифеев — Елены Немзер, Игоря Волкова и Николая Мартона, — свободно чувствующих себя в не самой привычной эстетике, и молодых артистов, тщательно воспроизводящих рисунки своих ролей. Ну и, конечно, выразительные световую и звуковую партитуры.

Спору нет, спектакль, поставленный по пьесе немецкого драматурга Хайнера Мюллера о том, как любая революция в любой момент готова бесстрастно уничтожить даже безоговорочно ей преданных, действительно получился эффектным, лаконичным. И при этом обошелся без пафоса и прочих эмоциональных чрезмерностей. Но на данный момент представляется, что показывать его онлайн было более верным решением.

Очно «Маузер» стоит смотреть, пожалуй, либо из бельэтажа, либо вообще с первого-второго яруса. В этом случае визуально спектакль обретает необходимый объем, лучше «работает» разница уровней, на которых физически располагаются исполнители. Если же смотреть из партера и предельно близко, то можно, разумеется, всмотреться в лица (и не только) артистов, но изобразительно постановка в таком случае «уплощается».

Но более парадоксальным оказалось другое: пустое пространство зала во время мартовских показов стало, разумеется, неожиданно еще одним выразительным средством. И весьма мощным. Как точно заметила одна из петербургских критиков: «Однако природа последних петербургских спектаклей режиссера такова, что пустое «бесчеловечное» пространство, ужас пустых кресел ему только на пользу». И вот удалось убедиться в справедливости этой мысли воочию. Хотя, возможно, сказывалось общее волнение — как зрительское, так и исполнителей.

И третий парадокс первого «живого» показа: за все время спектакля, который идет немногим больше часа, ни разу ни у кого не зазвонил телефон и никто не светил поминутно экраном в темноте. Включилась ли наконец-то магия искусства или публика еще не осознала, что театр снова можно беспрепятственно посещать, и поэтому предпочитала сидеть смирно и не шелохнувшись (а то мало ли что)... Но факт остается фактом: первый раз за очень долгое время спектакль можно было смотреть, не отвлекаясь ни на что другое.

Наталия Эфендиева, специально для «Фонтанки.ру»