ПоделитьсяПочему официальная социология и данные горизбиркома Петербурга дают вдвое меньше противников поправок в Конституцию, чем «независимые экзитполы», «Фонтанке» рассказал соавтор исследования настроения москвичей и петербуржцев, которые сходили на участки 1 июля.
Официально за обнуление сроков Владимира Путина и другие его поправки к Основному закону РФ проголосовали восемь из десяти участников плебисцита. В течение основного дня голосования, 1 июля, ВЦИОМ обнародовал данные экзитпола, согласно которым поправки поддержали более 70 процентов избирателей. Группа социологов и активистов кампании «НЕТ!» заявили, что их экзитполы в минувшую среду зафиксировали поражение сторонников принятия поправок. В Москве в голосовании «за» (речь о тех, кто голосовал именно 1 июля) признались лишь 45% тех, кто поговорил с авторами исследования. В Петербурге и того ниже — 37%. Как рождались «зеркальные» данным ЦИК и ВЦИОМ цифры, о чём они говорят и кому здесь верить, «Фонтанке» рассказал соавтор независимых экзитполов, социолог, профессор «Шанинки» (Московская высшая школа социально-экономических наук) Григорий Юдин.
Поделиться— Григорий, ваши экзитполы были организованы в рамках оппозиционной кампании «НЕТ!»?
— Да. Естественно, возникает вопрос: как можно в рамках кампании с названием «НЕТ!» проводить «независимый экзитпол»? Мы были заинтересованы в реальной картине, поэтому все участники опроса получили чёткие инструкции никаким образом не выдавать своей связи с кампанией. Интервьюеры представлялись независимыми исследователями. Агитация, навязывание своей позиции были, естественно, запрещены, как предписывает методология. Это позволило получить независимую картину, без этой картины было бы очень мало альтернативных данных. К сожалению, ключевые опросные агентства взялись скрывать результаты своих исследований. Работали мы всего в двух городах — в Москве и Петербурге. Понятно, что на этот раз была масса нетрадиционных способов голосования: надомное, палаточное, электронное, и было не очень понятно, как сделать экзитполы по тому же электронному голосованию. Вы же не можете взять интервью у человека на выходе из комнаты в его квартире после того, как он у компьютера отдал свой голос. Поэтому наша задача состояла в том, чтобы смоделировать ситуацию классического голосования — только на участке и непосредственно в день плебисцита. По официальным итогам все новые формы голосования добавили основную долю проголосовавших «за». Но с другой стороны, именно эти новые способы невозможно было проконтролировать. Поэтому мы и ограничились «классикой». А это именно то, что происходило 1 июля. То есть мы говорим о том, как бы выглядело голосование, проводись оно традиционным способом.
— Скольких вы опросили?
— Было 11 720 контактов, то есть это те люди, к которым мы подошли после того, как они вышли из избирательных участков. И 7885 ответили на наши вопросы. В анкете было несколько вопросов. На ключевой вопрос «как проголосовали» ответило ещё чуть меньше людей — 7097. То есть общий коэффициент — 61% проголосовавших согласились рассказать о своём голосе. 60/40 — это более-менее стандартная цифра в условиях такого сильного административного давления, которое многие люди испытывали в этот раз.
— Итоговые цифры?
— Итоговые показатели по ключевому вопросу в Петербурге: 63% — «против», 37% — «за». В Москве «за» — 45%, «против» — 55%. Когда респондентов спрашивали, поддерживают ли они поправку, по которой Владимир Путин в случае победы на выборах сможет оставаться президентом ещё 16 лет, то кто-то говорил, что такой поправки не существует, что это «неправда». Мы не замеряли долю тех, для кого это знание стало откровением… Но это можно смотреть по другим опросам. Ранее в Москве эта доля была близка к 20%, она выше среди тех, кто голосовал «за». Впрочем, есть и те, кто голосовал «против», но при этом поддерживает «обнуление».
— Альтернативные экзитполы даёт ВЦИОМ. Ваши цифры расходятся с ними «зеркально». У них 1 июля вечером было 71,2% — «за», 28,3 — «против». Можете объяснить столь существенные расхождения?
— Во-первых, у ВЦИОМ данные по всей стране. Во-вторых, это накопленная цифра, а не данные только по 1 июля, — они свой опрос делали неделю. Методологически я в этом не вижу большого смысла. Они же значительную часть голосования всё равно не ловили — надомное, электронное. В Петербурге было огромное количество голосований на откреплениях, на предприятиях. Ни их, ни наша методология не репрезентировала всю совокупность. Я не вижу смысла тратить такое количество ресурсов на такое исследование. Вместо этого мы моделировали классическое голосование одного дня. Понятно, что и мы не уловили часть тех, кто проголосовал раньше. Возможно, если бы они все голосовали в один день, то итоговые цифры у нас показывали бы большую долю проголосовавших «за». С другой стороны, если бы голосование было в один день стандартным способом, то была бы возможность за ним наблюдать — а это бы совершенно точно увеличило бы долю голосующих против. Известно, что большинство противников этих поправок предпочли проигнорировать саму процедуру.
Если же говорить о цифрах ВЦИОМ отдельно по Петербургу... Если это данные только за один день голосования 1 июля, то у меня нет внятного объяснения их происхождения. Надо смотреть различия в наших выборках. Я бы только обратил внимание, что принципы, по которым ВЦИОМ публикует данные, вообще непонятны — почему-то публикуются результаты только и исключительно по Петербургу, а по всем остальным городам России — нет; по Сибирскому федеральному округу есть, а по Центральному — нет.
Поделиться— Грубо говоря, у них две трети — «за», треть — «против». У вас по Санкт-Петербургу ровно наоборот. Это точно не методологией объясняется…
— Если цифра ВЦИОМ дана за весь период голосования, то ни для кого не секрет, что административная мобилизация сосредоточивалась на первых днях голосования. Мы видели достаточно много сообщений о том, что в Петербурге вынуждали открепляться и голосовать только и исключительно в первые два дня. Конечно, административное голосование гораздо сильнее «за». В целом, с точки зрения методологии, странная затея — опрашивать людей первых дней голосования, про которых вы точно знаете, что их вынудили туда прийти. На выходе их спрашивают. И что должен такой человек сказать? Заявить, что он проголосовал «против»? А рядом с ним его начальник стоит. Или ему сказали, что на участке его будут проверять. Даже в нашем опросе некоторые респонденты пугались и говорили: «Вы не имеете права больше меня проверять, я всё сделал», — так что говорить о тех, кто голосовал в первые дни принудительно. Это методологически, в принципе. не очень корректная ситуация.
— По вашим данным, в течение 1 июля менялась пропорция. Если утром количество тех, кто «за», доминировало, то к вечеру люди чаще отвечали «нет». Это как понять?
— Стандартная ситуация. Мы имеем в России серьёзный раскол по возрасту: в старшей возрастной группе сторонников Путина заметно больше. Старшие люди всегда голосуют с утра. С утра также обычно голосуют чиновники и госслужащие. Это типичная картина на всех выборах, но в последние годы она даже усугубляется. Протестная явка накапливается к середине дня и позже.
— Противоречие в ваших и официальных цифрах о чём говорит? Это вообще — противоречие?
— У нас есть данные о том, что среди тех, кто участвовал в классическом голосовании в Москве и Петербурге, у конституционной реформы больше противников. На этом основании можно предположить, что если бы голосование было похожим на классическое, без новых и неконтролируемых форм, результаты были бы совсем иными. Удивительных расхождений тут нет. Все данные, которые все мы имеем без всяких экзитполов, примерно об этом и говорят. Давайте посмотрим, какие данные у нас вообще есть, проведём краткую инвентаризацию. У нас есть данные опросов общественного мнения — их не очень много, значительная их часть скрывалась до дня голосования. Но те, что есть, показывают, что общество разделилось на три примерно равные части. Примерно треть выступала «за» конституционную реформу Владимира Путина. Треть, или чуть больше, «против». И около трети — нейтрально скептические оценки. Если среднюю треть поделить, поставим людей перед жёстким выбором, то они разделятся примерно пополам.
— Это чьи цифры?
— Это схожие цифры разных исследований. Исследования «Левада-центра» в основном были уже давно, только сегодня появились новые данные. Были также опросы «Ромира» и команды Сергея Белановского по случайной телефонной выборке. И ещё в Москве был уличный опрос, который заказал политик Роман Юнеман. Они все давали примерно одинаковые цифры.
Второй блок данных, которые доступны, говорит нам о том, что в значительной степени итоговый результат должен был быть обеспечен тем, что сторонники реформы были мобилизованы, а противники, наоборот, скорее не доверяли голосованию, процедуре. Мобилизация сторонников носила административный характер, их иначе было трудно доставить до участков. Ведь у сторонников изначально мотивация прийти была ниже, чем у противников, — зачем ходить поддерживать то, что и без тебя приняли? Это привело к тому, что большая часть лояльной административной явки была сосредоточена в новых формах голосования, а не в классической. По всем этим новым формам очень странные и труднообъяснимые цифры.
— То есть такой механизм голосования был бы удобен и на обычных выборах, если есть задача делать аналогичные цифры? Такие инициативы уже озвучила Валентина Матвиенко.
— Да. К этому механизму система двигалась давно, но теперь это стало необходимостью. За последние пару лет уровень поддержки Владимира Путина значительно снизился. А сейчас он к тому же предложил провоцирующую раскол в обществе реформу. И мы увидели раскол.
Задача организаторов голосования состояла как раз в том, чтобы мобилизовать всю лояльную явку через новые формы голосования, демотивировать противников через невозможность контроля результатов и надавить на часть нейтральных разными формами принуждения — то есть, грубо говоря, «выдать одну треть за три четверти». Посмотрим, насколько получится в этом всех убедить.
Это новая ситуация, такого заметного раскола давно не было. До сих пор мы жили в условиях, когда за Путиным была лояльная группа, а все остальные были не против. Но накопилась усталость: он долго сидит, он пожилой, его элиты — пожилые и явно живут в позднем СССР. Это многих раздражает за пределами его ядерного электората, который тоже постепенно сокращается. И на этом фоне Путин предлагает реформу, суть которой простая — «ребята, тема будущего закрыта». В таких условиях раскол был предопределён. Это, разумеется, не какое-то кровавое разделение страны на грани гражданской войны. Ничего такого нет. Тем не менее раскол очевидный. Он очевиден настолько, что мы имеем такой уникальный масштаб сокрытия результатов опросов общественного мнения. Раньше они были скорее благоприятны для Владимира Путина, и их с удовольствием публиковали.
— Кстати, ВЦИОМ в последнем «прогнозе своих экспертов» ничего не сказал про настроения граждан. В апреле тот же ВЦИОМ давал лишь 50% россиян «за».
— Именно. В этот раз впервые в современной российской истории мы практически опирались на партизанские вылазки опросных агентств. Именно поэтому мы в итоге были вынуждены работать в рамках кампании «НЕТ!», которая взялась проводить независимые экзитполы — чтобы сделать данные открытыми для публики. Все основные службы их скрывали.
Что же касается «прогнозов», то они делались и раньше, но впервые они фактически заменили реальные замеры общественного мнения. Мы не знаем, на каких данных опросов базируются эти «прогнозы». И обращаю ваше внимание, что даже «прогнозы» ВЦИОМ и ИНСОМАР (сами по себе явно завышенные) не сошлись с тем, что мы увидели в официальных цифрах. И итоговая явка существенно выше, и количество голосов «за».
— Кремль объясняет это просто. «Де-факто состоялся триумфальный референдум о доверии президенту Путину», — сказал Дмитрий Песков. Триумф?
— Триумф это или нет, мы посмотрим. Вопрос ведь не в том, насколько они могут разогнать эту машинку. Если кто-то сомневался, что они могут её разогнать, то я удивлён такому подходу, у меня лично никаких сомнений не было. Вопрос в том, как люди к этому отнесутся, насколько именно те группы, которые сейчас плавно дрейфуют в сторону от Путина, будут готовы принять этот цифровой результат, насколько они поверят в это.
Николай Нелюбин, специально для «Фонтанка.ру»
