ПоделитьсяПрограмма обэриутов, изменившая отношения искусства с реальностью, вернулась на набережную Фонтанки через 95 лет.
Как творчество Хармса, вдруг ставшего поводом сразу для нескольких конфликтов в современном Петербурге, преломилось на театральной сцене, рассказывает критик, профессор кафедры русского театра РГИСИ, Николай Песочинский.
Новый спектакль Большого драматического театра имени Г.А. Товстоногова основан на оригинальнейшем феномене ленинградской культуры 1920-х годов, который намного опередил развитие искусства ХХ века.
Тогда, в январе 1928 года, в особняке на набережной Фонтанки, 21, ставшим советским «Домом печати», выступление поэтов «Объединения реального искусства», названное «Три левых часа» (в его ходе и состоялась премьера пьесы Даниила Хармса «Елизавета Бам»), опровергало «академические» представления о нормах словесного творчества и театрального искусства.
В декламации стихов и в представлении пьесы тогда разрушалось привычное доверие к связи слов, к ясности смыслов, и вообще, к тому, что на сцене надо изображать людей и их жизнь. «Обэриуты» бросали вызов нашему разуму: что мы увидим, если нарушить логику повествования, повернуть видимый предмет неожиданной стороной, изменить координаты времени и пространства? Значит, можно совсем иначе, чем привычно, видеть, слышать, фантазировать, отнестись к реальности как к тотальному обману и отнестись к сдвигу сознания — как к возможной реальности. Происходит смена оптики, зритель настраивается на философский лад.
Значит, можно совсем иначе, чем привычно, видеть, слышать, фантазировать, отнестись к реальности как к тотальному обману
Впоследствии отношение к реальности как к абсурдному хаосу приняли многие направления искусства ХХ века, ставшие классикой. И режиссер нового спектакля Оскарас Коршуновас 30 лет назад ещё студентом поставил и привозил на фестиваль «Балтийский дом» из Вильнюса спектакль по текстам обэриутов неожиданно серьёзный. Дикий мир, изображённый Хармсом и Введенским, был осознан как трагедия и скрытая от примитивного взгляда истина миропорядка. Закономерность обэриутских текстов — ощущение небытия, которое всегда присутствует совсем рядом, смерть бросает тень на всё происходящее.
Постановка в БДТ, в отличие от того лаконичного спектакля малой формы, отличается буйной открытой театральностью, по-своему выворачивающей наизнанку благообразную комфортную картину мира. Спектакль состоит как будто из лоскутков разнообразных текстов Хармса, Введенского, Олейникова, прерывающих, дополняющих и развивающих действие «Елизаветы Бам», такую композицию в 1920-е годы называли «монтажом аттракционов». Получается вавилонское столпотворение персонажей-глупцов и смешение их голосов.
ПоделитьсяТак решено и пространство: крутится карусель, а за ней, вокруг неё, над ней и за ней, плюс в видеопроекциях сзади, сверху — броуновское движение дикой толпы. Толпа иногда состоит из клонов с одинаковыми головами — красными шарами. Сменяют один другого персонажи сценок, сочиненных Хармсом, Введенским, Олейниковым. В эксцентрическом стиле развивается агрессивное состояние персонажей, о жестокостях они повествуют с идиотской радостью. По ходу действия на поверхность выходит разрушительная энергия.
Сквозной сюжет — устрашающий: заглавная героиня Елизавета Бам ждет, что за ней придут, её в чём-нибудь обвинят, заберут и уведут. Так и происходит несколько раз с повторами и отступлениями, с подменой персонажей, и безнадежный финал разыгрывается в форме гротескной оперы.
Сквозной сюжет — устрашающий: заглавная героиня Елизавета Бам ждет, что за ней придут, её в чём-нибудь обвинят, заберут и уведут. Так и происходит
Такая драматургия намеренно сбивает с толку зрителя отсутствием привычной логики. Но есть другая логика — издевательский взгляд на обыденность, ирония над примитивным пониманием жизни. В спектакль введён отстраняющий действие персонаж Чудотворец (упоминавшийся в «Старухе» Хармса). Его речи загадочны, он подсказывает нам возможность отнестись к реальности как к странному видению, задуматься о парадоксальных «свойствах частей мира», признать логичным отсутствие логики и относительность изначальных понятий — «там», «тут», «быть»…
В таком спектакле требовался способ актёрской игры, совсем не соответствующий «реалистическому» и в то же время не сводящийся к клоунаде или к тому, чтобы представить персонажей недоумками. И это удалось: они действуют, переживают, говорят с искренним наивным и неожиданным взглядом на мир. Они оправдывают необычные и неожиданные повороты мысли. Алогизм кажется их особенной логикой — у пришедших забирать героиню Петра Николаевича и Ивана Ивановича (Тарас Бибич и Максим Бравцов), у её матери и отца (Полина Дудкина и Виктор Бугаков), у Чудотворца (Андрей Аршинников), у Нищего (Рустам Насыров). Особенно непростым должен был стать образ Елизаветы Бам (Александра Дроздова), в диапазоне от проказницы в начале до героини хоррора в конце.
Обэриутская интонация очень непроста — это и эксцентричность, и отстранённость, и тревога, и отчаяние. Коршуновас строит режиссуру спектакля на музыке. Не поддающиеся логическому пониманию события сопровождают сюиты Баха, Дебюсси, хип-хоп и завораживающее космическое звучание терменвокса, ленинградского изобретения 1920-х годов. Через столетие связываются две эпохи абсурда.
Николай Песочинский, специально для «Фонтанки.ру»
