Приказ убрать протест с парадного Петербурга выполнен

Во второй серии уличных волнений декорации и интонация силового реванша изменились. Но просьба не путать мотивы Кремля и прагматику полиции.

Невский проспект выглядел бы 31 января странно одиноко, если бы не правительственные войска, блокирующие к нему все подъезды, вплоть до проходов. Уже за пару часов до выстрела с Петропавловки сотни гвардейцев стояли с приподнятыми щитами, будто вот-вот их атакуют. Такого никогда не было: словно по главной перспективе решил прогуляться стальной полководец Вселенной Ким Чен Ын.

Принципиально, как это все увидели, ничего не решило. Несогласные и недовольные всплыли возле ТЮЗа, их гоняли по Московскому, добежали даже до Мариинского дворца. Но это и есть результат, на который рассчитывала власть. Она же делится на питерские низы и столичные верхи.

У нас дома полиция мыслит производственными категориями. Во-первых, первая акция, 23 января, перетекла на Невский, где надо было либо сурово встречать, либо пропускать массы вольнодумцев. Лупить не стали, а Петербург встал в пробки, плюс примкнули сотни обывателей. Первого оказалось достаточно, чтобы перекрыть к чертовой матери Сенатскую, Дворцовую и Невский до Восстания, а в местах внезапной концентрации уже показать зубы дубинками. Это прагматизм, копы не анализируют реакцию общественного мнения.

Полицейский не мыслит другими категориями. Ему незачем окунаться в исторические смыслы, мол, какие ассоциации вызывает несанкционированная молодежь возле Медного всадника. Иначе стоп работа, и остается одна болтовня о декабристах и основном тексте Петербурга. Дворцовая — туда же. Трудно представить росгвардейца, задумавшегося, что он может быть похож на солдата образца 9 января 1905 года. Кстати, поклонники Алексея Навального тоже не замечены в жестах-намеках. И им в голову не придет прорываться к воротам Зимнего дворца, чтобы смоделировать символическую сцену Эйзенштейна из ленты «Октябрь».

Городовой мыслит степенями — «свистеть и не пущать», а внутри раздражен, что вот опять накрылись его выходные.

Разумеется, вся история имени возвращения Навального режиссируется в дебрях Администрации президента, а силовая машина в данном случае — лишь инструмент. Понятно, что политическая линия партии четко определена. Кремль взял в руки молоток, и все вредное стало похоже на гвозди. Но тут как у Гоголя: «Начальство имеет тонкие виды: даром что далеко, а оно себе мотает на ус». Там, за облаками, никому не интересно, каким рядком и где будут стоять поливальные машины. Там мыслят уже картинками. Как режиссер, который во время съемок смотрит на игру артистов только через монитор камеры.

Наше же да и заграничное массовые сознания одинаковы и односложны. К примеру, концептуально мы знаем о Париже немного: Эйфелева, Елисейские, Лувр, Монмартр. Вряд ли большинство готово отреагировать даже на абсолютный детективный код «набережная Ювелиров». Так и француз не моргнет, когда увидит Троицкий мост, между прочим, связанный с тем же Эйфелем. У европейца и американца, в лучшем случае, в памяти сидят стрелка Васильевского, Петр Первый, Эрмитаж, Невский. И кадры на своем гаджете он невольно будет рассматривать через эти примитивные, но естественно-туристические ассоциации. Примерно как мы: «Боже мой, смотрите — Колизей!»

А весь фото- и видеомассив тамошнему, да и отечественному, зрителю попал с Загородного проспекта. То есть вроде бы вообще с загорода. Ну, и театр там какой-то, причем советской постройки.

Заодно язвительным интеллектуалам не досталось удовольствия вспомнить о культовом революционном месте — площади возле Казанского собора. Именно оттуда же началась на Неве протестная улица, еще при том императоре. Да и сквер, кстати, был разбит именно из-за студенчества, что взяло себе за моду сталкиваться с казаками именно в этой точке. Хотя наверняка это уже тонко для кураторов АП.

В общем же остатке эстетика получилась лояльной к власти. Пусть кого-то коробит от всепоглощающего перевеса, но, с другой стороны, законопослушный подданный видел, что если надо, то будто в город вошли преданные присяге дивизии верховного главнокомандующего Лавра Георгиевича Корнилова. А то летом 1917 года слабый буржуа Керенский испугался всыпать нагайками, и ничего хорошего не вышло. Со мной согласен и президент, который 25 января об этом всем мудро напомнил на встрече с учащимися вузов по случаю Дня российского студенчества.

Евгений Вышенков, «Фонтанка.ру»