Девушка, извините, а что за чувак Борис Рыжий?

Да бросьте вы — он понятен и бродяге, и академику. Хоть брось, хоть подыми — страна рухнула, кругом смута в братве, а Рыжий превратил это в поэзию. И в 25 Борис стал звездой. Сейчас бы Рыжий отсвечивал как Бродский, но закончил петлей. Новая выставка в «Севкабеле» продолжает создавать моду на голоса 90-х.

Приходить на открытие нужно, но это всегда глянцево. А пока монтируют декорации, помогает расслабленная прохлада беседы.

Пожал руки трем непохожим соавторам, и пошел треп.

Рэпер Рич, как водится, с едкой иронией: «Когда снимали фильм в Екатеринбурге, спрашиваю одного, а ему лет 45: «Знали Бориса?» — «Нет, а где жил?» — «На Вторчермете, покончил с собой». И он тут же: «А-а-а, тогда понятно».

— Вторчермет — это Купчино Петербурга?

— Да, Бутово Москвы.

И Рыжий нам кивнул: «Пусть Вторчермет гудит своей трубой. Пластполимер пускай свистит протяжно».

Московский театрал Даня Романов эстетически ломкий: «Вон стоят большие бетонные лего. Это к его строчке: «Я тебе привезу, сын, из Голландии Lego. Мы из Lego построим дворец». Брутализм индустриального города. Мы работаем с ощущениями.

Андеграундный петербургский фотограф при отмененном русском андеграунде Дима Провоторов сумеречно внимательный: «Я снял мрачные дагерротипы, из них сшил детство».

Выставка в «Севкабеле» «Борис Рыжий. Последний классик» — коллективное высказывание Ричарда Семашкова, Даниила Романова, Дмитрия Провоторова, Елизаветы Минаевой, Алисы Юфы. Память станет слышна с вечера 26 июля.

Там Рыжий заговорит аудиоспектаклем, а по кьюар-коду его можно будет скачать. Там нон-стопом закрутят фильм, снятый авторами на Урале. Жена, сестра, друзья Рыжего устали от набегающих и убегающих федеральных журналистов с их непробиваемыми сюжетами: шрам на лице, пил, гений — вот тебе и суицид. А тут семья доверилась — и вышла честная человечина повседневности.

Возводят не музейную выставку: вот он жил, вот он учился в Горном, вот он вздернулся. Глупо. Это есть в Википедии. Тут закручивают предчувствие. Как в старом недобром пиратском приветствии: «Рады тебя видеть без веревки на шее».

Лютые 90-е почти не отражены в искусстве. Академизм от них шарахнулся. Россия мчалась в кровавом вихре, а сокровенное пощупал только Балабанов. Да, тоже из Свердловска. Это диссертационная тема. Борис Рыжий кивает: «<…> а потому что там мои кенты <…> они споткнулись с медью в черепах как первые солдаты перестройки».

— Сколько грохнули денег и времени? — спрашиваю, имея практический опыт.

— Грант от Президентского фонда культурных инициатив. Мне нравится с ними работать, они — ноль цензуры. Единственное, шепнули, чтобы только без прославления самоубийства. Мы же не идиоты. А идея 1 апреля пришла. Фильм, аудио, выставку собирали долго — месяца три, — отмахивается Рич.

— Мгновенно, — не понимаю.

— Окно в плацкартном купе искал месяц, — невпопад вставляет Даня.

И не в такт ему вспоминает Дима:

— Он же ездил в Голландию на конкурс поэтов.

Хорошо, поучаствуем в мифологизации.

Евгений Рейн назвал Бориса Рыжего последним классиком, а Евгений Евтушенко вручил «Антибукер». Все ему завидовали. Чувак в 25 лет всех уделал. Суперзвезда. Сейчас бы он как Бродский сидел. Была бы жива Ахматова — не пошел бы к ней в Комарово на поклон. Вернее, не дошел бы — набухался пацан со словом: «А впрочем, что же, жили-были <…> В затылок Женю застрелили». Жалко, но уралмашевская братва поэзию не ест.

Стоим с Ричем, Даней, Димой, ищем тень, курим, уточняемся, где в Питере квартировался Рыжий. Так, вокруг Литейного. Как раз на Некрасова — нынешней толчее баров и рюмочных.

Не только барды, рок-группа «Молчат дома» поют Рыжего, уже сшивается крупный метр художественного фильма о нем. Он будет доходчивый, для телевизора, но будет. Рыжий уже лет пять в моде, как толстые цепи на современных невинных шеях.

Где-то через месяц Рыжему стукнет 50. А вот если бы подшился, встроился в столицу да вступил бы в депутата Госдумы Борис Борисовичем? Мистерия сожрала бы миф.

— Парни, нам надо в трех словах сформулировать, кто такой Борис Рыжий, — напрягаю компанию.

— Последний классик, это совсем точно, — чуть ли не хором они.

Кто-то:

—Он универсален — его может любить как бродяга, так и академик.

— Не, не, меняем формулировки. Это отбрасывает нас к школьной программе. Все понятно — заставят учить наизусть. В коллективном сознании все проще — сначала Пушкин, потом Лермонтов. Так надо. Это Цой Урала?

Посыпалось: «Не совсем», «да», «нет», «Цой подразумевает всенародную любовь»…

— Давайте так. Вот ты почему русский? Потому что Петр Первый или потому что Иван Грозный? Определяемся по историческим и культурным кодам. Только без антропологической зауми. Поперло? — придумываю эрзац ЕГЭ.

— Потому что Пушкин, Есенин, Высоцкий, Рыжий.

— Не. Потому что Пушкин, Есенин, Бродский, Рыжий.

— В Интернете неправильно написано. Его записку перед смертью так надо читать: «Я всех любил. Без дураков!» Восклицательный знак».

Мы стоим в «Севкабеле», и никто из сотен молодых, вечно пьющих там кофе не знает, что начиная с начала ХХ века и еще до конца 90-х Кожевенная линия считалась самой хулиганской, угрюмой, острой. Сюда не залетала даже отъявленная гаванская шпана. Выходит, это место контркультуры приняло Бориса Рыжего как своего, а мимо дефилирует милота в образе нежнейших фигурок.

— Девушка, извините, а вы не знаете, кто такой Борис Рыжий? — Рич внезапно останавливает прохожих.

— Какие у вас ассоциации на это имя? Двумя словами, любыми, — тоже пытаюсь.

Задумалась на мгновение.

— «Молчат дома», — выдыхает она, называя модную группу, исполняющую эпос Рыжего.

— Попала! — ржем мы в рыжий голос.

Евгений Вышенков, «Фонтанка.ру»