«Тайна превратилась в историю»: в Эрмитаже показывают находки из курганов хунну

Лица всадников хунну и сцены нападения фантастических хищников на лосей и яков, вышитые на коврах до нашей эры, уникальные китайские лакированные чашечки и шелковые штаны с низкой проймой, какие носили вожди кочевников, — все это можно увидеть на новой выставке Эрмитажа «Археологический феномен. Между прошлым и будущим», открытой на третьем этаже Зимнего дворца.

Выставка рассказывает о Монголо-Тибетской экспедиции под руководством путешественника Петра Козлова (в Петербурге есть отдельный посвященный ему музей). В 1924–1925 годах на севере Монголии, в горах Ноин-Ула, она исследовала курганы кочевого народа хунну, открыв современной истории ее неисследованную страницу. Но этого могло не произойти — если бы не случай.

За 10 лет до того, как в захоронения спустились исследователи, в них оказался руководитель геолого-разведывательной группы золотодобывающей компании «Монголор» А. Я. Баллод. Он искал в этой округе древние рудные разработки, для чего заложил несколько шурфов в старые ямы. И вдруг попал прямо на погребальную камеру кургана. Баллод о своей находке честно сообщил в Восточно-Сибирское отделение Русского географического общества, приложил опись из десятков вещей, рисунки и фотографии. Просил обратить внимание, направить ученых. Но стране было не до этого: война, революция — и раскопки отложили на неопределенный срок.

Шли годы, местные жители стали растаскивать из курганов диковинки, слухи поползли в разные стороны. О находке Баллода узнал Петр Козлов, застрявший со своей экспедицией в Урге. Ему тоже до этого крупно не повезло: на него написали донос, и экспедицию, сначала собиравшуюся в Тибет, задержали до выезда, а затем прикрепили к ней политрука и исключили троих нужных сотрудников. И исследователь ухватился за этот шанс.

Обычный паренек со Смоленщины, из малограмотной семьи, Петр Козлов изменил свою жизнь после знакомства с Пржевальским, у которого на Смоленщине было имение. Тот заразил юношу любовью к странствиям и обучил всему в экспедициях (для этого Козлову пришлось стать военным, потому что Пржевальский набирал исключительно военнослужащих). Так Центральная Азия стала для Козлова, по его собственному признанию, «целью жизни». После смерти Пржевальского наставником Козлова стал Семенов-Тян-Шанский. В свою первую самостоятельную Монголо-Камскую экспедицию он отправился в 1899 году, а международное признание пришло после раскопок Хара-Хото в 1907–1909 годах, после чего последовали походы в Тибет и общение с далай-ламой. Туда же, в Хара-Хото, изначально собирался Козлов и в этот раз — но судьба подарила ему иное открытие, которое стало венцом его карьеры.

Именно личности Петра Козлова и его экспедициям посвящен первый из залов выставки, приуроченной к 160-летию со дня его рождения (там можно посмотреть полевые дневники, фотографии, документы). Второй зал посвящен археологическим коллекциям и 100-летию начала работ Монголо-Тибетской экспедиции и раскопок погребений хунну в горах Ноин-Ула (Монголия). В нем — предметы мужского и женского костюмов, детали гробниц, ковры, посуда.

«Мы показываем те вещи, которые обычно не выставляем, — рассказывает куратор выставки Наталья Сутягина, старший научный сотрудник Отдела Востока Государственного Эрмитажа. — Постоянная экспозиция предполагает довольно стандартный набор вещей, которые можно постоянно держать на свету, перед зрителями. А есть вещи, которые боятся света, боятся вспышек, боятся изменения температуры, боятся изменения влажности, поэтому они обычно лежат в хранении. Вот сегодня они представлены на экспозиции, но с условием ротации: вещи должны меняться. Обычно меняют раз в три месяца. Поскольку у нас выставка будет идти до 29 сентября, то где-то в середине лета нам нужно будет хрупкие вещи поменять».

Коллекция находок экспедиции Петра Козлова впервые была показана широкой публике практически сразу же, как попала в Ленинград. В 1934–1935 годах она поступила в Эрмитаж, и в 1934 же году прошла первая выставка. Чтобы объяснить посетителям, как выглядели захоронения, были изготовлены макеты. Один из них представлен и на нынешней выставке.

Захоранивали хунну своих вождей глубоко в земле: аж до 18 метров в глубину, далеко в вечную мерзлоту. Экспедиция Петра Козлова копала те курганы, где глубина была порядка 10 метров. Шахты были узкими, и копать было опасно: слои камня легко обваливались. На дне размещалась конструкция из внешнего сруба, внутренней камеры и гроба внутри. В «коридорах» между ними располагались захороненные с покойником предметы. Все связанное с лошадью, дары, сосуды, затем, во внутреннем срубе, — одежда и украшения.

«Сруб перекрывался мощным потолком, — рассказывает Наталья Сутягина. — На перекрытии лежал войлочный ковер, дальше лежал шерстяной ковер (он выставлен на постоянной экспозиции). Внутри всё застилалось коврами. Колонны вертикальной опорно-балочной конструкции покрывались шелком. Гроб обшивался шелком и золотом. И вот во всей этой роскоши как раз и находил свое последнее место вождь или знатный представитель общества хуннов».

В гроб человека клали одетым. Так, именно в те шелковые штаны, что показаны на выставке, был одет тот, для кого возводилась гробница.

«Дальше это все засыпалось, засыпалось по периметру камнями, сверху заливалось голубой жидкой глиной, она застывала, и получалась такая герметичная оболочка, — продолжает объяснять структуру кургана Сутягина. — Дальше засыпали углем. Сейчас мы знаем, что мощность угольного слоя достигает около метра. И дальше — камень, песок, камень, песок... Было огромное количество самых разных каменных конструкций. Строили перегородки — либо для того, чтобы не проседала конструкция, либо для того, чтобы предотвратить ограбление. Но тем не менее всё равно все курганы ограблены. В Ноин-Уле, по крайней мере, из раскопанных нет ни одного не ограбленного кургана».

Но цель работы археологов — не просто вытащить из земли предметы, пусть даже красивые, и показать в музее, — а восстановить картину бытования их обладателей.

Найденные предметы, по словам куратора, говорят о взаимодействии хунну как с Китаем (в основном), так и с Европой. Например, из Китая пришли удивительные лакированные чашечки, представленные на выставке, а также бронзовые навершия спиц зонтов колесниц.

«Бóльшая часть текстиля — это китайский текстиль, он связан с дарами, взаимодействием степного пояса с кочевниками и Китаем. Меньшая часть, шерстяные ковры, — это, видимо, связь с западным миром. И в ходе современных раскопок найден серебряный фалар, такая серебряная красивая деталь с античным сюжетом. В Монголии были найдены стеклянные вазы из римского стекла. Этот набор свидетельствует о западном векторе контактов, и он все больше пополняется, хотя этих предметов гораздо меньше. У нас в коллекции есть латунные пряжки — это тоже предмет, связанный с регионом, находящимся к западу от границ империи хунну. Но Китай был для них, конечно, более важным. И его присутствие в культуре хунну отмечено гораздо мощнее. Это шелк, лаки, нефриты и имитации нефритовых пластин, это бронзовые сосуды, детали конской упряжи, — это тоже предметы, сделанные либо в самом Китае, либо в так называемой «буферной зоне», пограничной между кочевниками и Китаем. Там происходили культурные смешения: люди встречались, общались, что-то вместе делали, и происходил симбиоз культур. А дальше результат этого процесса они разносили каждый в свою сторону».

Но выделяют исследователи у хунну и то, что отличало именно их.

«Например, то, что связано с искусством, — говорит куратор выставки. — Это та религиозно-космологическая система представлений, которая кочевника в древнем мире окружала. Те же «сцены терзания» (здесь Наталья Сутягина помогает различить на коврах поединки грифонов и крупных кошачьих с лосями и яками. — Прим. ред.) — это кочевое искусство. Другой разговор, что обшито это китайским шелком, что шерстяные ткани производились, очевидно, не на месте, что орнаменты позволяют нам проводить аналогии вплоть до Причерноморья. Но по отдельным элементам мы вычленяем корневую часть, исконную кочевническую культуру».

Выступая на открытии выставки, директор Эрмитажа Михаил Пиотровский напомнил, что понимание уникальности открытого Козловым памятника в свое время повлекло принятие в Монголии Закона «Об охране памятников старины» в 1924 году и ограничений на вывоз из страны научных ценностей. И на основании соглашения и договора 1920-х годов после исследования и реставрации в Ленинграде часть коллекции была возвращена Монголии. Сотрудничество с этой страной продолжается. Но главное — благодаря изучению этих курганов человечество узнало больше об истории кочевого народа: «Тайна превратилась в историю».

Алина Циопа, «Фонтанка.ру»