Зарисовки о петербуржцах, байки психиатра, история одной семьи в XX веке. Новые книги о простом и важном

11 января 2022, 14:00 15 069

Под конец года на русском языке вышло несколько новых книг, которые не прозвучали на всю страну, однако оказались важными в контексте литературного процесса. Обозреватель «Фонтанки» выбрал несколько и объяснил, почему прочесть стоит именно их.

Игорь Пузырев. Другие люди. СПб.: СПбООК «Аврора», 2021.

В аннотации к первой книге петербургского прозаика, дебютировавшего в возрасте, когда многие его коллеги уже окончили свои труды, а то и дни, его литературную генеалогию возводят к ленинградской школе, «которую создавали Илья Штемлер и Александр Житинский, Виктор Конецкий и Вадим Шефнер». Не менее справедливо было бы аттестовать Игоря Пузырева как наследника титанов «деревенской прозы»: Белова, Распутина, Астафьева, Шукшина, традиции, которая вроде как прервалась в перестройку — где та деревня? Но, как видим, ничто в литературе не умирает окончательно.

Сельские молодожены, выбравшие для свадебного путешествия Египет; недоросль, которого деловая мамаша через постель пристраивает работать на непыльную, хлебную должность; летчик малой авиации, большой профессионал и при этом не враг бутылке; попавший в вытрезвитель доктор философских наук... Персонажи рассказов Игоря Пузырева — наши современники, провинциалы и жители Петербурга, перед которыми автор по большей части не ставит трудноразрешимых экзистенциальных и житейских проблем. Они в его рассказах просто «осуществляют жизнедеятельность», а автор со свойственной ему лаконичностью, наблюдательностью, цепкостью, точностью формулировок и деталей это передает. Большая часть рассказов — не новеллы, не рассказы о событиях, не анекдоты и не идеологические высказывания, как у деревенщиков полвека назад, а зарисовки на две-три страницы, которые, при всей их видимой незамысловатости, так крепко сделаны, что эти вещи — вот увидите — еще будут разбирать на семинарах по поэтике и стилистике и курсах писательского мастерства.

Пузырев и вправду большой мастер, умеющий в одном абзаце изложить то, на что другому бы понадобился пространный текст. Особенно это проявляется в том, как он описывает окружающих его персонажей животных, и это, прямо скажем, не Виталий Бианки и не Джеральд Даррелл, при всем к ним уважении: говорящая скворчиха, которую в клетке везут на продажу, радостно вопит «свобода-а!»; подстреленные в аэропорту помоечные чайки; поселковые псы, которых запросто рвут приходящие из леса голодные волки; ежики, раздавленные на трассе; замерзшие птицы, — никакого ми-ми-ми, в общем.

«Жора — хороший. Он, любопытный, упал в кастрюлю со щами. Крышка, на которую он сел, перевернулась. Мучился недолго, день. Облетели перья, покраснел весь кожей и, ничего не сказав на дорогу, умер. И все честно плакали. Он так красиво летал».

В русскую литературу пришел замечательный, абсолютно самостоятельный писатель. Как говорится, добро пожаловать.

Ольга Гренец. Задержи дыхание. М.: Время, 2021.

Ольга Гренец родилась в Ленинграде, живет в Калифорнии, пишет по-русски и по-английски. Это пятая ее книга, три вышли в России, одна в США. Многие рассказы, вошедшие в этот сборник, — авторизованные переводы с английского. Фильм Виталия Салтыкова по ее рассказу «Куда течет море» с участием Ивана Краско и Оксаны Акиньшиной, вошел в число призеров Манхэттенского фестиваля короткометражного кино. Не обращая внимания на требования литературного момента и с пониманием выслушивая рекомендации американских и российских редакторов, критиков и литературных агентов, настойчиво рекомендующих Ольге взяться наконец за крупную вещь, она по-прежнему предпочитает короткую прозу. Как правило, это произведения на несколько страниц, но есть и миниатюры в один-два абзаца.

Вот, скажем, рассказ «Чем порадовать больную сослуживицу»:

«Пошли ей фотографию белого нарцисса «пайпервайт».

На прошлой неделе она восхищалась, как невероятно быстро он растет. Каждый день с ним происходит что-то новое. Вчера поникли листья, и она предположила, что цветку недостает света. Подвинула его поближе к окну.

Сегодня ей стало хуже, и на работу она не вышла, а нарцисса листья опять упругие и прямые».

Герои книги — младенцы и молодые родители, нынешние эмигранты и жители Петербурга начала девяностых, респектабельные вузовские преподаватели и отчаянные домохозяйки, благонамеренные буржуа и дамы с нетрадиционными предпочтениями в частной жизни.

Главными своими литературными фаворитами последнего времени, повлиявшими на нее, сама Ольга Гренец называет Людмилу Петрушевскую, особенно выделяя многоголосие ее рассказов, и Катю Петровскую, перевернувшую привычные представления об «автофикшн» — документально-художественных произведениях от первого лица. В этом смысле в данном сборнике выделяются рассказы «Доктор Света» и «Надежда» — похожим образом устроенные неторопливые повествования, каждое из которых — на основе бесед рассказчицы с немолодой женщиной, прожившей не самую простую жизнь в нашей стране. И «Доктор Света», и «Надежда» выглядят как своеобразные конспекты крупных прозаических произведений — допустим, романов, которых ждут от Гренец критики и редакторы.

Катя Петровская. Кажется Эстер. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2021.

Для многих выход этой книги — одно из главных событий прошедшего года. Филолог, киевлянка по рождению, проживающая несколько десятилетий в Германии, дочь выдающегося литературоведа Мирона Семеновича Петровского (в данном случае это важно), написала эту книгу на немецком. Тема — жизнь нескольких поколений семьи автора в ХХ веке, ядро — история прабабушки, застреленной на киевской улице 29 сентября 1941 года, и сопутствующие события, которые называются просто: Бабий Яр.

«По-моему, ее Эстер звали, — сказал отец. — Да, кажется, Эстер. У меня две бабушки были, и одну из них, да, звали Эстер.

— Как это «кажется»? — возмутилась я. — Ты что, не помнишь, как звали твою бабушку?

— Я никогда ее по имени не называл, — ответил отец, — я говорил «бабушка», а родители говорили «мама».

Книга, вышедшая в Германии в 2014-м, удостоена нескольких престижных литературных премий, к настоящему времени она переведена на двадцать языков (русский перевод, как видим, поспел только сейчас), и ее вполне заслуженный успех объясняется не только по-прежнему шокирующей фактурой и вечно актуальной темой, по-новому раскрытой, — и при этом без какой бы то ни было фальши и политической конъюнктуры, но и интеллектуальным бесстрашием, когда автор задает публике и самой себе вопросы, на которые довольно боязно отвечать. Книгу отличает высочайшее литературное качество, и в том числе остроумные, часто новаторские, композиционные ходы, причем новаторство это абсолютно органично, это не авангардистские кунштюки ради самих себя.

Понятно, что воспоминания и книги о семье и ближнем круге писали, пишут и будут писать столько, сколько будет существовать письменная речь, но ни один мемуарист, по-настоящему прочитавший эту книгу, не сможет рассказывать о времени и о себе, будто ее не было. Это без преувеличения великое произведение, уже влияющее на так называемый литературный процесс.

Дина Рубина. Маньяк Гуревич. М.: Эксмо, 2021.

«Маньяк» — понятное дело, ирония. Заглавный персонаж, сугубо положительный, — Семен Гуревич, потомственный врач-психиатр, живущий и трудящийся сначала в Ленинграде, потом в Израиле.

«С мамой и не забалуешь: резкая, властная, она каждому воздавала по заслугам и мнения при себе не держала. Если сделал что-то умно и ловко, это у нее «нормально». Если плохо, пеняй на себя. Спросит только: «Ты идиот или прикидываешься?» — «Нет, я не прикидываюсь», — возражал торопливо сын».

Собственно, роман представляет собою жизнеописание героя с самого раннего детства. Перед нами идиллия: Гуревич счастлив, насколько это может быть, в профессии и абсолютно счастлив в семейной жизни, и даже роман заканчивается много раньше, чем заканчивается, как известно, жизнь. Гуревич в финале книги — всем довольный пенсионер Семен Маркович в прекрасной физической форме в кругу любящей семьи. Роман, собственно, представляет собою парад аттракционов, цикл связанных меж собою (биографией симпатичного шлемазла Гуревича) медицинских и еврейских баек и реприз; этот ресурс, как известно, неисчерпаем.

«Психиатр не обязательно умнее своих пациентов, говорил папа. Это просто человек; человек со своим характером и своими причудами…»

Роман чрезвычайно комфортный для чтения, может быть, даже слишком комфортный. Баланс трагического и комического с трогательным смещен в сторону последнего, и это уже вызвало некоторое неудовольствие у некоторых знатоков Дины Рубиной: дескать, книга получилась немножко «лайт». Начинать знакомство с произведениями Рубиной с этой вещи, может, и вправду не стоит, но для всех, кому этот город не чужой, в этой вещи есть неожиданный бонус: описание Ленинграда, и в частности Петроградской стороны. Дина Рубина, насколько известно, с Ленинградом-Петербургом, связана слабо, но ленинградские пейзажи в книге исполнены совершенно не ленинградским вроде автором вполне органично, так, что ни разу не вызвали при чтении даже слабого неудовольствия или сомнения. Большая редкость, что ни говорите.