Ковид убивает не только на больничной койке. Растет число суицидов

В начале пандемии психиатры предсказывали рост самоубийств. Но в первый год жизни в коронавирусной реальности их число в стране, наоборот, уменьшилось на треть. Рост начался в 2021 году. Об этом «Фонтанке» рассказал суицидолог Всеволод Розанов.

В НМИЦ им. Бехтерева создана группа, которая изучает самоубийства в режиме реального времени. Она входит в состав международной группы, объединившей представителей нескольких зарубежных университетов. Исследователи уже проанализировали ситуацию в 21 стране, результаты этой работы опубликованы в журнале Lancet Psychiatry: в странах со средним и высоким уровнем доходов в первые 6 месяцев пандемии уровень суицидов не повысился, наоборот, более чем в половине стран он снизился. Однако пандемия продолжается. Что происходит сейчас, «Фонтанке» рассказал Всеволод Розанов, суицидолог, профессор, доктор медицинских наук, главный научный сотрудник отделения пограничных расстройств и психотерапии НМИЦ неврологии и психиатрии им. Бехтерева и профессор кафедры психологии здоровья и отклоняющегося поведения СПбГУ.

Поскольку официальная статистика Росстата всегда запаздывает, сегодня у российских исследователей есть полные данные только за 2020 год. Но в ходе научной работы они ищут сведения самостоятельно — через региональные бюро судебно-медицинской экспертизы, МВД, региональные комитеты по здравоохранению, которые накапливают эти данные раньше, чем они поступают в Росстат. И уже те сведения, что получили ученые до сентября 2021 года, говорят о росте суицидов.

— Всеволод Анатольевич, по данным Росстата до 2020 года включительно, мы видим явное снижение числа самоубийств. Прогнозы об их росте, которые давали ваши коллеги в нашей стране и за рубежом в начале пандемии, не оправдались.

— Да, и мы, и наши зарубежные коллеги в начале пандемии были уверены: нужно ожидать роста числа самоубийств. Он станет следствием ухудшения экономической ситуации, потери работы, межличностных конфликтов, болезни и потери близких, других драматических событий, так или иначе связанных с коронавирусом. Но если, например, в Санкт-Петербурге в I квартале 2020 года случилось ровно столько же самоубийств, сколько в 2019-м за те же месяцы (88 человек совершили суицид), то с момента, когда в стране был объявлен локдаун, и мы все дисциплинированно оставались дома, в апреле и мае число самоубийств уменьшилось на 30–35 % в регионах, которые мы исследовали (Петербург, Удмуртия). То же самое обнаружили специалисты Института им. Сербского, которые собрали данные по самоубийствам в еще пяти регионах за один месяц — апрель. Далее мы собирали данные до августа 2020 года включительно: в Петербурге и Удмуртии цифры не росли, а уменьшались, несмотря на ожидание всеобщей катастрофы. В первые 6 месяцев эпидемии этого не произошло нигде — ни в Европе, ни в Казахстане, ни на Украине — мы сравнивали данные.

— По данным Росстата, за весь 2020 год покончили с жизнью 16 546 человек в стране, в Петербурге — 348. В нековидном 2019 году в России погибли 17 192 человека, в Петербурге — 357 человек. Есть объяснение тому, что самоубийств стало меньше?

— Объяснения есть. Ожидаемые обострения психических заболеваний, рост тревожных и депрессивных состояний, усиление субъективных ощущений стресса были неизбежными в тех условиях, в которых мы очутились. Но, во-первых, во время локдауна и осознанного пребывания дома в течение длительного времени (даже работали дома, дистанционно) члены семьи были на виду друг у друга круглые сутки, а в такой обстановке даже технически трудно совершить суицид. Особенно в больших городах.

Во-вторых, суициды как социальное явление изучаются более сотни лет. И уже в начале века психиатры и социологи понимали: мнение о том, что люди кончают с собой в ужасных условиях, не подтверждается. Наоборот, ухудшение условий приводит к тому, что человек концентрируется на стремлении выжить. В масштабах общества во время кризиса происходит консолидация и интеграция, в сознании человека — перестройка мышления с антивитальных (если они были) установок на противоположные, направленные на выживание.

Мы до конца еще не можем понять и оценить тот стресс, что испытывает сегодня человечество. Но мы знаем, что оно испытывает уже десятилетия так называемый психосоциальный — хронический стресс от современной цивилизованной жизни. Беда в том, что сейчас на него наложился стресс, который мы получаем от пандемии. И этот эффект накопления проявляется. Прогнозируемый рост суицидов начался, он был всего лишь отсрочен.

2020 год: Россия — 16 546 человек, Санкт-Петербург — 348 человек.

2019 год: Россия — 17 192 человека, Санкт-Петербург — 357 человек.

2018 год: Россия — 18 206 человек, Санкт-Петербург — 326 человек.

2017 год: Россия — 20 278 человек, Санкт-Петербург — 395 человек.

Источник: бюллетень «Естественное движение населения Российской Федерации»

— Это правда, потому что в лентах новостей мы регулярно видим сообщения о гибели людей «по собственному желанию». И кажется, что это стало происходить намного чаще.

— У нас есть данные до сентября 2021 года: на графике кривая начиная с марта этого года показывает медленный устойчивый рост. Если смотреть на нее крупным планом, то по каждому месяцу это пики и падения, но всё равно с общим увеличением. Например, если в Петербурге было по 25–26 случаев в месяц до 2020 года, то к сентябрю 2021-го их стало 30–37. Возрастная группа, в которой мы видим наибольший рост, — 60–69 лет. Среди женщин рост более резкий, но нестабильный — то подъем, то падения. Это очень предварительные данные, но они такие. Мы продолжаем их изучать.

— Эффект мобилизации «за жизнь» исчерпал себя?

— Похоже, так. А параллельно растет ком стрессовых ситуаций. Но это нарастание не сказывается сразу, это происходит со временем. Люди многое теряют сегодня. Теряют близких. Теряют работу и доход. Теряют привычные связи — мы видим разобщение в семьях даже в отношении к вакцинации (ссорятся, перестают общаться). Взамен эффекту ранней консолидации социума, который мы наблюдали в начале эпидемии, появилось в некотором смысле разобщение: кто-то вакцинировался — кто-то нет, кто-то соблюдает меры предосторожности — кто-то их не признает, одни не хотят пересекаться с другими. Заболеваемость ковидом намного выше, чем в первый год эпидемии, а угроза перестала быть чрезвычайно значимой — человек не может бояться постоянно. И на первый план вышли уже не только страх и выживаемость, а жизнь и адаптация к ней в непростых условиях.

— Есть ли связь между ростом самоубийств и перенесенным ковидом? Получается ведь, что рост начался, когда уже многие переболели. А известно, что и во время болезни и после нее человек страдает от психических и когнитивных нарушений.

— Эту связь нельзя исключить, но она не прямая. То, что называется постковидным синдромом — сочетание психологических, психиатрических, когнитивных, физиологических нарушений. Постковидные астения, депрессия всё-таки через какое-то время проходят. А если сохраняются долго, это особенно угнетает людей, которым за 60 — для них каждый год не прибавляет сил и оптимизма, а тут еще и такие постковидные спецэффекты. Всё это влияет на настроение, на работоспособность, на самооценку. Когда человек перестает видеть перспективу, удручен личными и финансовыми потерями, плюс постоянное недомогание, это уже удар судьбы со всех сторон.

Есть данные, что 20 % тяжело перенесших ковид имеют те или иные нарушения психического здоровья, а они могут привести к деструктивному поведению, потому что это связанные вещи. А мы говорим, что ухудшение психического здоровья может спровоцировать суицидальное поведение. Например, можно предполагать, что рост числа самоубийств у людей старшего возраста связан с последствиями ковида (когнитивных, эмоциональных, психологических расстройств).

— Но мы же видим, что суицид совершают и психически здоровые люди.

— В том числе. Хотя, если бы мы могли ретроспективно оценить здоровье людей, что покончили с собой, — провести так называемую психологическую аутопсию (поговорить с друзьями, родственниками, сослуживцами), увидели бы, что у человека какие-то нарушения были, но они оставались недиагностированными. Это и алкогольная проблема, и скрытая, своевременно не выявленная депрессия, нарушения сна. То есть не требовалась сиюминутная госпитализация, но в помощи психиатра человек нуждался.

Однако для части людей, которые принимают решение расстаться с жизнью, это действительно осознанный выбор. Вообще, делить их на здоровых и нездоровых или объединять в какую-то однородную группу невозможно, они были и есть очень разные. Даже если часть погибших мы объединим в группу пострадавших от ковида, в ней будет много «подгрупп».

— Но может ли перенесенный ковид стать последней каплей, которая влияет на выбор — жить или умереть?

— Теоретически да, может. Но для перенесшего ковид это скорее выбор в пользу жизни. Пережитый кризис и осознание того, что ты чуть было не умер, но чудом спасся, освобождает от суицидальных мыслей. Хотя нельзя исключать, что если у человека до эпидемии и болезни были житейские и психические проблемы, это может стать фактором, подталкивающим к самоубийству: «и так всё плохо, а тут еще и заболел». Что касается принятия решения во время болезни, то когда мы собирали данные по погибшим, выяснилось, что среди них инфицированных в момент совершения самоубийства было очень мало.

— В начале пандемии по Европе прокатилась волна самоубийств среди медицинских работников. Опасались, что она докатится до нас — представителям этой профессии досталось и достается сегодня как никому другому. Риск сохраняется?

— Есть несколько профессий, при которых риск самоубийства высокий. Это медицинские работники, сотрудники силовых структур и другие. Последние результаты исследований говорят, что у медиков в разных странах в полтора раза выше риск совершения самоубийства, чем в популяции. Сейчас они, с одной стороны, испытывают огромные физические и психологические нагрузки. Но того страха перед вирусом и того морального напряжения, что было в начале, уже нет: они переболели, вакцинировались и, может быть, даже лучше защищены, чем те, кто без масок ходит по улицам. Но есть усталость от несвойственной для них работы, от необходимости постоянно защищаться от вируса. Плюс в обыденной жизни они испытывают те же самые стрессы, что переживаем все мы, — семейные, межличностные, финансовые. С другой стороны, они спасают людей, и это важный жизнеутверждающий мотив, защищающий их от суицидальных мыслей.

— В стране ежегодно совершают самоубийство до 20 тысяч человек. Как с этим бороться?

— Нужна национальная программа профилактики суицидов, которой правительство страны продекларировало бы свою заинтересованность в ней. На неё не требуется больших затрат, хотя поддержка научных исследований в области суицидологии и оценки эффективности мер превенции (предупреждения) была бы очень своевременной. Особенно важно объединить в этой работе разрозненные ведомства: МВД, социальную защиту, здравоохранение и образование. Собственно, сама идея профилактики понятна — государство должно заботиться о благополучии населения, заниматься просвещением — все должны знать о факторах риска суицидального поведения, важности поддержания своего психического здоровья. Чем больше мы о нём говорим, тем меньше будет самоубийств. Нужно активно лечить и реабилитировать страдающих психиатрическими заболеваниями. Ясно, что в условиях затянувшейся пандемии это трудно. Но сейчас появляются условия для дистанционного общения пациента и врача, работают телефоны доверия — при клиниках и благотворительных организациях, совершенствуется система психопрофилактики при психиатрических учреждениях. Но превенция суицидов — это задача не только психиатрии, а цель, которая стоит перед всем обществом. Сегодня все должны помнить об этом и больше внимания уделять своим близким, коллегам, знакомым — активизировать все средства социальной поддержки. Известно, что суицидальный кризис — кратковременное событие, если бы в этот короткий промежуток времени можно было бы остановить человека, может, он к мысли о самоубийстве никогда бы и не вернулся.

Ирина Багликова, «Фонтанка.ру»