ПоделитьсяЛауреат Нобелевской премии мира, главный редактор «Новой газеты» Дмитрий Муратов, чей телефон сегодня разрывается от тысяч входящих звонков, решил пообщаться с коллегами десятков мировых и российских изданий прямо около офиса «Новой Газеты» в Москве в Потаповском переулке.
— Дмитрий, что для вас значит эта премия?
— Я прямо вам отвечу на этот вопрос. Это премия Ани Политковской, Юры Щекочихина, Игоря Домникова, Насти Бабуровой, Стаса Маркелова, Наташи Эстемировой. Тех наших павших профессионалов, которые отдали за профессию свою жизнь. Я не надлежащий бенефициар этой премии. Вы потом, пожалуйста, посмотрите на потрясающую доску Ане Политковской (показывает в сторону здания. — Прим. ред.). И посмотрите сзади вас (показывает в противоположную сторону. — Прим. ред.)… Только не затопчите! Там сад Ани Политковской. Вчера мы отмечали 15 лет со дня её убийства. Поскольку Нобелевские премии мира не даются посмертно, то я считаю, что они просто так придумали, чтобы её получила Аня, но как-то через вторые руки. Это моё предположение. Я ещё раз повторю эти фамилии. Вы не будете возражать? Игорь Домников, Юра Щекочихин, Аня Политковская, Настя Бабурова, Стас Маркелов, Наташа Эстемирова. Отцы-основатели газеты, которых забрала у нас война: Нугзар Микеладзе и Зоя Ерошок. Я считаю, что эта премия их — тех, кто ушёл, и тех блистательных молодых людей, которые сейчас бродят на третьем этаже редакции.
— Повлияет ли это [присуждение премии] на ситуацию с независимыми журналистами в России?
— Я не знаю, как повлияет на цензуру, которая вводится, и на признание многих медиа, особенно расследовательских стартапов, эта премия. Но я точно могу вам сказать одно: мы в понедельник сядем и подумаем, как эту премию поделить. И, кроме детей, больных тяжёлыми заболеваниями, особенно со спинально-мышечной атрофией, мы эту премию, какую-то её часть, безусловно, отдадим в поддержку независимых самостоятельных российских СМИ.
— Перечислите лучшие репортажи «Новой», расследовательские проекты.
— Ну, слушайте (улыбается). Это займёт у нас очень много времени («Новая Газета» работает с 1993 года. — Прим. ред.).
— Что это для вас значит?
— Ещё раз для вас отвечу. Для нас это значит признание памяти наших павших коллег в первую очередь.
— Дмитрий Андреевич, если бы вы…
— Миша, привет.
— …здрасьте. Если бы вы сегодня давали премию, кому бы вы её дали?
— Если бы я был в Нобелевском комитете, я бы проголосовал за того человека, на которого ставили букмекеры. Но я считаю, что у этого человека ещё всё впереди, имея в виду Алексея Навального.
— Поможет ли это для безопасности работы в России?
— Я не знаю. Видите ли, я сегодня первый день в каком-то странном качестве (улыбается). Спросите меня об этом через месяц.
— Вам станет более опасно работать после этого приза?
— Я не знаю. Я не могу вам ответить на этот вопрос. Через месяц.
— Вы сегодня уже сказали в интервью «Дождю» (СМИ включено Минюстом в реестр иноагентов. — Прим. ред.), что вы теперь будете отдуваться за всю российскую прессу. Раскройте смысл.
— Я не так сказал.
— «Дождь» примерно так вас процитировал.
— Я сказал не так. Ещё есть вопросы?
— Является ли это [решение Нобелевского комитета] критикой российской власти (объяснение решения Нобелевского комитета читайте на «Фонтанке». — Прим. ред.)?
— Это вопрос к Нобелевскому комитету. Я правда не знаю. Я считаю, что мы правильно распорядимся этой премией. Мы поможем больным детям, мы поможем независимым медиа, и мы поможем фонду «Вера». Московскому хоспису. Что мы сделаем ещё, я не знаю. Это будет зависеть от решения редакционной коллегии.
— Вы не считаете, что власть будет действовать [в отношении журналистов «Новой газеты»] ещё жёстче? Они уже говорят, что это политическое решение.
— Я не очень понял вопрос. В каком смысле они будут действовать жёстче?
— Не разозлит ли это их?
— Вы хотите, чтобы мы отказались от Нобелевской премии? Нет. Я не Пастернак (смех собравшихся).
— Не опасаетесь, что получение премии вас приведёт к иноагентству (ранее днём Муратов сказал, что не боится получить такой статус. — Прим. ред.)?
— Я сегодня задал этот вопрос правительственным чиновникам, которые решили меня поздравить. Будем ли мы объявлены иноагентами, получив Нобелевскую премию? Мне ничего пока толком не ответили. Но тогда будет так: это сообщение создано иностранным агентом — лауреатом Нобелевской премии (смех собравшихся).
— Вас поздравили в Кремле?
— Мне сказали, у меня сейчас было коротенькое интервью наверху [в редакции], что официально в Кремле поздравили устами Дмитрия Пескова. Я пока не видел сам, извините.
— Это для вас важно, что вас поздравляют?
— Вы знаете, я просто обомлел. Я счастлив (снисходительно улыбается).
— Как вы смотрите на поездку в Норвегию, чтобы получить премию?
— А у вас же пандемия! Я пока не знаю, где будет вручение этой премии. Редакция непременно поедет получать эту премию. Будет это в Москве или в Осло, как получится. Но нет того фрака, в который я влезу!
— Вы сказали, что эта премия означает лично для вас. Что она означает для всей независимой российской прессы?
— Я правда не знаю, что она означает для всей российской прессы. Я знаю, что большинство профессионалов, большинство моих коллег, выразили просто прямо восхищение тем, что эта газета существует. И я очень благодарен профессионалам. Ведь что такое медиа в России? Для меня это очень важно. Видите ли, у нас парламент не представляет многих людей, а медиа представляют интересы меньшинства. И я рад, что мои коллеги нас поддержали. Никакого троллинга, нет.
— В социальных сетях ходят слухи, что вы хотите отдать премию Навальному. Это правда или нет?
— Я не читаю социальные сети. А как мы распорядимся премией, решит редакционная коллегия. Про три адреса — дети, медиа и хоспис «Вера» — я уже сказал.
— Каково ваше послание новым журналистам?
— Вы имеете ввиду, что я должен взять капсулу, написать в ней разные добрые слова и куда-то ее закопать? Мое послание новым поколениям журналистов ходит там, на третьем этаже, заходите и посмотрите. Посмотрите наш дата-отдел, посмотрите, как потрясающе делается тик-ток, как делается новые продюсерский центр с визуализацией данных, какие потрясающие новые специальные корреспонденты! Вот мое послание. Мое послание — это бухгалтерия «Новой Газеты».
— Вы можете пару слов на английском сказать?
— Я не хочу.
— Почему российские власти взяли на прицел прессу?
— Я, кстати говоря, на этот вопрос искренне ответил. Потому что парламент не представляет весь народ, не представляет меньшинство, с альтернативной точкой зрения в башках. И поэтому их представляют медиа. Вот именно поэтому, на мой взгляд, этим обусловлены нападки на российскую прессу и на российские стартапы в первую очередь расследовательские.
— Как вы узнали про премию?
— Я ругался со специальным корреспондентом Еленой Милашиной…
— По поводу?
— Вы хотите, чтобы я сказал про чеченских геев? Ну хорошо, допустим, так. Да, мы обсуждали с Милашиной различные её новые материалы, мы с ней были в перебранке, и в это время мне три раза звонили из города Осло. Но кто из вас оборвет разговор с Милашиной, чтобы ответить Осло?.. Ну и я тоже не идиот.
— Вы не собираетесь идти в политику?
— В какую политику, вы что? У меня самая прекрасная работа на свете.
— Говорят, вы станете политиком.
— Кто вам так говорит, у того и спрашивайте.
— Эксперты говорят.
— Экспертов нет, есть специалисты. Специалисты так не говорят. А эксперты — это так, анонимные телеграм-каналы. Это неинтересно все.
— Насколько сейчас опасно работать журналистом в России?
— Это странная ситуация, которая есть у нас в стране. С одной стороны, вы видите, что по средам и пятницам объявляются иноагенты, журналисты становятся иноагентами-физическими лицами, а с другой стороны, гигантский конкурс на факультеты журналистики и к нам на стажировку. Я не понимаю пока, как это соотносится. Почему люди готовы рисковать, ради чего? Но у меня есть друг, Юра Козырев. Юра Козырев — выдающийся военный фотокорреспондент. У нас есть любимая цитата Роберта Капы (классик документальной фотографии, основоположник военной фотожурналистики, один из пяти основателей первого в мире фотоагентства Magnum Photos. — Прим. ред.). Первого в мире фронтового репортёра. Он сказал: если тебе не нравится твой снимок, значит ты не был достаточно близко. И вот люди, которые идут, мне кажется, что они хотят быть достаточно близко к тому, чтобы жизнь менялась к лучшему.
— И вы советуете…
— Нет. Я категорически никому никуда ничего не советую делать. Нет. И сейчас тоже ничего не скажу. А то вдруг кто-то пойдёт на факультет журналистики, потом окажется в «Новой газете», потом попадёт в Чечню, а потом ещё что-то с ним случится… И получилось, что я из-за вас подвёл человека.
— В России на государственном уровне важна такая форма признания уровня российской журналистики? На государственном уровне это понимают?
— Я не знаю. Вы, может быть, у них спросите? У вас есть такая возможность? У меня нет. Вы спросите сами.
— А есть у вас советы журналистам, которые уже учатся или работают?
— Никаких советов журналистам. Только на третьем этаже в редакции. У нас есть свои кодексы, свои правила, свои протоколы, протоколы безопасности, свои регламенты. Никто сейчас вам их оглашать не будет. Вон Шевелёв пусть зайдёт, познакомится. Спасибо, друзья. Простите, что заставил ждать. Простите ради бога (слышны аплодисменты). Это вам, коллеги (аплодируют).
