«Пугало»: Шаман все-таки пришел в Москву (видео, фото)

Якутский победитель «Кинотавра» показывает, каким могло бы быть русское кино без Москвы и фестивального снобизма.

В прокате — «Пугало», якутский мистический фильм. Тут стоило бы добавить, что лента получила приз минувшего «Кинотавра», но в данном случае премия — только долгожданный и сугубо формальный повод для выхода фильма в широкий прокат.

Якутское кино уже лет десять как остается журналистским штампом, сотню раз пересказанным анекдотом о том, что в далекой северной республике снимают несметное число фильмов, а в местных кинотеатрах ничего, кроме них, давно уже не идет. Получается ошибочная картина эдакого оленеводческого Болливуда, собранного из подручных материалов конвейера по производству гомерического числа зрелищ на любой вкус. Рано или поздно что-то должно было этот, с позволения сказать, нарратив разрушить, наглядно продемонстрировать: вот, никакой не Болливуд, самобытное, сложное, не похожее на ваш мейнстрим кино.

Как бы то ни было, «Шаман» вполне может быть визитной карточкой якутского кино. Здесь всё не такое, как в привычном зрителю современном отечественном кинематографе. Нет стройной и ясной, поучительной истории. Скорее, это странная, непонятная и таинственная сказка.

Главная героиня — шаманка, которая своим видом пугает даже привычных местных жителей. Но как только кто-то из них попадает в беду — другого спасителя рядом не оказывается. И жуткая, опустившаяся, полуспившаяся тетка со своим странным даром оказывается для них последней надеждой.

Несмотря на мощный, притчевый, даже эпический сюжет, в котором смешаны сказания Севера и жесткий натурализм, самые сильные стороны «Пугала» — визуальная и актерская. И тут нужно понимать специфику условий работы якутских операторов — в диких условиях, как правило, вдали от больших городов с гостиницами, кейтерингом и электростанциями, на морозе, без всяких гигантских бюджетов и дорогой техники, с одной простенькой цифровой камерой.

В «Пугале» оператор Иван Семенов сам создает вполне себе визуальное шаманство. Он заливает экран ослепительно-белым и голубым, его камера мечется за героиней и полностью погружает зрителя в нервный, завораживающий, пульсирующий ритм ее священнодействий, брожений и долгих переходов по заснеженным пейзажам.

Еще больше потрясает в «Пугале» актерское существование. Тоже общее место для всех якутских фильмов — уровень органики тут зашкаливает, поверить в то, что на экране видишь какого-нибудь заслуженного и народного, просто физически невозможно: куда больше эти лица, реакции, жесты, фигуры могут принадлежать найденным где-то в вечной мерзлоте типажам. Приз за лучшую актерскую работу Валентине Романовой-Чыскыырай на «Кинотавре» выглядит примерно как Гран-при фестиваля «Улыбнись, Россия» Джиму Керри. Такого уровня актерского существования, органики в совершенно фантастических обстоятельствах ни русское, ни мировое кино очень и очень давно не видело. Чыскыырай одним махом играет сложный характер, боль, бешеную энергию, невыносимо тяжелый дар — все то, что и сыграть-то толком невозможно.

Не стоит обольщаться: это не прокат снизошел на фоне пандемии и отмены релизов до колхозной самодеятельности. Наоборот. Режиссер «Пугала» Дмитрий Давыдов к моменту победы на «Кинотавре» успел поучаствовать в Пусанском фестивале — азиатском аналоге Канн, крупнейшем кинофоруме Востока — и получить номинацию на престижную Азиатско-Тихоокеанскую кинопремию. Кроме того, парадоксальное нежелание видеть якутское кино в национальном прокате и на крупных фестивалях объясняется, наверное, банальным расизмом.

«Пугало» только подтверждает эту печальную догадку: видимо, прокатчикам и жюри «Кинотавра» нужно было дождаться появления едва ли не единственного национального режиссера не якута, чтобы обратить на мощное, ни на что не похожее кино внимание и хоть в какой-то форме, каком-то объеме донести его до зрителя.

Но опыт последнего десятилетия показывает: якутское кино — штука опасная, вроде японского аниме или корейских дорам. Зрители, однажды с ним столкнувшиеся, дальше теряют способность воспринимать и элементарный интерес ко всем остальным формам киноискусства. Прокатчики могут сколько угодно считать, что «кино про узкоглазых», которые говорят на непонятном языке (кстати, одном из старейших тюркских), в прокате никому не интересно. Журналисты могут сколько угодно снисходительно обращать взор на этих «смешных колхозников с киноаппаратами». Эти фильмы не так просто захватили прокат в республике, равной по размерам пяти Франциям. И с «Пугала» вполне может начаться не только производственный и локальный, но и зрительский бум, связанный с суровым, языческим, визионерским северным кино.

Иван Чувиляев, специально для «Фонтанки.ру»