«Самый богатый субъект, стыдно». Дети ГУЛАГа пришли в Конституционный суд за московскими квартирами

Сломанные судьбы, личные трагедии, безответственность властей и глубина московской казны. Конституционный суд эмоционально обсудил судьбу дочерей репрессированных, которых не хотят принимать в городе их родителей.

22 октября 2019-го Конституционный суд РФ второй раз за свою историю рассмотрел жалобу жертв политических репрессий (первый – в 1995-м). Власти федерального уровня предостерегают: он же рискует стать последним, потому что ещё немного, и защищать будет некого. Для чиновников столицы, впрочем, и это слишком – "не резиновая!".

– Я родилась в спецпоселении в Кировской области. Мать выслали из Москвы в 1941 году по национальному признаку… – встала за трибуну Алиса Мейсснер, но бойкое начало почти сразу сошло на нет – слишком личное и всё ещё больно.

Ей недавно исполнилось 69 лет. Мать сослали как немку, мобилизовали в лесную промышленность в спецпоселение в Даровский район Кировской области. Алиса Мейсснер родилась и до сих пор живёт там. Вместе с 69-летней Евгенией Шашевой из села Изваиль Республики Коми и 71-летней Елизаветой Михайловой с разъезда Золотковское Владимирской области она оспаривает законодательные нормы, которые не дают им вернуться в город родителей – Москву.

Порядок компенсации оставлен на откуп регионам и, как считают заявительницы, зря, потому что Москва через федеральное законодательство будто переступила.

Нормы столичного закона «Об обеспечении права жителей города Москвы на жилые помещения» отправляют репрессированных в общую очередь и выставляют заслон из условий, которые юристы называют невыполнимыми. Претендующим на квартиру от государства в столице необходимо преодолеть 10-летний «ценз оседлости», быть малоимущим и не иметь в собственности другого жилья.

– Чтобы только встать на жилищный учёт, им нужно приехать в никуда и прожить десять лет без своего жилья и возможности его купить. Это классический случай иллюзорного права. Даже если каким-то чудом они встанут в очередь сегодня, то, по нашим подсчётам, ждать им придётся 33 года, – говорит представляющий интересы заявительниц Григорий Вайпман. Встать на жилищный учёт не смогла ни одна.

– У Михайловой есть квартира, которая принадлежит дочери. Шашевой принадлежит половина квартиры в 64 кв. м и ещё одна в 69 квадратов на праве пользования. У Мейсснер квартира в 32 квадрата и ещё одной она пользуется, при этом договор найма заключён с бывшим супругом, – обличил заявительниц представляющий московское правительство Владимир Ланда.

Но квартира квартире рознь. Елизавета Михайлова на вопрос о квартире усмехнулась: комната в деревянном доме с непрочным полом и шаткой крышей, где даже фундамент клали сами. В ней она живёт с дочерьми. Заявительницы обивали пороги судов, дошли до Верховного суда, но понимания так и не встретили. В Конституционный, говорят, пришли за справедливостью.

– Знаете, меня спрашивали в судах, а к вам-то как гонения относятся?.. Но фактически в том же поселении ГУЛАГа, где отбывал наказание отец, прошло моё детство, разве что вышек и колючей проволоки по периметру не было. С пяти лет знала, что холмики в лесу – это могилы заключённых, – взяла слово Евгения Шашева и тоже не смогла совладать с эмоциями: – Очень больно, когда люди, которые не прошли через это, не прочувствовали, будут говорить, что в мои 70 лет я должна ждать ещё 30. И это те же люди, которые говорят о памяти на открытии очередного мемориала. Для них это камень, а для меня – лица моего деда, отца, матери, которая попала в трудовые лагеря в Польше, а потом получила шесть лет строгого режима.

Её отец хотел вернуться в Москву, собирал документы. До реабилитации он не дожил и, как говорит дочь, возможно, это неплохо: не пришлось ещё 16 лет доказывать, что имеешь право на возвращение в родной город.

– Хочется верить, что через 56 лет я смогу исполнить волю и желание своего отца, смогу добиться справедливости.

Представители столичного правительства и Мосгордумы разве что плечами не пожали: всё конституционно. Городской закон принимали в соответствии с федеральным, согласно которому репрессированных жильём обеспечивать нужно, но (после поправок, которые вступили в силу в 2005 году) – не в первоочередном порядке. Всех желающих просят в общую очередь. А изменения порядка считают неудобными – финансово и социально.

– Первоочередное право на жильё для репрессированных без учёта нуждаемости увеличит очередь и ущемит права тех, кто в ней уже стоит, – прогнозирует негативное влияние послаблений советник правового управления правительства Москвы Владимир Ланда. Перевести детей ГУЛАГа в другую очередь тоже, мол, нельзя: в ней тесно станет для ветеранов Великой Отечественной войны и лиц с хроническими заболеваниями.

Назвать количество обратившихся в департамент по учёту представители столичного правительства затруднились, но предсказали: сколько бы ни было, но стоит дать слабину, и число обращений увеличится «в десятки, а то и в сотни раз».

– Так, а сколько у вас всего на учёте нуждающихся? – попытался добиться хоть какой-то конкретики представитель заявительниц, но не преуспел.

– Проблема не в том, сколько их, а в том, как их права обеспечивают. В Москве, кстати, очередь быстрее всего движется. И при действующем порядке есть баланс.

Представители стороны, принявшей и подписавшей закон «О реабилитации», в его конституционности единодушно не усомнились. По их словам, он реализации прав не мешает, но Москва, похоже, дала маху: вместо того, чтобы определить для репрессированных особый порядок, толкнула их в общую очередь.

– Я коренная петербурженка. Мне странно слышать, что представители Москвы не смогли назвать масштаб проблемы. В Петербурге на 2003 год на жильё претендовали 98 семей репрессированных. Не так много, – отошла от регламента полномочный представитель генпрокурора в КС Татьяна Васильева.

Как уточнила представитель Минюста, Москва – единственный регион, где между репрессированными и квартирами стоят такие жёсткие условия. К примеру, в Петербурге, ЕАО, Астраханской, Смоленских областях и жильё, и субсидии предоставляют на основе документов о реабилитации.

– У нас в Петербурге тоже есть ценз оседлости, и те же самые нормы из Жилищного кодекса переписаны в городском законе, но репрессированные идут отдельно, – выступила от Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека Наталья Евдокимова и не сдержалась: – Стыдно, коллеги, ведь самый богатый субъект.

– Бюджет Москвы – примерно триллион, неужели нельзя несколько сотен, да даже тысяч квартир предоставить людям, которым мы сломали жизнь? Мы – это государство, – добавил экспрессии полномочный представитель правительства РФ Михаил Барщевский и тоже не удержался от личного: – Скажу как москвич. Мои дед и бабушка жили в двух комнатах в трёхкомнатной квартире на Тверской. Комнаты понравились соседу, в 1937 году он донёс. На допросе дед признал, что создал антисоветскую организацию в составе: Серафимович, Шолохов, Фадеев, Максим Горький. Его через шесть месяцев расстреляли. Бабушка была зампрокурора Москвы, поэтому первые десять дней ее не били, а потом отпустили. В 1937-м моему отцу было 14 лет, и он остался на улице. Моему сыну сейчас 14, и я не представляю… – прервался Барщевский и потянулся к успокоительному стакану воды.

– Власть сломала жизнь. А сегодня власть находит юридические крючки: мы ни за что не отвечаем, вы что, это же не мы были... Эти люди пришли к вам с бедой. Попробуйте вынести безэмоциональное решение, – обратился он к председательствующему судье Валерию Зорькину.

На то, чтобы отрешиться от эмоций, у КС есть примерно месяц.

Татьяна Ципуштанова, «Фонтанка.ру»