Венец творенья, дивная Диана (фото)

Интенсивность творческой жизни прима-балерины Мариинского театра Дианы Вишневой беспрецедентна. Проект за проектом, премьера за премьерой – причем она постоянно расширяет границы балета, овладевая все новыми языками современной хореографии. В Мариинке прошла премьера нового проекта Вишневой «Диалоги».

В программу вошли произведения крупных западных хореографов: знаменитый «Лабиринт» Марты Грэм, «Диалог» Джона Ноймайера и «Объект перемен» Пола Лайтфута и Соль Леон, единственных штатных хореографов Нидерландского театра танца (NDT), делящих эту должность с выдающимся Иржи Килианом.

Вишнева давно уже стала подлинной космополиткой, гражданкой балетной вселенной, центр которой – все же не Мариинский театр, как бы хорош он ни был. Вообще-то космополитизм - это нормальный, обычный для балетных артистов во всем мире способ существования. Но у нас от такого все еще захватывает дух.

Нынешний проект, «Диалоги», как и прежний («Красота в движении»), уникальны тем, что это личное пространство Вишневой на поле Мариинки, в котором она миссионерствует, знакомя соотечественников с тем, что открыла для себя за пределами своего театра. Ее партнеры здесь – Бен Шульц из труппы Грэм, Тьяго Бордин из Гамбургского балета и Андрей Меркурьев, ведущий солист Большого театра.

Спектакль начинается «Лабиринтом» Марты Грэм, который Диана танцевала нынешним летом в свой бенефис, открыв этим новую страницу в истории отечественного танца: прежде работы создательницы американского танца-модерн в России не исполнялись никогда. Об этом 14-минутном шедевре, соединившем миф с психоанализом, Фонтанка уже писала.

Затем – «Диалог» Ноймайера, поставленный здесь и сейчас, специально для Дианы. Гамбургский интеллектуал сочинил ей балет подчеркнуто камерный, с негромкой, интимной интонацией. В спектакле заняты двое: Диана и ее партнер Тьяго Бордин. Под музыку фортепианных «Вариаций на темы Шопена» (композитор Ф.Момпу, за роялем Алексей Гориболь) разворачивается история нежности и непониманий, воплощенная в элегических дуэтах, перетекающих один в другой.

Танец проходит по всем изгибам эмоциональной жизни героев; Диана же здесь серьезна и печальна. В спектре ее сценических эмоций печаль – новая краска, имеющая отношение не к танцу, а к драматической игре. И Ноймайер, внимательный к своим артистам, ставит здесь для нее несколько пауз – но не таких, какие бывают в балете, когда танец идет без музыки, а таких, как в драматическом театре, когда артист живет полноценной сценической жизнью вне слов и действий.

Наконец, венчает программу жестко-экспрессивный «Объект перемен», контрастирующий с акварельным «Диалогом». Его авторы – хореографы NDT, англичанин и испанка, выступающие как один автор и называющие себя Лайтфут-Леон. Понятно, почему Диана так стремилась работать с этой парой. Это люди нетривиальные (как иначе можно ставить вдвоем?!), с колоссальной силой притяжения и очень живые, что было видно даже на дежурной пресс-конференции. Хореография их тоже полна жизни, а вот балет их – о смерти. О смерти, которой они однажды заглянули в лицо, теряя близкого человека (о чем не устают говорить в интервью). В отличие от Ноймайера, утверждающего, что творчество – это создавать то, чего раньше никогда не было, дуэт Лайтфут-Леон, похоже, озабочен вовсе не этим, а между тем их балет как раз и производит впечатление небывалого.

Пластика чрезвычайно остра, танец чрезвычайно динамичен, яркая телесность сочетается с необычным рисунком, полным конвульсивных отрывистых фраз, резких перепадов медленного и быстрого, похожих на выкрики; да и сами выкрики тоже есть: четверо мужчин в черных пиджаках с красным подбоем, выступающие в спектакле как торжественный, строгий «хор», в середине вдруг взрываются бешеным танцем и дикими криками. Нарушая балетное табу на голос, Лайтфут-Леон словно прорывают защитную оболочку танца.

Смерть показана ими непривычно и остро. Здесь нет никакой иллюстративности: никто не падает, никто не уходит; просто в финале героиня остается одна, потому что умирает каждый в одиночестве, даже если все близкие стоят рядом. Лайтфут-Леон показывают смерть с позиции не тех, кто остается, а того, кто по этому пути идет. И тех, кто еще какое-то время, в силу любви и прозорливости, идет по нему вместе с умирающим. Это ультрамодернистский взгляд (в классические эпохи так о смерти не говорили), и в то же время - почти религиозный (не обрядовый, но религиозный по сути, потому что именно вопрос смерти - ключевой для любой религии).

У Лайтфут-Леон все замешено на чувстве и ощущении. Что означает огромный красный ковер в полсцены, который становится действующим лицом их балета? Он – не «означает», он бьет по нервам. И все же, я думаю, ударная эмоциональность спектакля во многом идет от самой Вишневой. Она, как всегда, любой жесткости текст насыщает страстью, а рисунку танца придает изощренность и прихотливость. Здесь у нее звучат темы, не предусмотренные, пожалуй, авторами. Все эти вздернутые плечи, птичьи шаги, вихляние суставов – эти давно уже ставшие нейтральными движения из арсенала современного танца у нее вдруг неуловимо возвращаются к своим истокам – к характерности (не балетной, а исконно театральной), к гротеску, к искусству мимов, к трагической клоунаде. Диана обнажает эмоцию и заостряет экспрессию – так было в балете Прельжокажа, в балете Лока. И это и есть ее главный диалог – диалог петербургской балерины с современной западной хореографией.

После спектакля стало ясно, что она разомкнула еще одни границы – границы своего амплуа, колебавшегося в диапазоне от лучезарного детства до вечной юности. Теперь не так: перед нами совсем взрослая артистка. Банальная фраза о том, что балет – искусство юных, как раз об искусстве не говорит ничего: на самом деле художественная зрелость в балете – вещь очень сильная. И счастливы те артисты, к которым она приходит тогда, когда тело еще молодо, техника виртуозна, а творческая энергия зашкаливает. Как у Дианы Вишневой.

Инна Скляревская,
«Фонтанка.ру»
Фото: Пресс-служба Мариинского театра/Н.Разина, В.Барановский