Анна Алексахина: «Люблю, когда от меня требуют невозможного» (фото)

Сегодня у народной артистки России Анны Алексахиной, одного из лидеров труппы Театра им. Ленсовета – юбилей. Она – одна из самых ярких учениц народного артиста СССР, режиссера и многолетнего художественного руководителя Театра имени Ленсовета Игоря Петровича Владимирова. Накануне праздника «Культурная столица» побеседовала с актрисой о ее кинодетстве, ее выдающемся учителе, ее собственных учениках и непреложных ценностях русского репертуарного театра.

– Поступая на актерский курс к Игорю Петровичу Владимирову, ты имела за спиной большой детский опыт киносъемок. Это помогло при поступлении? Или никакого значения не имело?

– Это совершенно никакого значения не имело. Когда я десяти лет от роду снималась в фильме «Найди меня, Лёня!», – относилась к этому как к увлекательному приключению. Как к костюмированной игре, параллельной реальности. Потом, уже подростком, заканчивая школу, снималась в фильме «Фотографии на стене», у меня на площадке обострились все комплексы, какие только возможны у 16-летней девочки. Во-первых, я не понимала, почему меня утвердили. Там была компания уже очень свободных, раскрепощенных молодых людей. В главной роли – Дима Харатьян, на волне всесоюзного успеха фильма «Розыгрыш» любимец всех школьниц страны. Представьте себе: в феврале вы, припав к экрану, смотрите «Розыгрыш», в марте уже стоите на пробах рядом с Харатьяном нос к носу. Что я в кадре лепетала – не передать словами. И вдруг я получаю телеграмму, что меня утвердили на роль. На съемках я была чрезвычайно зажата, чувствовала себя неуклюжей. Мне казалось, что у меня длинный нос, я тощая, изможденная. Съемки были сплошной мукой. Я же в это время заканчивала школу, а приходилось летать в Одессу, не переставая. В школе меня склоняли, что я пропускаю занятия, что я не получу аттестат, не сдам выпускные экзамены. Так что я в тот момент просто возненавидела весь этот кинопроцесс.

– А Сондра в «Американской трагедии» – это уже было позже?

– Да, я уже училась в институте. Причем Игорь Петрович сам меня отпустил сниматься и был даже доволен тем, что я на такую крупную роль попала. Ему было приятно, когда ученики могли засветиться в каких-то серьезных проектах. Это подтверждало в глазах людей, что он не ошибся в выборе ученика. Вот сейчас и я, когда кого-то из моих студентов хвалят, чувствую счастье от того, что не произошло ошибки. Но вот на озвучание роли Сондры он меня уже не отпускал – это был преддипломный год, а ехать надо было надолго на Литовскую киностудию. Тогда оттуда прислали ассистентку, роковую красавицу, с букетом разукрашенной вербы в руках, и она меня выпросила.

–Когда ты кому-то – своим ученикам, например, – рассказываешь, кто такой был Игорь Петрович Владимиров, твой учитель, как ты объясняешь его природу?

– Театр Владимирова – это театр-праздник. Атмосфера какого-то эмоционального подъема, воодушевления, острых решений, парадоксальных оценок. И обязательно – ярких индивидуальностей. Он сам любил все сценические решения заострять и людей любил с острыми гранями. Так он и студентов обучал. Эта школа имеет свои минусы, конечно, потому что не всегда после парадоксальной гротесковой формы можешь выйти на тонкий тихий психологизм, организм запоминает другие психофизические приспособления. Чтобы соблюсти этот баланс, надо быть Фрейндлих, Равиковичем, Петренко, Розановым, Каменецким, Никулиной, Улик, Боярским и так далее. Владимиров воспринимал актера как краску в своей палитре, при этом ценил индивидуальности, яркие проявления, умел их подхватить и развить, раскрутить. И труппа у него была в период 60-80-х годов уникальная. Балласта не было вообще. Если проводить аналогии с живописью – конечно, режиссерская манера Владимирова была не реалистическая, не «передвижников» напоминала, мазки были покрупнее. Импрессионизм с чертами экспрессионизма – вот так можно сказать.

– Когда ты поняла, что ты – артистка?

– У меня нет такого ощущения. У меня на каждом спектакле, который плохо идет, появляется чувство, что я здесь, на сцене, – случайный человек.

– До сих пор?

– Да. Бывают такие минуты на сцене, когда ты совершенно не управляешь ситуацией. Всё валится, ничего не собрать, пустота и страх, что это всё видит зритель. Так что чувства, что я овладела профессией, у меня нет. Профессиональное удовольствие, радость у меня чаще связаны с процессом репетиций, когда ты можешь фантазировать, сочинять, и это оказывается нужным для спектакля.

–Артист должен себе знать цену?

– Это так индивидуально... Кому-то нужно на сто процентов верить в себя, чтобы что-то получалось, а кого-то эта вера безграничная делает абсолютно невосприимчивым человеком. Так поверил в себя, что держитесь все!

–Ты бывала в разных режиссерских руках. Ты больше любишь, чтобы тебя выворачивали наизнанку, открывали в тебе то, чего ты сама не подозреваешь, или хочется комфортной размеренной работы с использованием того, что умеешь?

– Я люблю, когда от меня требуют невозможного. Когда я двигаюсь, поворачиваюсь в неведомую сторону. Когда просто пользуют мои наработанные умения, мне скучно.

–В этом сезоне ты сделала спектакль по современной пьесе «Я боюсь любви» с режиссером-дебютантом Марией Романовой. Какие повороты сумела она тебе предложить?

– Главное достижение этого спектакля – мы все, шестеро актеров, старались делать то, что просит Маша. Очень часто ведь режиссер вообще не может сформулировать, чего он от тебя хочет. Или удовлетворяется первым слоем, тем, что ты ему преподносишь из своего «багажа». Здесь же режиссер настойчиво добивалась своего – и этим лично меня Мария Романова подкупила всецело. Найти простую интонацию – это самое сложное. «Я боюсь любви» – абсолютно режиссерский спектакль. Нас на сцене шестеро, мы все разные – и по школе актерской (у всех – разные учителя), и по опыту, – но режиссер сумела из нас сделать настоящий ансамбль с тонкой смысловой структурой. И я в этом спектакле – нота в партитуре. Эта работа сдула с меня некую кринолинную пыль, разрушила устоявшийся штамп-клише «Алексахина – костюмная артистка».

– Ты частый гость в партере других театров. Что за последнее время легло на сердце?

– Свежее впечатление – «Три сестры» у Эренбурга в НДТ. Казалось бы, ну что можно выудить в этой пьесе, которую знаешь наизусть, чем удивить нас, зрителей, какой еще поворот изобрести? Но этот спектакль убеждает в том, что в русской театральной традиции ценность актерского ансамбля огромна. Никакие антрепризы «с миру по звезде» не заменят то впечатление, которое дает сыгранный, сложившийся ансамбль. Этюдный метод единомышленников оказывается чрезвычайно плодотворным. Я верю, что передо мной – родные люди, сестры с братом, что этого Вершинина они знали, когда были девчонками. Эта атмосфера ежесекундной сценической правды создает какие-то надслои смысловые. И когда меня спрашивают, в чем главная ценность русского репертуарного театра, я объясняю: не в том достижение, что пьеса идет по двадцать лет, а в том, что труппа подобрана как бусины на ожерелье. Партнерство в театре – это самое главное. Я студентам часто повторяю такую присказку-закон: «Без тебя нет меня».

Вера Матвеева,
«Фонтанка.ру»

Фото: Пресс-служба Театра им. Ленсовета.

О других театральных событиях в Петербурге читайте в рубрике «Театры»