Итоги фестиваля «Мариинский»: Пластика и современность (фото)

Завершил свою работу Х юбилейный Фестиваль балета «Мариинский». Подведем же его итоги; он оказался ярче, чем предполагалось. О двух из пяти его премьер, «Анне Карениной» и «Кармен-сюите», «Фонтанка» уже писала; пройдемся же коротко по тому, что еще не попало в поле нашего зрения, отметив из всех событий, как показалось, наиболее яркие.

Три другие премьеры были даны в один вечер, названный «New Generation», «Новое поколение». Это были произведения трех молодых хореографов – не то, что бы совсем юных, но еще только набирающих силы. Наиболее зрелым из троих показался Эдвард Льянг, правда, не столько в мариинской премьере («Полет ангелов»), сколько в спектакле Новосибирского театра оперы и балета с претенциозным названием «Бессмертие в любви» («Immortal beloved») на музыку Ф илипа Гласса, которым открывался заключительный гала-концерт фестиваля. Там увлекали сами свойства танца: та не по-балетному энергичная упругость, которой он был насыщен, и тот почти спортивный напор, с каким хореографические комбинации сменяли друг друга.

Другой молодой хореограф Юрий Смекалов, который год назад появился с обаятельной и свежей миниатюрой «Parting», а потом несколько озадачил многозначительным и бестолковым «Предчувствием весны», опять предложил программный балет. Услышать в равелевском «Болеро» тему индустриальной мощи, прибавить выразительные конструктивистские декорации с видеопроекцией (Александр Лециус, Юрий Давыдов) – вполне нормально, почему нет? Но, помилуйте, приплести сюда аллегории грехов, да еще снабдить все это комментариями из нравоучительной церковной книжки второй половины XIX века, гораздо более архаичной, чем и современные, и древние тексты на ту же тему? Да еще обработав их по собственному разумению? Да еще, вспомнив Пину Бауш – знаменитый эпизод из ее балета «Гвоздики» – прибегнуть к помощи педагога-сурдопереводчика, чтобы дословно перевести всё это на язык глухонемых? Довольно сложно согласиться с подобным направлением балетмейстерского мышления.

Словно для сравнения нам дали возможность еще раз увидеть «Жизель» Матса Эка. Матс Эк балет не очень-то любит, он любит танец-модерн, и к балету подход у него более чем парадоксальный. Судите сами: Жизель – деревенская дурочка в напяленном на голову берете, Альберт – гомосексуалист, а раз уж героиня в конце первого акта сходит с ума, то второй разворачивается в сумасшедшем доме, где вместо вилис – пациентки в белых больничных рубахах, а их повелительница Мирта – сиделка. Такой вот нахальный поворот; но при этом тончайшие хореографические ходы: в танце модерн переосмыслен канонический текст великого балета. Спектакль Эка весь построен на ироничных цитатах: в совершенно иной художественной системе постоянно возникает узнаваемый рисунок движений, порой резко сниженных (например, созданный ногами вместо рук в сцене вилис на полу). В этом узнавании и кроется главное обаяние и пластическое остроумие матс-эковской «Жизели».

Но, пожалуй, подлинной художественной вспышкой фестиваля стало выступление москвички Натальи Осиповой в обычной, репертуарной «Жизели». Оно одновременно воскрешало романтический миф и было полно жестких энергий сегодняшнего дня, так что старинный балет обрел у нее и поражающую первозданность, словно он поставлен здесь и сейчас, и авангардистскую радикальность. На моей памяти такой Жизели еще не было.

Тут можно говорить о замечательной элевации Осиповой, о ее баллоне и прозрачном, воздушном прыжке, воскрешающем легенды о танцовщицах эпохи романтизма, а можно сказать о темпераменте, волевом начале танца, о фантастической скорости вращений и мощном владении темпами, о том, что движение у нее совершается без малейшего видимого усилия и вместе с тем налито колоссальной энергией. Во втором акте ее кружит по сцене какой-то страшною силой, швыряет, выносит за кулисы – и всё это не нарушая ни текста, ни классического рисунка, ни ощущения бестелесной невесомости. А история обманутого доверия, простая и трагическая, и эфемерность границы жизни и смерти перед лицом любви – становились оглушительно настоящими и оказывались универсальнее дорогого нашему сердцу, но слишком привязанного к своей «современности» спектакля Эка.

Отметим также Леонида Сарафанова, партнера Осиповой: он был хорош – не только легок и виртуозен в танце, но вся роль у него была сделана осмысленно, и все ее нюансы, даже те, что обычно стерты, наполнились конкретным, психологически убедительным смыслом, а сама роль – и танец, и игра – темпераментным динамизмом. Здесь были ясны отношения графа с каждым из героев, и что он чувствует, что решает, оказавшись в своем крестьянском маскараде перед Герцогом, и почему он, дворянин, бросает шпагу.

Упомянем также стильную Екатерину Кондаурову, исполнившую вторую партию в «Рубинах» Баланчина, мужской дуэт Ролана Пети в исполнении Дэвида Холберга и Дениса Матвиенко, изобретательный хореографически, но очень смутивший пуритан в партере. И конечно, Алину Кожакару и ее партнера Мартина Ведэла Якобсена, которые со своим тревожным номером из балета «Потерянная история» (хореография Кима Брэндстропа) казались залетевшими с другой планеты.

Инна Скляревская
«Фонтанка.ру»

Фото: Наташа Разина/ пресс-служба Мариинского театра

О других театральных событиях в Петербурге читайте в рубрике «Театры»