В Эрмитаже показывают произведения итальянских художников-абстракционистов середины ХХ века, вдохновлявшихся спациализмом (от «spazio» – пространство, объем) – «пространственным искусством» знаменитого Лючио Фонтаны. Того самого, что взрезал и прокалывал холсты, дабы добавить живописи еще одну плоскость, впустить в нее движение. Большую часть выставки составляют работы Риккардо Ликаты, свидетельствующие: в последующие полвека интерес к пространству трансформировался в интерес к тексту.
Дыры и разрезы в полотнах, которыми прославился Лючио Фонтана, не были средством уничтожить живопись, они должны были вывести ее из гетто двухмерности в третье измерение, превратить в материальный объект – говоря сегодняшним языком, в инсталляцию. С этой же целью художник стал использовать новые технологии – от неонового освещения до телевидения. Фонтана жил долго (1899-1968) и настолько масштабно разработал тему «пространственных концептов», как он называл почти все свои картины, – не только надрезал, разрывал, просверливал и царапал холсты, но и приклеивал на них камни и кусочки пластмассы, – что не оставил своим последователям шансов сделать какое-либо еще открытие в этом же направлении. Им пришлось вместо буквального вспарывания живописи навстречу пространству и движению заняться передачей этих понятий художественными средствами, так что если Фонтану можно назвать «конкретным спациалистом», то его учеников – скорее «метафорическими».
Это хорошо видно на выставке, сделанной Эрмитажем совместно с издательством Il Cigno Galileo Galilei. Бруна Гаспарини работает над образом звука: среди разноцветных пятен вьется серая линия – должно быть, это аккорды и мелодия («Звучание», 1955). Лючано Гаспари стремится передать рождение материи: тонкие линии словно раздвигают темные цветовые массы («Прорастание», 1956 и 1961). Эмилио Ведова ищет средства выразить эмоции контрастами цвета: «Беспокойное пространство» (1950-е), «Non dove» (1986). Эта же тема занимает Виргилио Гвиди, который изображает нечто вроде массы черных человекочервяков, выпрыгивающих в желтое марево, и передает тем самым ощущение напряжения и экзальтации («Волнение», 1961), а также Эдмондо Баччи, на полотне которого запечатлен взрыв («Событие 31В», 1967). Во многих работах используется метод процарапывания верхних слоев краски – этот прием особенно характерен для Марио Делуиджи и Джино Морандиса, – но сам холст остается неприкосновенным.
Вся эта пусть не фигуративная, но живопись резко контрастирует с единственной вещью Фонтаны на выставке, очередным «Пространственным концептом» (1961): холст украшен рядом аккуратных дыр и кусочками красной и сиреневой пластмассы, между ними виднеются желтые звезды, круг и другие формы, закрашенные серой краской. Фонтана идет гораздо дальше изображения абстрактных понятий, он претендует на создание собственного космоса. Тут стоит вспомнить, что художник подклеивал под дырки бархатные полоски, словно это окна в ночь, и что ему особенно нравилось созвучие в английском языке термина «spatialism» и слова «space» – космос. И хотя формально десяток представленных в Эрмитаже итальянских, а точнее, венецианских художников сильно отличаются от своего учителя (холсты не режут и не дырявят, ничего на них не лепят) и на космогонию не замахиваются, их работы тоже принадлежат сфере спациализма. Ведь центральная идея Фонтаны, основателя и главного теоретика этого течения, заключается в том, что картина материализуется в пространстве зрителя, превращаясь из средства передачи иллюзии (в постренессансной живописи) и времени (в кубизме и футуризме) в реальный объект, и живопись на ней, с одной стороны, соединяет абстрактное начало с изобразительным, с другой, насыщается энергией и динамизмом. Другое дело, что этот спациализм уже мало отличим от абстрактного экспрессионизма, самого распространенного явления в западном искусстве середины ХХ века.
Вместе со спациалистами начинал свой путь Риккардо Ликата, один из известнейших современных художников Италии. В прошлом году он отметил 80-летие, но по-прежнему активно работает в живописи, графике, мозаике и скульптуре. Судя по его вещам на выставке, в 1950-60-х годах Ликата усердно пытался сделаться абстракционистом, но совершенно избавиться от изобразительности так и не смог: во многих картинах присутствуют кактусообразные формы, и очевидно, что это люди – такие же кактусы размером побольше обозначены как «судьи», – мелькают окна, некая «собакоптица».
А потом нашел выход в яркой и эффектной пиктографической живописи, балансирующей на грани абстракции и текста: то ли египетские иероглифы, то ли скандинавские руны, а может, просто детские рисунки фломастером. Разнообразие закорючек поразительно, а сделаны они по-спациалистски, методом процарапывания верхнего слоя краски до нижнего. Иероглифы часто похожи на человеческие фигурки, будто Ликата – большой поклонник Шерлока Холмса и истории про «пляшущих человечков», и словно взывают к дедуктивному методу – это, конечно, леттризм, или искусство, имитирующее текст. От пространства к тексту, от спациализма к леттризму – вполне естественная метаморфоза для художника, живущего в информационном обществе.
Ольга Лузина
«Фонтанка.ру»
О других любопытных петербургских экспозициях читайте в рубрике «Выставки»