«"Салоны" Дидро» в Эрмитаже: от «Рождества» мадам де Помпадур до «Плача по старому халату»

В Николаевском и аванзале Зимнего дворца развернулась главная выставка «Дней Эрмитажа» — «"Салоны" Дидро». Совместный проект с московским Пушкинским музеем (до Петербурга выставка проходила в столице) — это одновременно и экскурс в историю выставочного дела, и знакомство с восприятием живописи людьми XVIII века, и история коллекции Эрмитажа и собирательства в России. Если, конечно, суметь разобраться, и главное — подготовиться перед визитом.

«Салоны», о которых как художественный критик писал французский философ Дени Дидро, — это выставки французской Королевской академии живописи и скульптуры. И ровно те самые картины, что на них показывали, и выставлены сейчас в парадных залах Зимнего дворца, — они принадлежат собраниям разных музеев России. По словам кураторов выставки, примерно половина из эрмитажных картин не находятся в постоянной экспозиции музея, а несколько — не выставлялись вообще.

«Выставка расскажет о возникновении и формировании выставочной деятельности как таковой, как мы сейчас понимаем выставки, — рассказывает сокуратор выставки с эрмитажной стороны Анна Виленская. — Именно в XVIII веке, когда выставки стали популярными, сформировались все основные принципы: каталоги, экскурсии, определенное расположение предметов на стенах или на подиумах».

Петербургская выставка имеет другую структуру, нежели в Москве. Там на «Салоны» выделили семь залов среднего размера, в Эрмитаже кураторам досталось два огромных, причем парадных, где художник выставки вынужден постоянно помнить, что временные конструкции не должны забивать архитектуру пространств и ей противоречить. Поэтому нужно держать в уме первоначальный замысел визуально разделить выставку на части: салоны до Дидро, салоны из его статей (центр — кабинет философа) и «закат» салонов.

«Водоразделом» между салонами до Дидро и при нем служит 1759 год, когда друг философа — Мельхиор Гримм — предложил тому написать статью для его рукописного издания «Литературная корреспонденция» (выходило тиражом не более 15–20 экземпляров, сообщало парижские культурные новости европейским дворам). С тех пор его обзоры стали образцом критики и ключом для понимания искусства его времени.

Воображаемый «кабинет Дидро» служит красивым финалом выставки и заодно «прикрывает тылы» для тех, кто приходит в Николаевский зал с другой стороны. Обстановка кабинета основана на описании, оставленном Дидро в ироничном сочинении «Плач по моему старому халату. Тем, у кого больше вкуса, чем богатства». Текст этот был адресован Гримму, заставшему Дидро дома в подаренном ему новом алом халате и прочитавшему другу проповедь об опасностях роскоши.

Зная внутреннюю структуру, в выставке разобраться намного проще. Сначала в аванзале можно изучить, как раньше выглядели экспозиции картин в принципе и салоны — в частности. У них были другие принципы развески — их можно оценить на гравюрах художника Пьетро Антонио Мартини, отразивших вид салонов 1785–1787-х годов.

«В верхних рядах размещали картины на исторические, бытовые, библейские сюжеты, ниже ярусом располагались портреты, а в нижних рядах — картины меньшего формата и уже бытовой жанр — пейзажи, натюрморты, — продолжает Виленская. — И такой принцип развески, который создавался в те годы, был очень понятен и удобен для посетителей, потому что весь бытовой жанр просматривался с большим удовольствием, потому что это жизнь, это то, что окружало людей. Выставки были бесплатными, их мог посетить каждый, кто хотел. Они проводились в Лувре, на них приходили люди разных сословий, те, кто любил искусство, в нем понимал или считал, что понимает, или хотел что-то новое узнать».

«Бонус» аванзала, который реализовать сразу не удастся, но можно вернуться к нему после осмотра выставки (ну или перефотографировать стенды сразу и идти потом на выставку с «памяткой» в кармане): там показана развеска некоторых «Салонов» по годам, и выделены отдельные работы, в том числе представленные на выставке. О них можно прочесть дополнительную информацию. Такой непреднамеренный элемент игры («найди картину»), которого также не было в Пушкинском музее: там репродукции помещали рядом.

Основная часть выставки, которая занимает весь Николаевский зал, — это те самые «Салоны»: стенды с французской живописью выстроены в хронологическом порядке, годы подписаны. Те салоны, что отсматривал Дидро, начинаются где-то со второй трети зала.

Из того, что можно выделить, по мнению автора концепции выставки Анны Сулимовой, завотделом искусства старых мастеров ГМИИ имени А. С. Пушкина, — «Рождество» Буше с салона 1757 года. Это картина из ГМИИ, а вообще исторически — из собрания мадам де Помпадур, поскольку предназначалась для домашней часовни фаворитки короля в замке Бельвю, подаренном ей Людовиком XV.

«Дидро, конечно, Буше ругает, но такое ощущение, что живопись-то ему нравится, — рассуждает она. — Нравится, но надо поругать. А почему? Потому что искусство далеко от правды».

Цитата Дидро приведена на этикетке. Критик осудил выбор колорита и вычурность деталей, но в то же время заявил, что «не рассердился бы», если бы ему подарили эту картину: «Богоматерь несказанно прекрасна, трогательная и полна любви. Невозможно вообразить ничего более изысканного и шаловливого, нежели маленький Иоанн Креститель, лежащий навзничь с колоском в руке. Я всегда невольно воображаю стрелу амура вместо колоска. Нельзя себе представить ничего более одухотворенного, живого и радостного, чем лица ангелов, и ничего более милого, нежели новорожденный».

Еще одно полотно, на которое обращает внимание куратор, — «Натюрморт с атрибутами искусств» Жана-Батиста Симеона Шардена из собрания Эрмитажа: «Это не тот самый натюрморт, который был на салоне 67-го года, но та самая картина, которая была выставлена на салоне, не сохранилась, ее судьба неизвестна. А в "Салонах" Дидро очень интересно пишет, что натюрморт, который принадлежит Екатерине, лучше, чем тот, который был выставлен на салоне 67-го года».

Ну и, конечно, интересно следить за реакциями Дидро на работы одного из его любимых художников (правда под конец он того разлюбил, и автор даже перестал выставляться на салоне) — Жана-Батиста Грёза. Так, здесь есть его ключевое полотно «Паралитик» («Сыновняя любовь») с салона 1763 года, принадлежащее Эрмитажу.

«Что говорить, Грёз — мой художник, — писал Дидро. — Уже сам жанр мне по душе: это нравоучительная живопись. И так уже предостаточно и слишком долго в живописи смаковались сцены распутства и порока! Не должны ли мы теперь порадоваться, увидев, что живопись наконец-то соревнуется с драматической поэзией, трогая, просвещая и тем самым исправляя нас и призывая к добродетели?.. Как жаль, что тебя не было в "Салоне" рядом с той девушкой, которая, рассматривая голову твоего Паралитика, вскричала с очаровательной живостью: "Ах, боже мой, как он меня трогает! Но если я и дальше буду на него глядеть, то не удержусь от слез..."»

Одним словом, совет от кураторов: идя по выставке, читать описания. Потому что именно в них — важная составляющая восприятия произведений: приведенные цитаты позволяют посмотреть на в общем-то спокойную французскую живопись новыми глазами: ведь в свое время она вызывала у публики острые чувства, а дамы чуть было не падали в обмороки! На московской выставке цитаты выносили крупно на стены, а также был аудиогид, записанный Евгением Цыгановым как бы от лица Дидро. Петербуржцам придется больше полагаться на собственную образованность и «домашнее чтение». Тем более что читать есть что. Те же «Салоны» Дидро доступны для чтения на русском языке. Доступна и переписка Дидро и Екатерины Великой.

Впрочем, как раз в сюжет отношений философа и правительницы выставка не углубляется. Правда можно саму выставку трактовать как результат их общения: действительно, Дидро был не только арт-критиком, но и дилером, опираясь на советы которого Екатерина II приобретала картины, и нынешняя выставка сделана исключительно на материалах российских коллекций.

«Для нас в Эрмитаже Дени Дидро — свой человек, он всё-таки главный консультант Екатерины и посредник покупки великих коллекций, коллекции Кроза, и от этой коллекции пошли все те вещи, которые разошлись в разные другие музеи России, — сказал на церемонии открытия выставки директор музея Михаил Пиотровский. — Плюс Екатерина, ее интересы влияли на ее окружение, и русская знать покупала французскую живопись, ездили на салоны и были их завсегдатаями, так что традиции Щукина-Морозова уже внесалонной Франции начинались раньше. И поэтому у нас — замечательные и вещи, и замечательные истории того, как эти вещи попадали в Россию. Ну и, конечно, сам Дени Дидро: он приезжал в Петербург и он советовал, что покупать, эти советы Екатерина слушала. Он советовал, как управлять Россией, понятно, эти советы Екатерина не слушала. Он стал примером великой щедрости Екатерины, которая купила его библиотеку, сохранив ее у него дома, пока он был жив, и еще платила ему как хранителю этой библиотеки. Так что много таких блестящих примеров истории России и очень тесно связанных с Эрмитажем».

Директор Эрмитажа упомянул и то, что общение Екатерины II и французского философа выходило за рамки формального.

«Дени Дидро позволял себе якобы трогать пуговички на одежде императрицы, — улыбнулся он. — Его, правда, ставили на место, но тем не менее. И портрет его, который у нас хранится, — замечателен такой своей лукавостью. Это очень живая история, которая примерно в этих стенах и вокруг этих стен творилась».

Назвать Дени Дидро прозорливым критиком, который отобрал для Екатерины действительно лучшее, — кураторы не решаются, уточняя: он был прозорлив внутри своего времени. И не всегда его вкусы с императрицей совпадали.

«Он, например, убедил в свое время, что художник Жозеф-Мари Вьен (которого бы сейчас, наверное, как и Грёза, никто особо не замечал), это совершенно новая волна, — рассказывает сокуратор выставки Екатерина Дерябина. — Екатерина заказала по его наущению четыре картины разных художников, которые считались по отбору Дидро самыми модными, и больше всего ожидала этого Вьена. Но, только развернув, его затолкали обратно в ящик и дальше долго искали, куда бы его пристроить, чтобы она его больше не встречала никогда».

«Тема французского просвещения и тема салона как нового для XVIII века способа показа искусства и своеобразного соревнования в конечном итоге (рождается золотая медаль Парижского салона, которая на какое-то время становится одним из критериев качества искусства, такого определения стоимости живых художников), — это, на мой взгляд, довольно актуальная история сейчас, — сказала на открытии директор ГМИИ имени А. С. Пушкина Елизавета Лихачева. — Потому что сейчас художественный рынок и художественная жизнь переживают очередной перелом. И мне кажется, что обращение к опыту Франции в XVIII — первой половине XIX века актуально как никогда».

Выставка открыта до 17 марта.

Алина Циопа, «Фонтанка.ру»