ПоделитьсяЭнергичный, успешный, разноплановый, мастер гротеска и «историк славянской души», Борис Григорьев выпустил в революционной России альбом «Расея», после чего бежал на лодке через Финский залив в Финляндию. Отношения с советской властью у него не сложились, но в эмиграции его считали за человека, знающего ситуацию «изнутри». За рубежом он активно выставлялся и преподавал, его работы разошлись по частным коллекциям, а тут, «внутри», Григорьева надолго забыли.
Сегодня не все архивы открыты и не все работы изучены, но к нам приехал «Ревизор» — знаковое полотно середины 30-х, долго хранившееся в частной коллекции за границей. Всего на выставке в новом пространстве Шуваловского дворца, недавно освоенном музеем, — более двухсот работ из государственных и частных собраний, семьдесят пять из них в России показывают впервые.
В первом же новом зале радует свет: благодаря конструкции потолка, он получается достаточно ярким и рассеянным, приятной температуры. Пейзажи выглядят свежо, фактурная живопись «сахарно» переливается, парижские работы дышат мегаполисом постимпрессионистов, в жанровых сценках есть нечто мирискусническое.
Впрочем, Григорьева отличает куда более увесистая форма и узнаваемая телесность фигур. «Первым мастером на свете» (так и называется выставка) Григорьев назвал себя сам в письме к Иннокентию Анненскому. Комментируя эту фразу, куратор проекта — завсектором русского искусства Екатеринбургского музея изобразительных искусств Тамара Галеева поясняет: «Думаю, он имел в виду «русский» контекст, потому что его роль в объединении русского сообщества с зарубежным в эмиграции была очень велика».
Григорьев был «глобальным русским» до того, как это стало мейнстримом: он преподавал в Академии художеств в Чили, был успешен на североамериканском рынке, пытался работать в Голливуде, при этом никогда не терял связи с Россией.
Художник и до революции много путешествовал — поездка в Париж в 1913 году стала знаковой, там он, как говорит куратор, стал настоящим рисовальщиком. На первом этаже выставки много работ того периода: в них театральность («Маска», 1916) смешивается с фактурой а-ля Тулуз-Лотрек («Лежащая с приподнятым платьем», 1918), городская жизнь и искусственный свет — с прохладной зеленью пейзажей и матовыми сумерками, напоминающими театральные декорации.
В работах, созданных до эмиграции, уже есть характерная для Григорьева, с одной стороны, стилистическая полифония, с другой — сохранение фигуративной канвы. При всей разноплановости, общая черта в вещах Григорьева — гротеск, характеры персонажей будто утяжелены театральным гримом.
Итогом работы Григорьева до эмиграции можно считать цикл «Расея» (1918) — это серия рисунков и картин, материал для которой он собирал в деревнях под Петроградом и в Олонецкой губернии. Когда он, уже уехав из России и перед тем, как осесть в Париже, издал «Расею» в Берлине, его восприняли как советского художника и свидетеля эпохи, знающего «фактуру». На выставке цикл представлен и в виде альбома (на первом этаже), и графикой (на втором).
Поделиться После отъезда Григорьев продолжил «русскую» тему серией «Лики России» — эти вещи выставлены на втором этаже. Там публику ждут традиционное для музея затемнение зала и подсветка работ по контуру холста.
«Гвоздь программы» — «Ревизор» (ок. 1935), горизонтальное полотно, плотно населённое гротескными типажами в театральных костюмах.
«Картина входит в цикл «Лики России», — говорит Тамара Галеева. — И в каком-то смысле «Ревизор» завершает эту тему. Картина написана в 1934/35 году в Нью-Йорке, где Григорьев смотрел спектакль пражской труппы МХАТа под руководством Михаила Чехова. Григорьев очень любил Гоголя, и под сильным впечатлением от спектакля родились эти образы, это не был заказ. И это не просто портреты актёров: мы видим обобщение, острые характерные портреты. Конечно, это было уже отстранённое восприятие России, ведь художник много лет в России не был».
Ещё одна большая работа, которая так и называется — «Лики России» (1921), прибыла на выставку из комплекса «Дворец Конгрессов». И по ней очевиднее, почему именно «лики»: в лицах есть нечто от Петрова-Водкина, взгляд «внутрь», и вместе с этим иконописным свойством и условностью — гротеск и театральность. Григорьев чувствовал жесты, пластику героев: вспомним хоть знаменитый портрет Всеволода Мейерхольда из Русского музея, которого, правда, нет на выставке.
Но есть портрет Максима Горького с масонским жестом.
«Портрет Горького тоже относится к «Ликам России», — поясняет Тамара Галеева. — Все эти вещи были на большой персональной выставке Григорьева в Нью-Йорке, и оттуда работы, в том числе «Ревизора», купили в частные собрания. И мы эту работу не видели много десятков лет, пока её лет пять назад не купил фонд «Связь времён».
Кроме «Ревизора», российским зрителям впервые показывают иллюстрации Григорьева к «Братьям Карамазовым», причём практически в полном объёме.
«Мы знаем, что было создано около шестидесяти листов, — рассказывает Тамара Галеева. — Здесь пятьдесят восемь. Александр Бенуа называл эти работы конгениальными Достоевскому. В этом цикле мы видим персонажей, уже знакомых нам по циклу «Расея», но они здесь в другом контексте».
Куратор поясняет, что художник работал как театральный режиссёр, выбирая моменты в сюжете, и получился своеобразный «комикс», который сопоставляли с текстом уже при подготовке к выставке. Несколько лет назад эти работы Григорьева появились на аукционе Sotheby's, а когда они уже были в коллекции Музея Фаберже, роман Достоевского с этими иллюстрациями (причем, по словам куратора, без всяких договорённостей о правах) издали малым тиражом в Чехии на чешском языке.
На втором этаже есть и другие знаковые вещи — даже «Улица блондинок» (1917) по случаю выставки выбралась с труднодоступного второго этажа Музея-квартиры Исаака Бродского. Также тут много портретов: от писателей и поэтов (Максим Горький, Уолт Уитмен) до бретонских женщин, напоминающих о старой североевропейской живописи («Портрет женщины из Бург де Батц», «Бретонка» середины 1920-х). Продолжается и «театральная» линия — есть «Портрет Василия Качалова в роли царя Фёдора Иоанновича» (1923) из Русского музея.
Кроме активной работы в Европе и США, Григорьев путешествовал по Южной Америке. На выставке не так много вещей оттуда, но нельзя не заметить, какими открытыми глазами художник видел те места. Тамара Галеева отмечает, что Южная Америка привнесла в искусство Григорьева экзотику, кроме того, художник проникся старой испанской (колониальной) школой, которая там тогда ещё была сильна.
«Сохранились тексты Бориса Григорьева, где он описывает, как рассматривал экзотических животных, наблюдал за извержением вулкана, видел какие-то невероятные сочетания форм, — продолжает куратор. — Ему всегда была знакома экспрессия, но в Южной Америке у неё появился особый староиспанский оттенок. Как в картине «Нищета», где женщина держит на руках девочку».
В южноамериканских портретах Григорьев, что называется, «даёт Эль Греко». В 1928 году Григорьев ездил в Чили реформировать Академию художеств, и, хотя он работал всего несколько месяцев, успел сильно повлиять на местную школу. Из поездок по Южной Америке Григорьев привозил сотни работ, но собрать их сегодня сложно — они давно разошлись по частным коллекциям, в музеях — единицы. Разве что ждать их появления на аукционах. Это, по словам куратора, дело небесполезное — в последнее время после выставок и изданий цены на Григорьева поднялись, аукционы с удовольствием берут его на продажу.
Борис Григорьев был человеком энергичным и удачно интегрировался в мировой арт-рынок. Отчасти он отвечал на запрос на «русскую экзотику», появившийся после революции, с другой стороны, при всей декоративности и тяготению к обобщённым типажам, художник был крайне восприимчив к материалу, с которым работал.
На выставке в Музее Фаберже из зарубежных собраний есть только вещи, которые уже находились в России, — что-то новое привезти не удалось. В декабре экспозицию обещают дополнить портретом Фёдора Шаляпина 1918 года, который пока находится на другой выставке: ретроспектива в Шуваловском дворце будет открыта до 28 января.
Анастасия Семенович, специально для «Фонтанки.ру»
