«У нас палитра авторов: от депутата Прилепина до иноагента и "уголовника" Глуховского*», — сооснователь «Тотального диктанта» Илья Стахеев

В начале апреля по городам прокатился очередной «Тотальный диктант» — непонятно откуда взявшаяся акция, призывающая даже не к грамотности, а к хорошему способу провести время, наконец-то взяв ручку в руки. А вообще-то, «Диктант», придуманный когда-то в новосибирском Академгородке, проходит уже в 43 странах — даже в Японии, Китае, Новой Зеландии и Камбодже русскоговорящая диаспора писала под диктовку текст, подготовленный в этом году дальневосточным автором Василием Авченко.

Один из родителей идеи, Илья Стахеев, рассказал нам, как он до сих пор не зарабатывает на таком масштабном проекте, почему у «Тотального диктанта» нет основателя и откуда вообще взялась акция, которая в этом году отмечает 20-летие.

— Как родился «Тотальный диктант»?

— В двухтысячных мы с друзьями учились в Новосибирском госуниверситете, а там очень большие традиции студенческой самоорганизации — у каждого факультета есть свой юмористический клуб, из участников этих клубов потом составлялась команда КВН. И, естественно, у нас на гуманитарном факультете был свой клуб — «Глум Клуб», где мы организовывали разные студенческие мероприятия: дни гумфака, студенческие капустники, посвящения в первокурсники. Надо сказать, что «Глум Клуб» был нишевый — например, в физфаковском «Кванте» были знаменитые участники и спонсоры, им предоставляли клуб на 1 000 человек в доме ученых Академгородка, мы же были локальным факультетским клубом, им долго и оставались. И мы хотели придумать что-то, что могло бы привлечь внимание негуманитариев, но было бы гуманитарным по своей сути. Осенью 2003 года на одной из прогулок по Академгородку родилась идея сделать диктант.

Что было у всех общего гуманитарного в жизни? Все когда-то писали диктант. Но диктант — стремное мероприятие, никто его не любит, есть ощущение, что диктант — это всегда тоталитарная училка, диктующая текст про стрекочущих иволг.

На тот момент у нас было клевое, еще более нишевое мероприятие в рамках дня гумфака — антинаучная конференция, где мы деконструировали классическую научную конференцию, выходя со смешными докладами, под которые мы подкладывали якобы гуманитарную методологию. Например, я делал доклад, что «Карлсон, который живет на крыше» — это аллюзия и перифраз книги «Апокалипсис» Иоанна Богослова. Карлсон — это Антихрист, он совращает и вводит в грех, и все это я доказывал текстологически. И идея деконструировать диктант (сделать анти-диктант) всем понравилась. Нас было трое, мы пришли в ленинскую комнату и докрутили идею с теми, кто оказался там. Никто из нас не говорит, что идея «Тотального диктанта» принадлежит кому-то из нас. Среди «родителей» — точно Екатерина Косых, Константин Пономарев, Илья Денисов, Илья Булгаков, Иван Дедов и я.

И родилось название «Тотальный диктант», в котором, с одной стороны, была самоирония: мы же нишевый клуб, кто вообще придет? И тут же мы отвечали — все придут.

Тогда я учился в философской магистратуре и очень увлекался лингвистической философией — идеей Витгенштейна и Хайдеггера, что язык является конечной границей познания мира. Хайдеггер говорил, что это «дом бытия», Витгенштейн писал про «жизненные формы». И идея тотальности языка была вполне оправданной. Плюс было такое заигрывание с тогдашними российскими настроениями — вставаниями с колен и так далее. В апреле 2004 года в рамках дня гумфака мы провели первый «Тотальный диктант».

— Какой текст был первым?

— Он был канонический — тот самый кусочек из Толстого про дуб. И мы не ожидали, что придет так много людей. Целая поточная аудитория была забита желающими, диктовал наш культовый преподаватель Сергей Петрович Куликов (кстати, в этом году в НГУ закосплеили тот первый диктант: пришли те, кто был на самом первом диктанте, читал Куликов).

Поначалу никто из нас не верил, что это будет массово. Но на следующий год собралось уже две потоковые аудитории, потом еще больше. Так «Диктант» и начал развиваться. Была идея, которая на самом деле в основном выглядела как чемодан без ручки: нести тяжело, а бросить жалко. На тот уровень, который есть сейчас, все вывели Ольга Ребковец, моя подруга и выпускница гумфака, и Егор Заикин. Они занялись масштабированием проекта: когда он начал разрастаться в городские и межгородские объемы, мы задумались, что стоит зарегистрировать товарный знак и юрлицо. Появился фонд «Тотальный диктант», где я в попечительском совете. Дальше было сделано несколько правильных шагов по масштабированию и развитию проекта. «Диктант» нужно было раздать как можно большему количеству людей, тогда он начнет развиваться. Хотя денег он не приносит.

— Подождите, но ведь диктуют модные спикеры: Долецкая, Буржская, Водолазкин! Что, вы им не платите?

— Они все приходят исключительно за доброе имя, потому что акция стала публичной и ничего, кроме публичного капитала, у нас нет. «Тотальный диктант» — возможно, это его проблема — выглядит гораздо дороже, чем то количество денег, которые у него есть.

— Наверняка же создатели (значит, и вы) в долях. Акция очень популярная — сколько вам приносит проект?

— Ничего мне это не приносит! Это исключительно социальная вещь. Несколько сотрудников устроены в фонд на зарплаты — и они, прямо скажем, не гигантские. По сути, это франшиза — каждый городской координатор, который хочет провести у себя «Тотальный диктант», получает право на использование бренда и условный пакет документов, после чего может искать у себя в городе партнеров — вещами и деньгами, на чем, наверное, и может заработать. Хоть и выглядит «Тотальный диктант» будто серьезный бизнес, на котором можно озолотиться, но это очень сильно волонтерская история: она приносит уважение, социальный капитал, принадлежность к большому делу. Особенно в региональных городах координатор «Тотального диктанта» — это позиция, которая звучит хорошо. Когда у них есть верительные письма от нашего президентского совета по языку, то так можно попросить партнерство — так люди заходят к мэру города, к губернатору региона. Это символический капитал, а не удачный стартап мобильного приложения, который моментом приносит баснословные деньги.

— Интересен ли «Тотальный диктант» с точки зрения сбора больших данных — например, можно же выносить оценочные суждения об уровне грамотности населения?

— Конспирологи постоянно говорят, что мы чуть ли не образцы почерка собираем.

Невозможно при помощи этого выявить уровень грамотности (да и понятия такого нет — как социолог, я понимаю, что за каждым определением должна быть концептуальная и рациональная рамка). Что такое уровень грамотности? Нужно одних и тех же людей в одинаковых условиях тестировать одинаково. Но авторы и участники из года в год разные — акция длится 20 лет. Если вынести из этого какие-то данные, то только мусорные — мы в социологии говорим garbage in, garbage out.

Вся акция строится на любви к языку. Многие говорят, что они боялись диктантов в школе, а сейчас поняли, что это весело и клево — кто-то взял ручку в руки и вспомнил, как выглядит его почерк. Плюс мы действительно стараемся всяких веселых людей позвать в дикторы.

Акция важна для небольших и даже не областных городов, где, прямо скажем, не миллион развлекательных и прочих программ, что позволяет провести хорошее мероприятие местным библиотекам и домам культуры. Очень важно, что много пожилых людей ходит на наши мероприятия. А прийти куда-то хорошо одетым и с кем-то познакомиться — очень важный коммуникационный момент.

— Как составляется и подбирается текст?

— Раньше мы паразитировали на брендах больших писателей — в том, что Борис Стругацкий согласился написать первый авторский текст, нам, конечно, очень повезло. С его легкой руки стали соглашаться и другие знаменитые писатели — у нас политическая палитра авторов: от депутата Госдумы Захара Прилепина до иноагента и уголовника Дмитрия Глуховского*. И это наша фишка — мы не политизируем мероприятие. Язык больше политики, он даже над культурой. С определенного момента мы начали знакомить широкую аудиторию «Тотального диктанта» с образцами качественной современной отечественной литературы. Прямо скажем, в России у этих книг не самые большие тиражи, и мы не самая читающая нация — против Великобритании с ее совокупным миллиардом тиражей.

Например, из «Тотального диктанта» появилась Гузель Яхина в литературе — он дал ей серьезную возможность прорваться туда. В этом году мы вообще решили уйти от столичности, и текст готовил дальневосточный писатель Василий Авченко. Конечно, до этого был еще Алексей Иванов со своей уральской идентичностью.

Новосибирцы очень остро переживали, что Новосибирск перестал быть столицей «Тотального диктанта». Мы быстро поняли, что для развития нужна передвижная столица, как у чемпионата мира по футболу. В этом году впервые нестоличный город выиграл звание столицы «Тотального диктанта» — это Нижний Тагил.

— Кстати, а почему бы, чтобы заработать, не сделать участие в акции платной?

— Это вообще не та история. У нас есть добровольные донаты. А платное участие противоречит самому духу мероприятия. Да, платные мероприятия есть, но сам диктант должен оставаться открытым — мы абсолютно против любой разнарядки и загонов. А на бренде «Тотального диктанта» развелось много паразитирующих последователей — их больше 20. И то, что они делают, никак не диктант. На многих из них есть разнарядки, чтобы предоставить студентов, служащих — обеспечить явку.

— А вы сами как-то связаны с государством?

— Как говорил Бродский, идешь в булочную — сотрудничаешь с советской властью. Но дело в том, что организатором является не ведомство, а этот общественный фонд, который участвует в грантах.

Минпросвещения и так далее нам не тыкают, что делать, — это очень важно. И мы в свою очередь очень стараемся, чтобы это не превратилось в очередное ведомственное мероприятие. Логика любого бюрократа — нужен KPI: давайте привезем 20 автобусов со школьниками... Но это убьет саму акцию. Любовь может быть только добровольной, извините.

— Может, вас кто-то спонсирует?

— Конечно, есть партнеры. Но, к сожалению, в России практически все крупные бизнесы — госкорпорации, — и у них поделены сферы социальной ответственности, мы ни под одну не попадаем. Но нам очень помогает «Яндекс», компания «Берлинго» делает фирменные диктантовские ручки. Есть и другие партнеры, но хотелось бы, чтобы их было больше.

— Можно ли как-то по результатам «Тотального диктанта» отследить судьбоносность и последствия 2011 года — тогда ввели ЕГЭ?

— Я преподаватель с 15-летним стажем. И хейт поколения ЕГЭ мне не близок. Я специализируюсь на социологии знания — и были данные по опросам ВЦИОМа по science literacy (научной грамотности) населения. Помните заголовки, что треть россиян думает, что Солнце вращается вокруг Земли? Получился любопытный расклад, что наиболее научно грамотным является это поколение ЕГЭ. А большее количество неправильных ответов дало поколение самого лучшего в мире советского образования: они считают, что, если молоко прокипятить, оно перестает быть радиоактивным. Поэтому стенания, что молодежь не та, — это абсолютная чушь. Молодежь у нас прекрасная, смелая.

И эта поколенческая разница безграмотности из-за того, что разные источники потребления информации. Да, в интернете много чуши, но много и хороших материалов. Куча научных популяризаторов. А что мы смотрим по телевизору? Первый мистический — про пирамиды и марсиан, про то, как санитары съели пациентку. Научного знания чуть-чуть, а псевдонаучной чуши — огромное количество. Поэтому не надо гнать на поколение ЕГЭ.

Самый массовый предиктор — сам текст. Чем легче текст, тем очевидно больше положительных оценок. Прогнозирую, что в этом году будет больше пятерок — я сам читал текст Авченко, он не сложный. Положительных оценок стало больше, когда у нас появилась филологическая комиссия — и мы стали разбирать вариабельность употребления знаков препинания.

Кстати, про сбор данных. У нас есть условие опциональной анонимности: можно написать любое кодовое слово — и никто не узнает, что работу писал ты. А еще у нас есть возможность попросить выделять ошибки, но не оценивать работу. При этом, если ты поставил такую галочку и написал на отлично, мы предложим проставить оценку — ведь отличников награждают: это и книжные призы, и скидки в читалках. Это важная символическая история — тебя позвали, вручили, люди из телевизора приехали снимать.

— Если попытаться систематизировать итоги написания диктанта в этом году, что вызывает больше всего сложностей?

— Как правило, употребление н/нн — это общая история. И если обобщать, то встречаются проблемы в написании слов, которые выходят из употребления, но для поколения постарше это обычные слова. Например, слово «уключина» — как я выяснил, люди до 30 не плавали на лодках и совершенно не в курсе. И подобные штуки — уходящие из активного вокабуляра в пассивный, но для писателей, людей постарше, это обыденность.

— Отразились ли на вас поправки к закону о госязыке, призванные избавить его от засилья иностранных слов?

— У нас есть председатель филологической комиссии Владимир Пахомов, который дал довольно емкий, отличный комментарий по поводу всей борьбы с заимствованиями: слово «русский», если что, является заимствованным.

— Когда-то я обсуждала с лингвистом Марией Бурас хрущевскую реформу языкознания, которая должна была быть осуществлена в виде трансформации в «как слышится, так и пишется». Интеллигенция тогда отстояла права на язык. И Бурас как раз объясняет это тем, что грамотность позволяет сохранять классовые различия…

— Это одно из конвенциональных суждений. Есть масса работ, начиная с социолога Пьера Бурдье, у которого есть большой труд «Различение: социальная критика суждения», что культура в целом — это способ различения классов. Чтобы писать грамотно, ты должен много читать, у тебя должно быть хорошее образование. Все это признаки представительского класса.

— Одновременно с этим мне непонятно, почему «Тотальный диктант» пользуется популярностью, ведь есть корректоры по типу Т9, которые все исправят, — не думаю, что у людей теперь есть потребность писать грамотно и тем самым выделяться.

— Речь — это коммуникация, а в коммуникации важно, чтобы тебя понимали. Для этого ты должен придерживаться правил, которых придерживается и твой реципиент. Молодежь все равно хочет казаться образованной: много читает — возможно, их набор маст-рид расширился по сравнению с моим поколением, поэтому они не успевают охватить все. Более того, у меня есть гипотеза, что молодежь является более грамотной, потому что ей чаще приходится писать. Сейчас письменная речь — основная: мы пишем в мессенджерах, пишем документы, коммерческие предложения, пресс-релизы, технические описания. Обратите внимание, сколько стало профессий, связанных с тем, что ты должен правильно оформить текст. Сейчас сформировался огромный пул профессий, чье основное занятие — работа с текстом. Что писали люди доинтернетовской эпохи? Письмо маме раз в год? Когда они использовали письменную речь, если они не были интеллигентными, обязанными писать статьи и оформлять документацию? Ты ручку тогда брал, только чтобы подпись в зарплатной ведомости поставить. А навык — это навык. Возьмите ревнителя русского языка, который громче всех орет с трибуны, — он не умеет обращаться с языком, а сейчас хоть и с подсказками условного Т9, но люди чаще работают с ним.

Кстати, специально для читателей «Фонтанки» Илья Стахеев и председатель филологической комиссии «Тотального диктанта» Владимир Пахомов подготовили тест:

* Дмитрий Глуховский признан физическим лицом, выполняющим функции иноагента в России.