Жизнь после успеха: вышел фильм «Бардо» автора «Бёрдмена» Алехандро Гонсалеса Иньярриту

Про сеньора Иньярриту мы не слышали ничего уже целых семь лет — после триумфа его «Выжившего», который на вручении «Оскара» сорвал, что называется, банк. Статуэтки получили сам Иньярриту, оператор Эмманюэль Любецки и — наконец — Леонардо ДиКаприо. Как будто после этого уже и добавить нечего: умри, Алехандро, лучше не напишешь. Похоже, в конце концов и самого Иньярриту посетили какие-то такие мысли: их плодом стал «Бардо» — ностальгическая история о пожилом журналисте, вернувшемся на родину, в Мексику, но не нашедшем там дома. «Никогда не возвращайся в прежние места».

Надо сказать, что тут Иньярриту не одинок. Что-то такое носится, видимо, в воздухе последние несколько лет, что особенно обрело форму сейчас, когда неприкаянность и потеря дома стала знаменателем жизни такого количества людей. Вот в 2018-м Альфонсо Куарон, тоже мексиканец, был всевозможно обласкан за свою «Рому» — и это тоже ретроспективный взгляд на Мексику его юности. Или вот в ноябре вышел фильм итальянца Марио Мартоне с довольно откровенным и вызывающим — после Тарковского-то — названием «Ностальгия»... и снова про возвращение в родной город, только уже Неаполь. Восхищение критиков, выдвинут на «Оскар» как лучший иностранный фильм — поглядим, что будет.

Ясно, что у всего этого жанра общий прародитель и вдохновитель, тоже из Италии, — «8 ½». Это ведь очень естественный ракурс, но Феллини своим авторитетом его еще и максимально утвердил. Если обобщить — «усталый мужчина, еще в расцвете, но уже не совсем, скучает по юности и переживает кризис напоказ».

И конечно, всегда, какие бы иносказания ни применялись, это смесь исповеди с дневником. Любой творец поёт из себя и о себе, но тут заинтересованный, квазинарциссический взгляд на себя в отражение подразумевается по определению. (Куарон в «Роме» схитрил: ввёл не главного героя — героиню, но мы-то знаем, кто госпожа Бовари. Так что это пример в ту же корзину.)

Иньярриту мудрствовать не стал: взял актёра Даниэля Хименеса Качо, своего ровесника, похожего на себя, с такой же седоватой бородкой, с длинными волосами. Он тут — Сильверио Гама, тоже мексиканец, журналист, автор документальных фильмов, спорный, непростой, но у себя на родине очень популярный. А вот живёт с семьёй в Калифорнии, благополучно, в большом доме (сын уже говорит в основном по-английски) — и по-интеллигентски терзается, что давно не был со своим народом, который бедствует дома или бежит пешком через границу США.

Сильверио должны вручить какую-то большую американскую награду за журналистику. В разговоре посол США намекает ему, что это всё политика: готовится какое-то соглашение между странами, так что премия не совсем про него. А ему самому хорошо бы в благодарственной речи подпустить нужные акценты… Сильверио переживает.

В основном он только это и делает. По массе разных поводов. Дети выросли, дочка не слушается, сын хамит; другого ребенка они с женой потеряли при родах и с тех пор не могут найти общий язык. С умершими родителями не попрощался как следует, не сказал всё, что нужно. А творчество? Правильно ли его понимают люди? А как же Мексика наконец? Что же будет с родиной и с нами?

Это всё очень понятные и трогательные предметы; Иньярриту пытается говорить про все из них по очереди, иногда про все одновременно — в метафорической манере, где перепутаны фрагменты из реальности Сильверио, из предполагаемого фильма Сильверио, из его снов. Они все переходят один в другой, границы нет: потому, видимо, и называется фильм «Бардо» — это не в честь великой актрисы, как кто-то мог подумать. Бардо — понятие из тибетского буддизма, пограничное, промежуточное состояние между жизнью и смертью или, например между сном и бодрствованием. Вот Сильверио и застрял где-то там.

То он карабкается на гору трупов, а наверху его ждёт завоеватель Мексики (или создатель, как посмотреть) Эрнан Кортес, и какое-то время они препираются по поводу насилия, легшего в основу их государства. А вот он уже препирается с американским пограничником: тот ему заявляет, мол, вы не можете называть США своим домом, хотя и жили там двадцать лет. Когда он разговаривает с отцом и превращается в мутанта с головой пожилого Сильверио и телом ребенка — это, видимо, должно быть остроумно, но выглядит просто жутковато. А вот он танцует с женой на дискотеке, и минут пять мы просто наблюдаем за этим.

Причем почти во всех сценах у героя такая мучительно-извиняющаяся улыбка, как будто ему и неловко всем этим заниматься, и нельзя же иначе, с другой стороны. Видно, что и сам Иньярриту испытывает похожие чувства: во всяком случае, здесь есть и сцена, где антагонист, противный телеведущий с усами, режет герою всю правду-матку: твой фильм вычурный и при этом банальный, полный бессмысленных метафор, за которыми сплошной эгоизм. Сильверио отвечает ему: вы, мол, журналисты, посредственные и ограниченные. Я говорю о том, что чувствую! У меня водоворот образов и воспоминаний, переплетенных между собой. Вроде как и ответил всем критикам заранее. Значит, предчувствовал, что скажут.

Тут вот в чем беда: Иньярриту всегда бесспорно умел снять красиво, выбрать оператора, и здесь тоже за камерой — маститый Дариус Хонджи. А еще его талант — создавать ощущение такой многозначительности, глубокомыслия, которое и дало ему пропуск в лагерь «интеллектуальных режиссеров». Но ведь ровно те же проблемы были и в «Бёрдмене» — затянутая, бессвязная жалоба на возраст, творческий кризис и жизнь вообще. Просто там был какой-то зазор между героем Майкла Китона и автора. И ещё прикольный летающий птицечеловек.

Или, если взять «Выжившего», — это ведь абсолютно прямолинейный боевик, и даже в нем Иньярриту счел нужным гонять ДиКаприо от медведя по лесу почти три часа кряду. Неспособность остановить себя, убрать лишнее — вот это действительно проблема, которую Иньярриту, похоже, за собой не замечает. Но там хотя бы было зрелище, история. А здесь только душа нараспашку. «Бардо» в этом смысле действительно откровенное и жутковатое признание. Правда, не в том смысле, в каком представлял себе это создатель. Иньярриту рискнул, понадеявшись, что заглянуть в душу — это самое искреннее и безотказное, что можно сделать. Тем более в душу интеллектуального автора. При взгляде выяснилась грустная штука: Иньярриту — всё-таки режиссёр жанровый, зрелищный. Просто не вполне владеющий нужными для этого квалификациями. Впрочем, с его мнением о себе вряд ли он придёт к таким выводам.

И неловко повторять за усатым злодеем-критиком — но верно, что наблюдать два с половиной часа (а именно столько длится «Бардо») — это примерно как два часа листать с кем-то абсолютно незнакомым его семейный фотоальбом. Тоже своего рода чистилище, лимб, бардо. Для зрителя.

Федор Дубшан, специально для «Фонтанки.ру»