«Петербург — лояльный город, здесь фрики и похлеще меня». Трансмужчина — об оперной карьере, разрушении семьи и свободе (фото)

Пережить рак, вырасти в любящей семье и полностью потерять связь с близкими. Иметь шикарные данные в оперном вокале, но пойти работать в «Макдоналдс». Трансформация из женщины в мужчину заставила Александра выстроить жизнь заново, но по своим правилам.

Жизнь трансгендерных людей в России не назвать благополучной. Многие из них сталкиваются с дискриминацией и угрозами. Поэтому те, кто решается на переход, стараются никому не открывать своего прошлого. 24-летний Александр сделал всё наоборот. Перебравшийся из Мурманской области в Петербург трансмужчина завёл блог, где открыто рассказывает о себе и показывает своё тело без одежды. Так он пришёл к свободе быть самим собой.

— Заявить сегодня о своей гендерной идентификации — само по себе смело. Не сказать, что это редкость, но это всегда вызов. Вы в инстаграме так и пишете, что хотите доказать этому «ханжескому» обществу, что достойны быть собой. Ваш блог — это поход на людей, которые чего-то не понимают?

— Это не поход, это право отстаивания быть собой. На протяжении всей жизни я сталкивался с огромной дискриминацией, у меня было чувство, что я недостоин жить. Общество диктовало мне, что такие люди больны, их нужно лечить. В один момент это стало для меня точкой кипения, я понял, что больше не могу сидеть за закрытой дверкой. Потому что если не я, то кто? Сколько это все будет продолжаться дальше?

— Вам не кажется, что вы такой позицией берете на себя ответственность за других людей?

— Так и есть, многие трансгендерные люди высказаться не могут, им есть что терять, и многие боятся за свою жизнь. Я чувствую, что когда говорю, то говорю за многих. Потому что я знаю, с чем они сталкиваются, я прошел все круги ада, которые можно пройти. Считаю, что имею право говорить от других людей, они часто благодарят меня, потому что сами это не могут сделать.

— В одном из постов вы написали, что однажды пришли к выбору: либо суицид, либо открытая жизнь.

— А какая может быть золотая середина? Жить с приписанным тебе полом, но при этом быть свободным? Это не клеится. Когда ты живешь не в своем теле — это не жизнь. В 21 год я уже не мог терпеть, а что было бы дальше? Ты живешь в социальной среде, и тебе нужно кем-то становиться, заниматься каким-то делом, обретать круг общения, но тебя все вокруг воспринимают не тем, кем ты являешься. Это заводит в тупик. Я понял, что либо я живу открытой жизнью, либо в ней нет смысла абсолютно никакого.

— Какое событие стало пиковым?

— Последней точкой стал Новый год, когда мне было 20 лет. У нас в семье разразилась драка. Меня проклинала мать. Моя сестра с 12 лет морально надо мной издевалась. Она старше меня на 13 лет и раньше поняла, кто и что я. Какими только словами она меня не унижала, пыталась меня исправить. Говорила: ты моральный урод, лучше бы ты сдох от рака. Тогда мы с ней сцепились в драке. Я не смог её побить, понимал, что сидит мама, и мне, конечно, не хотелось, чтобы она видела, как её дети дерутся.

В два года у меня обнаружили рак, год я провёл в больнице, потом была ремиссия и инвалидность сняли. Родители поняли, что могут потерять, меня держали в мягких рукавицах. Они сделали все, чтобы я больше не переживал этот ад.

У меня не было никаких травм в детстве, никто меня не бил, не унижал, меня очень любили, особенно папа. Самое больное в жизни, когда он сказал, чтобы меня больше дома никогда не было. Услышать от него эти слова — как тысяча кинжалов в сердце.

— А как вы себе объясняли, что происходит?

— Я сначала думал, что я пацанка. Есть же такие маскулинные девочки. Это нормально. Но чем старше становился, тем больше понимал, что не чувствую себя девушкой. Мне сначала казалось, что я сумасшедший и во мне живет две личности. Для второй личности, для Саши, я создал социальную страничку во «ВКонтакте». И у меня жизнь разделилась на две: я жил в реальной жизни девочкой, которой мне надо быть, потом я поскорее бежал в свой интернет, где я могу быть тем, кем хочу.

Так было до 16 лет. У многих трансгендеров есть период в жизни, когда они пытаются смириться с этой приписанной им биологической ролью и стать тем, кем тебя родили. Так, в 16 лет, когда я переехал в Мурманск, то попытался стать девочкой. Это, конечно, был кошмар.

— Носили платья и каблуки?

— До платьев сильно не дозрел, но надел пару раз. Нашел себе парня. Я думал, что сексуальная ориентация связана с полом. У меня была к нему симпатия, но мне кажется, я ее больше себе внушил. Потому что он мне изначально не сильно нравился. Представьте, у вас подростковый период и первый опыт, мальчик старше меня на 4 года. Мне казалось, отношения, вау, надо попробовать. Я думал, что это сделает меня девочкой. По итогу отношения все больше походили на дружеские. Мы стали близкими людьми, и я надеялся, что он меня поймет.

Когда меня уже тошнило играть эту роль, я сказал, что чувствую себя парнем. Он был гетеросексуален, а я чувствовал себя парнем, зачем ему и мне такие отношения?

— Это нечестно.

— Да, я желал ему встретить девушку. Так и случилось. Хотел остаться с ним другом. Но он меня воспринимал как бывшую девушку, так что никем так и не остались.

— На кого учились в Мурманске?

— Поступил в колледж искусств на дирижера, только потому, что это было единственное отделение, где можно было учиться петь академически. Оперного отделения не было.

У девочек тоже ломается голос в пубертат. Но очень мягко и плавно. А у меня на протяжении трех лет он очень сильно сломался. Когда я поступал, был сопрано, к 20 годам у меня был уже меццо-сопрано.

— Вы хотели стали стать оперной певицей?

— Не певицей, конечно, певцом. Я всю жизнь хотел петь, выступать на сцене. Мне очень часто давали произведения от мужского лица, потому что у меня был низкий голос. На своём последнем экзамене я пел «Ночной зефир струит эфир» Даргомыжского. Обычно это поют мужчины, но это произведение по моему голосу идеально ложилось. В опере принято для женщин с низким голосом давать мужские роли.

— Вы уже не можете сейчас так петь?

— С начала перехода прошло 2,5 года, голос у меня окончательно сломался. В пубертатном возрасте у мальчиков тестостерон начинает зашкаливать. За счет этого растет голосовой аппарат, гортань, кадык, связки становятся толще, шире. Из-за этого у мальчиков становится низкий голос. У меня то же самое произошло, когда я начал принимать тестостерон. Теперь мне нужно заново учиться петь.

В теории я знаю, как работать с мальчиками, но на себе это вообще не работает. Я до этого 16 лет пел с голосовым женским аппаратом, а мужской голосовой аппарат достаточно сильно отличается. Полгода назад я познакомился с одной преподавательницей, которая преподает академический вокал. Занятия показали, что мой голос не потерял ни силу, ни мощь. Он просто стал по диапазону другим, мужским. В диапазоне он не потерял ни одной ноты. Для меня это стало таким радостным событием. Потому что я думал, что когда я соглашаюсь на переход, то лишаюсь самого ценного — голоса.

— Когда вы приняли решение о переходе?

— С 18 лет решил искать информацию. Я увидел картинку парня до перехода и после. Я не мог поверить своим глазам, вообще не знал, что такое возможно. Мне казалось, что коррекция пола — это из области фантастики и это обязательно какая-то пересадка чуть ли не всей кожи. Существует большой стереотип, что бывают только девушки с пенисами, а мужчин, таких, как я, не бывает. И я так тоже думал. После этого у меня мир открылся. Понял, что я не сумасшедший. И дальше уже стал изучать эту тему.

— Как вы зарабатывали на операцию?

— Я получил красный диплом музыкального колледжа, но пошел работать в «Макдоналдс», потому что это было самое быстрое трудоустройство на тот момент, мне были срочно нужны деньги, так как я ушел из дома. Если ты девушка, тебе позволят работать 120 часов максимум, мальчикам можно работать в ночные смены, и они получали намного больше. У меня было 120 часов в месяц и ставка 130 рублей в час. На эти деньги невозможно выжить и еще на переход накопить. Одновременно я занимался в тренажерном зале, тогда открылся новый классный фитнес-клуб. Я пришел к ним и сказал прямо: хочу у вас работать. Меня сначала поставили в клининг, а потом я увидел, что есть дежурные инструкторы, они следят за порядком, могут что-то подсказать с тренажерами.

Я хотел стать дежурным инструктором, и мне поставили условие: если я хочу работать в фитнес-клубе, я должен уволиться из «Макдоналдса», потому что я выглядел непрезентабельно. У меня были ожоги, в «Макдоналдсе» в принципе сложная работа, как там можно выглядеть хорошо? Бросил его и жил в этом фитнес-клубе 24 на 7. Ставка у меня была почасовая, 130 рублей в час. Каждый месяц я работал больше 250 часов, чтобы заработать на жилье и отложить на переход.

— Во сколько обошёлся переход?

— Все в целом предприятие обошлось до полумиллиона.

— Таких денег в фитнес-клубе не заработаешь.

— Я переехал в Петербург и начал работать на себя. Потому что в наших государственных учреждениях люди по моей специальности получают 27 тысяч. Я стал работать репетитором. Подрабатывать эротической моделью.

Я сейчас также работаю репетитором и продаю свои фотографии. Фото пользуются большой популярностью. Продаю через определенные сайты. Не считаю это чем-то зазорным. Потому что я над своим телом очень много работал, и для меня это то, что я сотворил сам. Я горжусь тем, что я сделал. Для меня это источник заработка. Я это заслужил. Но я об этом не сильно распространяюсь, так как много осуждений и все тебя приравнивают к проституции.

— Есть стереотип о трансгендерах, что они зарабатывают сексуальными услугами.

— Да, такой стереотип есть. Но это больше по отношению к девушкам, так сказать, с пенисом. Этот образ сексуализирован благодаря в том числе порноиндустрии. Но многие трансгендерные девушки никакого отношения к этому не имеют. Что касается меня, то я подался в эту тему, потому что люблю фотографироваться, мне нравится искусство тела и эротические фотографии в принципе. Я никак не связываю это с проституцией и никогда не буду ей заниматься. Это как бодибилдеры работают над своим телом, потом выставляют его напоказ. Это то же самое, только я еще за это деньги получаю.

— Сейчас вы достигли одной из своих целей, что дальше?

— Для меня переход — это не смысл жизни. Есть люди — трансгендеры головного мозга. Они одержимы переходом, и больше ничего их не интересует. Я пока завишу от своего перехода. Я не знал, что будет с моим голосом. Так как сейчас оказалось, что мой голос в порядке, то одна из моих целей — восстановить его до того уровня, который у меня был. У нас жизнь меняется, кто знает, может, через пару лет я смогу выступать на сцене. Я считаю, это было бы прорывом, если бы трансгендеры могли выступать на сцене. Такие случаи есть, парочка буквально, но не в России.

— Академическая среда в принципе более консервативна.

— Понимаю, что петь в опере — это большая конкуренция. Но есть другие варианты: рок-опера или что-то более молодежное и современное. Было бы круто, если бы академический вокал модернизировался. Ровесники спокойно ко мне относятся, это больше проблема старшего поколения.

— Вы сейчас открыто даёте мне интервью. А не боитесь угроз в свой адрес после публикации?

— У меня был страх вначале, что я перееду в Питер и там все будут показывать на меня пальцем. Все будут знать, что я трансгендер. Я получаю угрозы в интернете, в жизни еще никогда не получал. Петербург — лояльная площадка, здесь фрики и похлеще меня. В Мурманске на меня нападали гопники, потому что я выглядел как-то не так, но это провинция, там может любой получить за кофточку или цвет волос.

— Вы как мужчина получали военный билет. Если была бы возможность, пошли бы служить?

— Я против войны, тратить год своей жизни, который не несет никакого смысла. Я за то, чтобы это было добровольно. В США, пока Трамп не запретил, было много трансгендеров, которые хотели служить. Но я бы лично в армию не пошел. Это мне просто неинтересно.

— Вы думали об эмиграции?

— Каждый день.

— С вами разговариваешь, и кажется — все нормально у вас в жизни.

— Выглядел бы я немного иначе, шарахался бы по подъездам и сидел за закрытыми дверями. В провинциях очень жестко относятся к таким людям, про Чечню я вообще молчу.

Мне нравятся парни, и я не могу открыто пойти с парнем за руку. Я чувствую, что есть ограничение в моих правах и правительство постоянно на них покушается.

— С бытовой дискриминацией вы можете столкнуться в любой стране, в той же Америке.

— В Америке все зависит от штата. Но если смотреть со стороны правительства, там ты более защищен, чем здесь. Здесь можешь обратиться в полицию по факту избиения на почве трансгендерности и гомофобии, и перед тобой просто дверь закроют. Или еще и привлекут за пропаганду ЛГБТ.

— О чем вы мечтаете?

— У меня не одна мечта. Одна из самых больших — быть принятым родителями. То, что сделало бы меня в тысячу раз счастливее. Я не говорю, что моим родителям капец как легко было. Естественно, для них это было тяжело. Я не ожидал, что они такие раз — и примут меня с распростертыми объятиями. Но отказываться полностью от человека, вообще не хотеть его знать, мне это непонятно, не могу их за это простить. Алкоголиков, наркоманов, убийц, насильников, педофилов родители прощают. Я всю жизнь делал так, чтобы они мной гордились, тот же красный диплом, который я получал.

С мамой мы поздравляем друг друга на Новый год и на день рождения, каждый день рождения — это «спасибо доченька», то есть полнейшее отрицание вообще. То есть как будто я не в себе и могу все вернуть назад. Хотя я прошел все исследования психиатрические, все у меня с головой в порядке.

Беседовала Лена Ваганова, «Фонтанка.ру»