«Голливуд производит ощущение садоводства на Приозерском направлении». Михаил Трофименков — о новом фильме Квентина Тарантино (фото)

Посмотрели «Однажды в… Голливуде», но не поняли все отсылки? «Фонтанка» вместе с Михаилом Трофименковым составила тотальный гид по фильму. Мы записали мысли кинокритика о жестокости, божественных функциях режиссёра, опороченном Брюсе Ли и многом другом.

Антон Долин в «Искусстве кино» выпустил рецензию на «Однажды в… Голливуде» под заголовком «Тарантино — бог». Я абсолютно согласен с этим названием. Бог управляет временем, жизнью, смертью. Тарантино — режиссёр метафизический и, подобно Богу, работает со смертью и жизнью как основной материей кино. Тарантино отлично усвоил фразу, приписываемую Жану Кокто, её потом неутомимо повторял Годар: «Кино снимает смерть за работой». Годар объяснял: когда мы видим человека на экране, он на наших глазах стареет и приближается к смерти. С другой стороны, можно сказать и что кино — медиум бессмертия. Оно сохраняет для нас образы ушедших людей, воздух времени.

В том, как Тарантино в «Однажды в… Голливуде» пробует механизмы смерти и бессмертия, есть что-то трогательное, мальчишеское, детское. Пафос «Однажды в… Голливуде» можно определить так: «Не хочу, чтобы они умирали». Это попытка восстановить некую божественную справедливость, переиграть сложившийся порядок вещей. Я рукоплещу Тарантино и подписываюсь под словами: да, в этом фильме он — Бог.

Божественные функции режиссёр уже брал на себя неоднократно, но в более узком смысле. Потому что смерть и бессмертие существуют не только в метафизическом или физическом плане — есть ещё актерская жизнь и смерть. Тарантино уже не раз спасал актёров от небытия: так он вытащил Траволту и даровал ему вторую жизнь. То же самое в «Джеки Браун» случилось с замечательной актрисой Пэм Гриер. Одна из тем «Однажды в… Голливуде» — актёрская смерть, печаль актёра, который понимает, что выпадает из обоймы. И Тарантино даёт своему герою Рику Далтону второй шанс. Понятно, что после финала фильма он вновь получит славу, станет героем и спасителем всего Голливуда.

Я не думаю, что обращение к теме Голливуда 1960-х связано с какими-то конкретными поводами последнего времени — Тарантино выше того, чтобы откликаться на злобу дня. Но в то же время логика режиссёра абсолютно понятна. На месте Голливуда мог бы быть «Мосфильм» или «Ленфильм» 1960-х. Независимо от того, в каком киногороде происходит действие, 1960-е — уникальный для всего мира момент в истории кино. Тогда встретились все кинематографические поколения. Ещё активно работали великие старики, которые начинали в немом кино, такие как Джон Форд, создавший жанр вестерна в США, или Жан Ренуар во Франции, или Михаил Ромм в СССР. А с другой стороны, в 1960-е начинают работать мастера, которые определят облик кино в 1970-е – 1980-е — такие как Фассбиндер, или определяют его до сих пор, как Дэвид Линч. Голливуд шестидесятых — кинорай, где все живы, работают и могут друг с другом общаться. Тарантино, конечно, хотел бы эту ситуацию хотя бы художественными средствами повторить. Ему было бы о чём поговорить с Джорджем Фордом, или с Фрицем Лангом, или с Орсоном Уэллсом.

«Однажды в… Голливуде» — первое реалистическое кино о Голливуде. Обычный образ этого места — виллы на Малхолланд драйв и Беверли-хиллз, бассейны, ощущение простора, который принадлежит этим небожителям. Но, когда я оказался в Лос-Анджелесе в первый раз, то, как ни странно, вспомнил «Американские дневники» советского журналиста Бориса Полевого. В 1950-е он совершенно точно описал Лос-Анджелес как город, который состоит из одного бесконечного пригорода, а Голливуд — как пригород пригорода.

Лос-Анджелес — унылый, бесконечный, на город толком не похож. А голливудские райские места производят ощущение садоводств на Приозерском направлении. По Малхолланд драйв день и ночь несутся автомобили; прямо впритык к дороге, хоть и на отвесном склоне, стоят прижатые друг к другу виллы, и можно только пожалеть тех, кто в них живёт. Тарантино показал провинциальное, скучное садоводческое товарищество «Голливуд». Да, бассейн у Рика Далтона, конечно, неплохой. Но он там нужен только для финальной сцены.

Скажу самокритично — никаких конкретных отсылок к кино 1960-х в «Однажды в… Голливуде» я не заметил. Этому есть два объяснения. Во-первых, Тарантино апеллирует к ковбойским сериалам, которые в то время составляли колоссальную долю голливудской продукции — было бы нелепо, если бы он отсылал к авторским вестернам, таким как «Человек, который застрелил Либерти Вэланса» Джона Форда или к «Дикой банде» Сэма Пекинпа. А этой массы, этого потока мы не знаем. В отличие от всей Америки, мы эти сериалы не смотрели в детстве по телевизору.

Во-вторых, я думаю, что Тарантино цитирует не конкретные кинопроекты, а психофизику эпохи — как выхватывали пистолет, как бросали реплику через плечо, прикуривали. Хотя сцены из телевестернов в «Однажды...» выглядят пародийно, Тарантино ничего не выдумывает. Максимум, что позволяет себе — показать чуть-чуть утрированно. Это выглядит смешно, как и любое массовое кино. Но это выглядит очаровательно, и Тарантино над вестернами не смеётся — он их любит.

Вообще, может показаться, что крови в этой ленте меньше, чем в остальной фильмографии автора. Но у Тарантино были картины, где никого не убивали или убивали буквально одного или двух героев — как в той же недооценённой «Джеки Браун».

Я уже не раз говорил, что Тарантино — умница, интеллектуал, интеллигент. Он снимает трагедии рока. Первый фильм, «Бешеные псы», — абсолютный классицизм: мало того, что там соблюдено классическое триединство места, времени и действия, это ещё и трагедия борьбы чувства и долга. Рок — страшная вещь, ни Агамемнону, ни Эдипу, ни Электре его не избежать.

Есть понятия насилия и жестокости на экране. Насилие — что-то почти хореографическое: это не страшно, условно, как балет. В такой балет Тарантино играл в некоторых эпизодах «Убить Билла». К кинематографу жестокости принято относить работы тех режиссеров, у которых на экране не совершается, может быть, никакого насилия, но беспощадно говорится о фундаментальных вещах — об отношениях человека с Богом, одиночестве. Жестокость — это Бергман или Робер Брессон. Тарантино в свете его божественной функции, конечно, относится к режиссёрам жестокости. Но при этом он добрый режиссёр и прекрасно понимает обе стороны кинематографа: насилие может быть не жестоким, а азартным или весёлым, а жестокость не всегда подразумевает кровь.

Самые переполненные насилием работы Тарантино — «Джанго» и «Омерзительная восьмерка», но это абсолютно оправдано сюжетом, потому что речь идёт о том, как из крови, грязи и ужаса вырастала современная Америка. Что касается «Однажды в… Голливуде», то было бы странно, если в Голливуде 1969 года на каждом шагу отрезали голову или вышибали мозги. Хотя определённая опасность в виде банды Чарльза Мэнсона всё же присутствует, и игра Тарантино со зрителями строится на ожидании убийства. Бойня происходит только в финале, но это бойня хорошая, зачётная. Насилие здесь также имеет игровую функцию.

В фильме, кстати, есть замечательные реплики на тему насилия и жестокости: потенциальные убийцы, накачивая себя перед преступлением, чтобы не бояться, рассуждают: «Вот эти люди, которые здесь живут — мы же видели в фильмах, как они убивают. Так пусть они узнают, что такое быть убитыми». Фраза как будто тонет в потоке других слов, но это интересная формула относительно насилия на экране и в реальной жизни, вопрос, который обсуждают несколько десятилетий, и ответ вряд ли когда-то будет найден.

Через фильм проходит целая вереница персонажей, имеющих реальные прототипы, — то, как Тарантино изобразил Шэрон Тейт, Брюса Ли, уже вызвало немало споров. Тейт, по-моему, получилась именно такой, как её описывает в мемуарах Роман Полански — лёгкая, весёлая девчонка из шестидесятых. Просто ветерок проходит, когда она появляется. Ничего некорректного в этом я не вижу, да и не стал бы Тарантино лишний раз обижать и без того затравленного великого коллегу.

Что касается Брюса Ли, то известно, что Полански подозревал его в убийстве Тейт, пока ФБР не вышла на след Мэнсона. У режиссёра была настоящая паранойя, он установил слежку за Ли. Потому что Брюс появился в Голливуде такой весь из себя опасный, мизинцем может всех убить — первый настоящий супермен. Поражение этого персонажа в драке с Брэдом Питтом, раскритикованное родственниками мастера единоборств https://calendar.fontanka.ru/articles/8538, было запрограммировано сюжетом: если бы Брюс Ли побил одного из главных героев, то это уже был бы не главный герой. При этом Ли получился симпатичный такой: фанфарон, позёр — ну и что? В Голливуде все фанфароны и позёры.

В «Однажды в… Голливуде» замечательно сыграл Аль Пачино. Кажется, он впервые в жизни исполнил роль маразматика. Этот его персонаж, который определяет, кому жить, а кому умереть на экране — в благостном маразме пребывающий голливудский бог. Вряд ли у какого-то другого режиссёра Пачино согласился бы на такую пародийную, некрасивую и маленькую роль.

Ди Каприо вообще великий актёр — по крайней мере, выдающийся, может быть, лучший в своём поколении. Но у него всегда была проблема — он слишком смазливый и прославился слишком юным. Ди Каприо всеми силами пытался доказывать на протяжении нескольких фильмов, что он, действительно, великий. Причём делал это очень старым способом, который позаимствовал у Джеймса Дина, — изображал старение. Дин делал это в фильме «Гигант», Ди Каприо — в «Дж. Эдгаре» Клинта Иствуда. Сейчас актер, очевидно, достиг того уровня, когда уже может ничего не доказывать. И Тарантино это использует.

Брэд Питт, несмотря на то, что его герой убил жену, играет тихую, мирную силу. Этот персонаж немногословен, но в нужный момент превращается в универсального, ловкого бойца. Можно подумать, что по сравнению с Ди Каприо Питт в фильме недоигрывает, но Тарантино такой режиссёр, что у него нельзя недоиграть или переиграть — он внимательно следит за всем на съемочной площадке и добивается выполнения поставленных перед собой задач. Я долго думал, зачем нужен ход с убитой женой, но так и не пришёл к определённому выводу. Это деталь, которая не выстреливает, но какую-то черту к образу Питта добавляет.

«Однажды... в Голливуде» — на голову выше того, что снимается в среднем в мире. Что касается творчества самого Тарантино, то иерархию его фильмов трудно выстраивать — он каждый раз решает какую-то задачу, и решает блестяще; он каждый раз новый, и при этом остаётся собой. Моим любимым фильмом до сих пор остаются «Бешеные псы», но только потому, что он был первым. Это как первая любовь.

Новая лента ничего не получила на Каннском фестивале, и шансы на «Оскар» тоже исчезающе малы. Логика фестивальных наград — вовсе не какая-то божественная логика, «Оскар» — не приз за художественные достоинства, а подведение итогов некого социологического опроса. Там же голосуют несколько тысяч человек — большинство населения Голливуда — о том, что сейчас правильно, конъюнктурно, корректно. Тарантино вряд ли возглавит этот соцопрос, но не думаю, что в этом для него есть что-то обидное. Он уже перешёл в категорию «вне разрядов», ему пора участвовать в фестивалях вне конкурса.

Беседовала Елена Кузнецова, «Фонтанка.ру»

Читайте также: Секс, хиппи и война: Что, кроме Тарантино, смотреть об Америке 1960-х