Жизнерадостная пропаганда. (фото)

Первый в истории полнометражный документальный фильм, который был снят в честь годовщины Октября 1917 года, воссоздан энтузиастами в России. Презентуют его за границей. «Фонтанке» удалось добыть фрагмент ленты.

Дебютная картина классика мирового кино Дзиги Вертова «Годовщина революции» выходит на широкий экран в Амстердаме. О событии пишут ведущие профильные издания Европы. В России – тишина. Как удалось воссоздать фильм, который сто лет назад показал жителям зарождавшегося СССР её новых вождей Ленина и Троцкого, может ли ленту отнять Минкульт и в чём разница кинопропаганды 1918 года и современного российского телевидения, «Фонтанке» рассказал киновед, заведующий историко-теоретическим отделом НИИ Киноискусства Николай Изволов, который и вернул утраченную было ленту.

- Николай Анатольевич, вы не первый попытались восстановить этот уникальный фильм. Была безуспешная попытка в СССР. Как вам удалось и как долго вы работали над этим проектом?

– Идея очень давняя. Ещё в студенчестве я читал книгу Виктора Семёновича Листова «История смотрит в объектив». И там целая глава была посвящена поискам этого фильма. Целый детектив. Листов там смог идентифицировать несколько роликов. Доказал, что они принадлежали именно фильму Вертова. Он смог опознать 20 с небольшим минут суммарно, сделал это к 50-летию революции в 1967 году. Тогда он был аспирантом. Сейчас он заслуженный профессор.

- Двадцать минут из двухчасовой ленты?

– В то время никто не мерил фильмы минутами. Мерили метрами плёнки. Механики крутили фильмы вручную. Крутить могли с разной скоростью. Изменение скорости на один кадр в секунду давало изменение на 5 минут в час. В данном случае было 3000 с лишним метров. «Годовщина революции» – это был киноведческий миф в то время. Да, были художественные фильмы того времени таких же масштабов. Но это был первый документальный фильм такого объёма. Фильм, сделанный 22-летним юношей в тяжелейших условиях, всего за 10-12 дней. Сидело одновременно 30 девушек-склейщиц, а Вертов ходил между ними, как шахматный гроссмейстер, и выдавал указания вместе с кусками пленки. Он держал в голове последовательность фильма, в котором было больше 1000 монтажных планов. Абсолютное безумие, которое не представить нормальному человеку. Только его юность, авантюризм, романтика революции и жёсткий приказ начальства могли заставить его это исполнить.

- А кто давал приказ? Троцкий, Ленин имели к этому прямое отношение?

– Начальников в кинокомитете было много. Но надо понимать, что в то время был страшный дефицит киноматериалов. В мемуарах Льва Кулешова, который тоже снимал хронику в это время, говорится, что для получения 100 метров плёнки требовалось личное разрешение Ленина. Крошечная катушка плёнки! Ведь плёнка была заграничная. Она буквально шла на вес золота. А тут 3000 метров в 30 копиях! Другими словами, без подписи Ленина это было совершенно нереально. Фильм был очень важным с точки зрения пропаганды.

- И как же вам удалось узнать, что было в голове Вертова 100 лет назад?

– Моя коллега Светлана Ишевская обнаружила в фонде Маяковского в РГАЛИ (Российский государственный архив литературы и искусства в Москве. – Прим. ред.) полный список надписей к этому фильму. А тогда фильмы сопровождались надписями. Надписей оказалось 242. И это было колоссальное везение! Год назад у нас была конференция, посвящённая 100-летию Октябрьской революции, где этот список был представлен. И я осознал, что очень многие из описанных в списке сюжетов мне хорошо знакомы. Я ведь как исследователь работал не один десяток лет в архиве документальных фильмов. Я предположил, что можно попробовать найти и другие куски, которые я не знал. Вооружившись этим списком надписей, я пошел в архив. Методично прочесал всю кинохронику, которая имеет отношение к Февральской революции, весне, лету, осени 1917 года, и первым девяти месяцам 1918 года. Работа продолжалась почти год.

- А где вы брали ресурс на работу?

– У меня не было бюджета. Нужно было скопировать хронику. А ещё потом монтаж, стабилизация, покраска титров, компьютерное воссоздание. Это сотни тысяч рублей. А копирование хроники в Красногорском архиве стоит 90 рублей за одну секунду. Фильм идёт 2 часа. Только копирование в архивах – 648 000 рублей. В обычных условиях бюджет этой работы 1,5-2 миллиона рублей.

- Государство вам почему не стало помогать?

– Здесь нет злого умысла. «Кровавый режим» тут ни при чём. Просто я начинал работу в ноябре прошлого года, когда прошли все сроки для подачи заявок в Минкульт на гранты. Дедлайны вышли. Мог бы попросить у них денег на будущий год, но мы бы не успели к 100-летию выхода фильма. Он был впервые показан 7 ноября 1918 года. И мы его покажем через 100 лет, в ноябре 2018-го.

- Как же вы без денег-то справились?

– Мне пошёл навстречу сам архив. Ведь у них есть правило, которое строго запрещает копирование плёнок целиком. Только 6 фрагментов можно копировать из каждой плёнки. А мне нужно было 14 полных роликов. Я должен был нарушить правила. Но я пошёл в архив и объяснил свою ситуацию. И они несколько месяцев добивались от Росархива разрешения. В итоге мне разрешили всё скопировать полностью. Эта колоссальная картина нашей истории сделана в 1918 году. Начиная с февраля 1917 года, от первых событий в Петербурге, и до октября 1918 года, до начала гражданской войны, взятия Казани и поездки Троцкого по Волге.

- Какой там Петроград? Или лента, скорее, про людей, их лица, жесты?

– Петроград там, конечно, опознается: все, что связано с Февральской революцией и кончая похоронами на Марсовом поле. Потом он появляется летом 1917 года во время июльской демонстрации: там видны большевистские лозунги «Долой министров-капиталистов», например. Это очень редко появляется в нашей хронике. Портреты членов временного правительства. Снята Октябрьская революция, буквально сразу на следующий день после переворота, дневная съемка: люди, шатающиеся по Дворцовой площади, затем Гатчина, революционные матросы, некоторые отдельные лица: Луначарский, Коллонтай, Дыбенко. И потом Петроград появляется еще раз, в январе 1918 года, когда происходило учредительное собрание и демонстрации в его поддержку.

- Какая часть фильма не была известна широкой публике? Многие фрагменты уже демонстрировались.

– Хроникальное кино склонно к перемонтажу, его все время режут и вставляют в другие фильмы. Когда я занимался этим фильмом, некоторые материалы были датированы 1925 годом, и только после того, как я доказал, что они входили в фильм Вертова, их можно датировать 1918 годом. Семь лет разброса, это очень большой срок. Это как время Ельцина и Брежнева – совершенно разные времена.

- Сколько открытий вам удалось сделать во время работы над восстановлением фильма? Вы написали, что, занимаясь вставкой из постановки Николая Евреинова «Взятие Зимнего», случайно идентифицировали Николая Константиновича Черкасова, бывшего на 7 ноября 1920 года мимистом Мариинского театра, и это его первое появление на экране.

– Я стараюсь не употреблять слово «открытие». Это скорее атрибуция, идентификация. Обнаруживать всегда очень интересно, это гордость и радость историка. Ну, я думаю, что находка на фото Николая Черкасова доставит очень большое удовольствие знатокам театра, Ленинградской театральной школы.

- В фильме есть Василий Чапаев. Это его первое появление на плёнке?

– Из известных мне изображений – да, он появляется впервые. Видимо, оператор попросил его немного попозировать на камеру. Он стоит, улыбается, в военной форме, с саблей, в папахе.

- В каком году «Годовщина революции» была показана целиком в России в последний раз?

– Я думаю, это произошло в конце 1920 года. По окончании гражданской войны это все уже было не очень актуально.

- Фильм был пропагандистский? Его использовали для поднятия боевого духа в том числе?

– Да, там, например, были все портреты всех деятелей советского правительства. Многим людям просто было интересно на них посмотреть. Ленина там многие увидели впервые. Эта часть исцарапана больше остальных, видимо, ее показывали чаще.

- Фактическое «замыливание» ленты в СССР почему случилось? Во всём виноват один из главных героев, опальный Троцкий?

– Действительно, Троцкий в конце 20-х уже стал персоной нон грата. В 30-е годы описывать все, что связано с Троцким, было просто опасно. Хотя вот Ленин в фильме появляется один раз, а Троцкий – больше десяти. И я думаю, что кадры поездки в сторону Казани, взятие Казани до перестройки вообще мало кто видел.

- Почему эти кадры не уничтожили вовсе, раз персона нон грата?

– Потому что архивисты хранят все. И фильмы, положенные на полку в советское время, они все равно сохранились. Пропал только фильм Эйзенштейна «Бежин луг» и, может быть, еще сколько-то фильмов. Но, думаю, скорее всего, фильм где-то хранится.

- В фильме есть Иосиф Сталин?

– Нет.

- Как так вышло?

– Трудно сказать. Он мог просто не быть в Москве, когда снимали портреты советского правительства. В гражданской войне он в основном принимал участие в 1919 году, а в 1918-м я даже, честно говоря, и не помню, чем он занимался.

- «Троцкисты» идут смотреть фильм, а «сталинисты» сидят дома.

– Ну, должен же быть кто-то обижен.

- Премьера у вас в Амстердаме. На Международном фестивале документального кино 20 ноября. Почему не в России?

– У меня были изначальные договорённости с голландцами. Они первые отреагировали на мое предложение. Я был бы рад, если бы фильм показали наши телеканалы 7 ноября 2018 года. Но у них свои жёсткие эфирные сетки, и они тему революции отработали полностью ещё год назад. Тогда бы взяли все. Сейчас двухчасовой фильм из хроники им неинтересен.

- Восстановленный первый фильм, классика мирового кино Вертова, историческая лента о том, откуда мы все вышли, – неинтересен им?

– Насчёт исторического кино вопрос тут очень сложный. Историки кино до сих пор спорят, является ли кино историческим источником. До сих пор бьются на конференциях. Вертов был откровенным большевиком. Его пропагандистский фильм будут трактовать совершенно иначе потомки монархистов или потомки белогвардейцев. Вертов был советским режиссёром, проводил советскую точку зрения, точку зрения победившей власти. Он – пропагандист.

- Сегодня с пропагандой на ТВ всё снова хорошо.

– Ну и как они впишут в сегодняшний день Льва Давидовича Троцкого? Поскольку политическая ситуация в России меняется очень быстро, использовать в пропагандистских целях сейчас фильм, снятый 100 лет назад, будет слишком эксцентрично. Нет тех, кто был бы заинтересован в такой пропаганде.

- Когда покажете его в Петербурге? На родине революции?

– Мне поступают предложения. Возможно, это будет фестиваль «Послание к человеку». Но это довольно специфический, очень длинный «продукт». И потом, ему нужна живая музыка. Его же, скорее всего, сопровождали оркестром изначально. Но не факт, что так было везде по стране. Тут нужно изучать провинциальную прессу тех лет. Этот фильм было бы хорошо показать на Дворцовой площади с живой музыкой. С мелодиями того времени. Это имело бы очень большой резонанс. Тем более что Дворцовая площадь – участница тех событий.

- Как пройдёт премьера в Амстердаме?

– О! Там фестиваль арендовал один из самых больших залов города – Pathе Tuschinski. Говорят, что он входит в пятёрку самых красивых кинотеатров мира. Это зал, специально построенный для кинопоказов в начале 20-х годов прошлого века. Музыка там делается тоже специально. Наняты специалисты, которые объединяют вокальный квартет из России, каких-то голландских чтецов, которые будут объяснять голландцам, кого покажут на экране. Будут какие-то шумовые эффекты. Что-то грандиозное готовят. Два месяца репетируют. Я специально не интересуюсь этим. Хочу, чтобы был сюрприз и для меня 20 ноября.

- В Петербурге есть музыканты, которые работают в традициях футуризма и эстетики музыкальных экспериментов 20-х – 30-х годов прошлого века – «Ветрофония». Ранее озвучивали немой «Космический рейс». Вам было бы интересно привлечь своих российских экспериментаторов к озвучке?

– Думаю, что футуристические и авангардные эксперименты тут ни к чему. Ведь фильм был сделан для простых людей. Для обывателей российских городов. Он упрощён. Всё очень просто. Для музыкального сопровождения там использовали популярные мелодии того времени. Самой популярной тогда была «Марсельеза». А в 1918 году – «Интернационал».

- Сегодня российский обыватель любит Стаса Михайлова, Елену Ваенгу и Григория Лепса.

– Боюсь, даже их к этому фильму не приклеишь. А вот мелодии столетней давности были бы в самый раз. И траурный марш непременно нужен! Он всегда у нас очень «популярен», а в фильме множество разнообразных похорон. Без этого марша не обойтись.

- Почему интерес к Вертову в Европе гораздо сильнее, чем в России? Это потому, что архив его находится в австрийском музее киноискусства?

– Я бы не сказал, что там интерес больше. Там просто стран больше. Больше специалистов, которые занимаются Вертовым. Они есть в Германии, Голландии, Испании, Италии и так далее. Целая команда. А у нас сколько? Возможно, несколько человек. И специалисты по Вертову не нужны никому в большом количестве. А вдова Вертова передала австрийскому музею только часть архива. Она была очень аккуратна. Она всё сберегла. И большую часть архива она передала в РГАЛИ. Там большое количество оригиналов текстов, записных книжек, сценариев.

- Но почему у нас с Вертовым не происходит такого брендирования, как, например, с Малевичем, ради которого в Петербург едут туристы. Вертов – мощный российский бренд для фанатов кино. Не меньше, чем Малевич для ценителей живописи и футуризма.

– Да. Но ведь многие старые фильмы постепенно переживают реинкарнацию. Тот же фильм Вертова «Человек с киноаппаратом», единственный документальный фильм, который входит по многим опросам в сотню лучших фильмов всех времён и народов, его переиздавали на DVD огромное количество раз самыми разными компаниями.

- В России?

– Нет, не только. На Западе тоже. Но у меня нет ощущения, что в России Вертову не отдаётся должное уважение. Это мощный бренд. Имя известное. Люди с гуманитарным образованием обычно знают о нём. Не технари, конечно. Мощная фигура.

- «Годовщина революции» подсказывает киноведам о будущем стиле Вертова? То, что сейчас разбирают в киноинститутах всего мира.

– Те, кто знаком с поздним Вертовым, конечно, могут разглядеть какие-то параллели. Но надо понимать, что Вертов не снимал этот фильм. Он его монтировал. Он был режиссёром-монтажёром. Он собирал из мозаики большое полотно. А для художника очень важно щупать вещи руками. Они вкладываются в сознание. Я бы сказал, что этот фильм повлиял на Вертова, а не он в него вложил свои теории. В любом случае, Вертов был первым в мире, кто сделал такой фильм. Да ещё и такой огромный. Раньше считалось, что это первым сделала Эсфирь Шуб в 1927 году. Оказалось, что это сделал Вертов почти на 10 лет раньше.

- Как вы оцениваете прокатный потенциал ленты? Он будет продаваться?

– Классика вечна. Если он будет признан классикой, то он войдёт во все университетские программы, и его купит любой университет. Его могут показывать и телеканалы, и кинофестивали. Как только будет цифровая копия в свободном доступе, дальше контролировать свободное распространение будет просто невозможно.

- Кто сегодня обладает правами на ленту?

– Весь материал фильма сегодня – Public Domain. Общественное достояние. Но есть мой монтаж. Версия, которую сделал я со всеми моими возможными ошибками, – это моя авторская работа.

- И вы будете пытаться на этом заработать?

– Компенсировать вложенные усилия было бы неплохо. У меня есть вариант напечатать за свой счёт тираж DVD и раздавать его на улице. Но не уверен, что это будет правильно. Если мне скажут, что хотят его купить после фестиваля в Амстердаме, я буду счастлив. Назвать цифру я не смогу, не знаю. Всё будет зависеть от конъюнктуры, возможностей покупателя. Знаете, как телевизионный редактор умеет усмирять аппетиты? Скажут, что купят по рублю минута. А некоторые вообще не готовы даже бесплатно показывать.

- Допустим, завтра министр культуры Мединский скажет, что это общенациональное достояние, и возьмёт дальнейшее использование фильма под свой контроль?

– Это невозможно сделать. Пусть он и министр, но в данном случае он никто. У него нет на это прав.

- Вы, наверное, не в курсе, что он прокат нового кино уже в ручном режиме контролирует.

– Не контролирует. Пытается регулировать, я бы сказал. Но он не может сказать частной компании, как ей тратить свои деньги. Нет такой компетенции у него.

- Вы удивитесь, если власти попытаются каким-то образом пристроиться к этой истории? Не будете против?

– Если они хотя бы меня погладят по головке, дадут почетную грамоту, напечатанную на пожелтевшем картоне, с профилем Сталина и Троцкого, то я не буду против.

- Это же шутка, да? Я на всякий случай.

– Ну да. Но грамота со Сталиным и Троцким – это было бы здорово. Я таких не видел еще.

- Подождите, еще напечатают. Как можно сформулировать посыл фильма. Это романтическая сказка? Это пропаганда? Это романтическая пропаганда?

– Ничего романтического здесь я не усматриваю, кроме, может быть, эйфории на лицах людей после революции, на улицах Петрограда и Москвы. Там море абсолютно счастливых людей, все улыбаются. Я такое наблюдал только в августе 1991 года, когда народ вышел на улицы, ловили и бросали в воздух милиционеров. А моя коллега сказала, что она такое видела только в мае 1945 года. Это момент народной эйфории. Никто же не понимал, что будет дальше.

Николай Нелюбин,
специально для «Фонтанки.ру»

© Фонтанка.Ру