Шведская «Утопия» в городском музее (фото)

В музеях страны 2 декабря стартует Всероссийская акция «Музей для всех! День инклюзии». Музеи-участники сегодня будут предлагать посетителям, в первую очередь людям с ограниченными возможностями, разнообразные экскурсии, мастер-классы, конкурсы и т.д. «Фонтанка» задалась вопросом: а как «у них там», в смысле, за рубежом, организовано пространство музеев для людей с особыми потребностями? Своим опытом поделился Даниель Финнхольм, сотрудник музея из Гётеборга.

Акция «Музей для всех! День инклюзии» пройдет более чем в 200 музеях 56 регионов России в рамках проекта «Инклюзивный музей», поддержанного Российским комитетом Международного совета музеев (ИКОМ России). Музеи-участники сегодня будут предлагать посетителям разнообразные экскурсии, мастер-классы, конкурсы, творческие лаборатории и т.д, или специально организованные для людей с особенностями, или адаптированные для них и доступные всей публике, или организованные так, что ведущими экскурсий, мастер-классов станут сами люди с инвалидностью, прошедшие специальную подготовку.

На прошедшем в Петербурге Международном культурном форуме тема инклюзии была одной из центральных, своим опытом с российскими музейщиками поделились сотрудники Музея Виктории и Альберта и Королевской академии художеств в Лондоне, Рейксмузеума в Амстердаме, Метрополитен-музея в Нью-Йорке, Музея Пегги Гуггенхайм в Венеции, Городского музея Гётеборга и других.

Даниель Финнхольм, сотрудник музея из Гётеборга, рассказал «Фонтанке» как в музее, расположенном в старом здании бывшего офиса Шведской Ост-Индской торговой компании, построенном в XVIII веке, музейщики и представители общественной организации осуществили уникальную инклюзивную программу FunkTek, в которую было вовлечено около ста участников с особыми потребностями. Работа в проекте строилась по принципу нон-стоп переоценки деятельности музея как места и рода активности, доступного для всех.

- Даниэль, уж в Швеции-то явно все уже приспособлено для людей с особыми потребностями, включая музеи, зачем нужно было еще такую программу делать?

– В самом начале нам казалось, что технологии – вот решение вопроса, которое сделает среду музея универсальной. Но оказалось, что это только часть решения.

Мы стали искать финансирование проекта, донором стал фонд «Наследие», в котором собираются средства тех людей, у которых нет наследников, но которые хотели бы отдать свои накопления на развитие культуры. Наш музей стал оператором гранта, выданного фондом на три года – около 1 млн евро, а исполнителем – наш партнер некоммерческая организация «Утопия». Это активисты, цель которых – сделать культурное наследие и все проявления культурной жизни доступными для людей с самой разной вариативностью. Мы уже сейчас не говорим ни «инвалиды», ни даже «люди с ограниченными возможностями». Вариативность. Все – разные, каждый по-своему.

- Почему вы стали искать деньги в фонде, а не попросили у города, у государства?

– Потому что это давало большую свободу, на проект никто не мог влиять. Конечно, к нам городское правительство не приходит и не говорит: «Сделайте так-то и так-то». Но меняется власть в результате выборов, меняются в ту или иную сторону предпочтения: то на гендерные проблемы надо больше внимания обратить, то на беженцев, то на меньшинства. Ммы же хотели универсальный проект – для всех.

- И как же вы работали с «Утопией»?

– Три года сотрудники «Утопии» осуществляли контакты музея и самых разных «людей с вариациями», с сообществами тех, у кого проблемы со зрением, слухом, передвижением и так далее.

- Все ли гладко было во взаимоотношениях с общественниками?

– Мы оплачивали труд трех представителей «Утопии» и всех тех, кого они приглашали в качестве экспертов – мы назвали этих людей «пилотами». Да. Мы получили хороший урок, поняли, что всегда очень четко надо прописывать задачи для всех участников проекта.

Активисты пришли, сразу сказали, что в музее многое не так, нужно много менять. Но мы – государственный музей, работаем медленно, не так как хотелось бы активистам, это было проблемой в течение всего проекта. Но в этом и плюс был, потому что после каждого конфликта, рождалось решение, новый взгляд на проблему. Государству и НКО не надо бояться работать друг с другом, с различными сообществами, потому что даже в конфликтах рождаются и взаимопонимание, и общие решения.

- И что предложила «Утопия»?

– Кураторы работали со всем спектром нашей музейной деятельности – экскурсии по городу, выставки и лекции, оценили их с точки зрения вариативности. Давайте про экскурсии расскажу.

Первый год пилоты только ходили с нами – все лето, вместе с обычной публикой. Примерно 30 человек в группе, из них от трех до восьми – наших «пилотов». И писали отчеты после каждой экскурсии. И получали зарплату от «Утопии» за свою экспертную работу по оценке нашей деятельности. В конце лета мы все вместе сели, все это проанализировали, и мы поняли, что вообще ничего не знаем про людей с инвалидностью, поняли, что многим из них сложно – не успевают, не дослышали, трудно разглядеть.

- Что вы поменяли после первого лета?

– В экскурсионных группах стало не больше 20 человек, вместо одного экскурсовода стало два – один идет в конце, смотрит, чтобы все успевали, все всё поняли и услышали. У всех появились слуховые аппараты, такие, что не только слышать, но и общаться можно. Упростили рассказ так, чтобы люди с плохим зрением поняли, то есть не стали говорить «посмотрите налево, там увидите то-то». По-другому рассказываем. И теперь еще есть «видовые переводчики», которые могут рассказать невидящему человеку или человеку с остаточным зрением так, чтобы он смог понять экскурсию. Исключили из маршрутов лестницы и брусчатку – чтобы колясочникам было удобно.

Для многих неочевидно – зачем нужен видовой переводчик, но мы обучили весь персонал музея: рассказывать так, чтобы было понятно всем. Кроме того, вместо одного варианта прогулочной экскурсии сделали три: обычный, короткий и такой, где можно отдохнуть, присесть на складные стульчики. Так еще год прошел, мы выслушали наших пилотов снова, снова внесли изменения.

Нельзя раз и навсегда все изменить и успокоиться. Ясно, что довести до совершенства доступность экспозиции невозможно, что временную выставку очень трудно изначально создавать «понятной и удобной для всех». Мы использовали шрифт Брайля, направляющие маршруты, изменили экспозиционные тексты по просьбе наших пилотов, они говорили, что тексты слишком сложны и они длинные.

- Что же получается – вы специально тексты делаете проще? А содержание страдает? Может, кому-то хочется узнать больше или чтобы текст был сложнее написан?

– В музее у всех высшее специальное образование, но большинство посетителей – не такие высокообразованные, иногда я ловлю себя на мысли, что экспозиции создаются не для публики, а для нас самих. Конечно, мы думаем над тем, чтобы текстов тоже было несколько, чтобы у людей был выбор, но главным должен быть простой вариант.

- Не кажется ли вам, что таким образом вы дискриминируете людей, которые хотят читать сложные тексты, и глубоко погружаться в тему?

– Наш опыт показывает, что большинству нужен более простой текст. Люди, извините, не хотят чувствовать себя в музее дураками, не хотят выглядеть глупыми и стесняются задавать вопросы. Элитарный тип мышления вообще свойственен тем, кто работает в сфере культуры, но мы можем меняться, если захотим и понимать, что все люди – очень разные.

- Что еще вы меняли?

– За три года проекта в музее появились три новых экспозиции, дизайнеры прислушивались к тому, что говорят наши пилоты. В итоге все стенды и выставочные витрины теперь у нас повернуты на 45 градусов – чтобы их могли увидеть люди на колясках и люди небольшого роста. Все столики сделаны так, чтобы к ним мог подъехать человек на коляске, и ему было бы удобно, все выставочные пространства планируются так, чтобы коляски свободно разъезжались. Очень много копий экспонатов, которые можно трогать – это важно и невидящим, и тем, кто не может приблизиться, и тем, кто мелкие предметы разглядеть не может, есть увеличенные копии, например, монет.

И еще, один из пилотов, Роберт, человек на инвалидной коляске, сейчас стал нашим сотрудником – работает на ресепшене, встречает посетителей, рассказывает о музее. И появление Роберта изменило и нас, и то, как видят нас посетители, и даже то, как мы теперь на работу нанимаем людей. Мы теперь о нашем проекте рассказываем в разных странах – России, Норвегии, Великобритании, Нидерландах. Все выставки и экспозиции стараемся делать с учетом того, что мы узнали и поняли за эти три года.

Справка о Городском музее Гётеборга

Музей, занимающий целый квартал, был основан в 1861 году, однако свой окончательный вид он приобрел только после 1 июля 1993 года, когда произошло объединение сразу пяти музеев Гётеборга – археологического, исторического, промышленного, а также музеев истории школы и театра. Таким образом, после слияния коллекция Городского музея стала насчитывать примерно один миллион экспонатов и два миллиона фотографий. Объединение также повлекло за собой капитальный ремонт и реставрацию здания.

Музей был открыт в своем обновленном виде 1 июля 1996 года. В первую очередь музей имеет историческую направленность, рассказывая об истории Гётеборга и Западной Швеции на протяжении более чем 12 тысяч лет. Кроме того, Городской музей обладает самой большой библиотекой, а также огромным архивом. Одним из самых примечательных экспонатов является корабль эпохи викингов – на сегодняшний день это единственный сохранившийся корабль викингов с руническими надписями.

В музее проводят временные выставки, семинары, экскурсии по городу, есть сувенирный магазин, кафе, игровая для детей.

Галина Артеменко, «Фонтанка.ру»