Он продал Путина и продаст еще (фото)

Картины авторства петербуржца Алексея Сергиенко висят в Кремле, Смольном и СК, на их фоне выкладывает фото Рамзан Кадыров. “Фонтанка” узнала, как пройти путь от совладельца «наркоклуба» «Тоннель» до мастера рисовать Путина в ромашках.

Бизнесмен, желающий стать художником, – так определяет себя Алексей Сергиенко, чьи портреты с изображением российского лидера повесили в своих кабинетах глава администрации президента Антон Вайно и спикер Государственной Думы Вячеслав Володин. Рисовать Путина в слезах и в ромашках Сергиенко начал несколько лет назад, параллельно занимаясь йогой, финансовыми займами, театром, продажей сувениров, клубами, покупкой островов в Финляндии и выборными кампаниями. «Фонтанка» побывала в гостях у творца-предпринимателя, сравнивающего себя с Павленским и Шнуровым.

Заходить в парадную дома 12 по Казанской улице страшно: в полумраке сразу при входе стоят на четвереньках старухи. Фигуры в платках, лиц не видно, но явно обращены на входящего. Еле сдерживаешься, чтобы не начать объясняться перед ними обо всем: и что денег нет, и зачем пришел. Для последнего, впрочем, чуть поодаль старух в пятне света сидит уже живой человек на ресепшн, мужчина направляет гостей в 35-ю квартиру: в лифт, разрисованный ромашками, на 4-й этаж.

В галерее встречают вдумчивый рыжий кот, полуобнаженная девушка в кокошнике, на фотографии под картинами – Алексей Сергиенко с Владимиром Путиным и Анатолием Турчаком.

– Это как раз Центр поддержки искусства. У нас тогда был рейдерский захват, в меня стреляли, из-за чего я даже уехал в Таиланд и пытался оттуда решать проблемы. Путин мне помог: предложил сфотографироваться и показывать обидчикам фотографию. Рядом – Турчак. Я под его началом в «Наш дом Россия» работал. Я его уважаю: он на работу пешком ходит, в самолете на отдых в обычном классе летает. А это макет моего острова в Финляндии, мы там занимаемся йогой, всего у меня 5 островов, лет 10 назад купил, построил домики гостевые и спортзал, езжу теперь со своими учениками туда заниматься спортом. Здесь, в рамке, – приглашение, меня позвали на кремлевскую елку в 2014 году, я не смог поехать, но все равно почетно.

– Это после того, как вы плачущего Путина нарисовали?

– Получается, что да.

Поднимаемся на второй этаж галереи, в пустом зале в ряд выставлены полотна с Путиным: с сердечком, в галстуке с ромашками, радостный, задумчивый.

– Почему Путин?

– Я – основоположник движения politart. Как вы себе представляете политические популярные картины без этого человека? Начиналось все с того, что я нарисовал плачущего Путина. А потом я решил поздравить президента. Помните, как его с 60-летием поздравляли? Одни без конца твердили, что ему на пенсию пора, другие – отжимались на Красной площади. И то, и другое было ужасно. И я решил нарисовать его в жизненных ситуациях: с животными, в кругу семьи, на велосипеде. Получилась целая коллекция, которую я потом возил по выставкам – очереди выстраивались.

– Политическое направление в творчестве появилось одновременно с портретами Путина?

– По сути да, хотя художником я был всю жизнь: закончил художественную школу, в университете, правда, на физкультурника учился, но творчеством постоянно занимался – даже клип снял, называется «Мужик, держись». Был кузнецом, гончаром, в армии рисовал нонстоп, а еще гадал по руке. Потом, когда в 1990-е стал заниматься клубами, творчество почти забросил, на первом месте стоял заработок. Потом работал на выборах, плакаты рисовал, но больше, конечно, занимался организацией работы штабов кандидатов. Когда исполнилось 30 с чем-то, я почувствовал, что надоели клубы и рестораны. 9 лет назад я организовал галерею, расселил здесь квартиры. Сначала рисовал про йогу, у меня сейчас две выставки, связанные с этим. Потом где-то 4 года назад пришло понимание, что нужно делать: то, что я создам первый в мире. Тогда и появился первый плачущий Путин. Половина людей меня ругала из-за этого портрета, говорили: «Ты, вообще, осторожней, так нельзя. Гельману вон сломали ребра, проломили голову». А я вернулся из Индии, увидел, как здесь спокойно, причем настолько, что собаки на улице улыбаются. Я первое что сделал – покрасил волосы в красный цвет. Не могу жить в болоте, когда все спокойно. Тогда полностью и перешел на popart, потом на politart. А после плачущего Путина появился Путин в ромашках.

– С чего эмоции рисуете?

– Беру фотографии в открытом доступе с официального сайта. Потому что, как мне объясняли, это авторское право. Совпадение картины с фотографией – 70 процентов, но где-то ромашки на галстуке, где-то сердечко в руках. Когда начинал рисовать, даже письмо отправил с просьбой на разрешение его изображения, но ответа не получил и счел молчание знаком согласия.

– Путин ваши картины видел?

– Видел, мне сказали, что ему понравилось.

От валютчика до кремлевского художника

– Выходит, что вы прошли путь от владельца наркоклуба до фактически придворного художника?

– Придворным бы я себя не назвал, а клубами я занимаюсь с 1992 года. Тогда с однокурсником открыли клуб «Десятка». Это был первый клуб в России. Всего у меня было больше 20 клубов. «Тоннель» был одним из них. Причем моим он был не в самом начале, а в середине. Его тогда бросили первые хозяева и ушли, а я подобрал.

– Вместе с Терентием Мещеряковым?

– Мне он не разрешал упоминать его. К деятельности «Тоннеля» тогда кто только не имел отношения: музыканты, бармены. В «Тоннеле» мы отмечали как-то миллионного посетителя. Представляете, что это такое? Что касается репутации, могу открыть секрет: в такие клубы ходят подростки, а они живут на противоречиях. Они ходят туда, куда нельзя ходить, мы специально позиционировали себя именно так: к нам лучше не приходить, у нас кошмар.

– На самом деле никаких наркотиков не было?

– Наркотиков было ровно столько, сколько было в вашей школе и в любых других местах. За 12 лет работы – ни одного уголовного дела. Мы с этим боролись. Когда я занимался «Тоннелем», у меня было еще параллельно 6 – 7 клубных проектов.

– Например?

– Например, был такой – "Народный стриптиз", посетители клуба должны были раздеваться, много еще чего было.

– Как же все успевали?

– Я не болею ничем и никогда, ем один раз в день, 6 часов сплю, отдых – это смена деятельности и общение с детьми. Когда-то я работал на фарфоровом заводе художником, в 1989 году, я выполнял норму цеха, где работало 16 человек, один за ночь. Когда все уходили вечером, я говорил: «Можно, я поработаю один? Мне остальные мешают – лентяи, лодыри». И зарабатывал, как весь цех. Потом они меня за это и выгнали из цеха, я стал работать самостоятельно в своей мастерской, вышел на Невский торговать сделанными собственными руками вещами. На рынках я продавал чайники, масленки, на Невском, например, матрешки. Днем я еще учился в университете и преподавал карате, ночью занимался клубами. А еще была телефонная биржа, я на нее тратил 1,5 часа в день. Тогда не было Интернета, я звонил Васе и спрашивал, что у него есть, – у Васи был автомобиль; звонил Кириллу – ему нужен был автомобиль. Так каждый вечер я что-то менял, продавал и покупал. Потом еще торговал валютой, меня даже дважды забирали, а тогда давали 15 лет за торговлю иностранными деньгами. Но меня забирали и потом отпускали – я уговаривал, уже сквозь пальцы к этому относились. Основные силы я тратил на то,чтобы меня никто не ограбил. Людей за деньги убивали, моих знакомых человек 20 убили. Спросите у Константинова, что такое 1991 год и торговать тогда на улице матрешками.

– Как вы попали в движение «Идущие вместе»?

– Сначала я попал в движение «Наш дом Россия», потом работал на избирательных кампаниях. За это хорошо платили.

– Помните первую кампанию?

– Я пошел наблюдателем к нотариусу Сергею Выменцу (1995 год, выборы в Государственную Думу). Помню, мне дали инструкцию, что могу делать и про мои права, а потом пришел председатель, очертил мелом круг и сказал, что за него выходить нельзя. Я сделал шаг вперед и перешел черту, тут же позвали милиционеров, поднялся кипеш, весь день потом я гонял их по всем статьям кодексов. Мне очень понравилось. На следующие выборы тоже позвали, а потом в штабы позвали работать. Не помню уже, к кому, я и Сергея Павловича вспомнил случайно. Помню, что в Москве работал, но там мне не понравилось.

– Это в основном провластные кандидаты, чьи кампании вы вели?

– Нет, скорее это были те, кто больше платил. Провластные обычно меньше платят и стараются сделать все за счет админресурса. В движении «Идущие вместе» я был пару месяцев, не помню его уже особо. А в «Наш дом Россия» занимался несколько лет, выступал на съездах, несколько дней работал с Черномырдиным, помогал ему, выполнял поручения.

О неинтересности Полтавченко и вредности Шнурова

– Кроме Путина, кого рисуете?

– Шойгу вот стоит, его портрет заказали, и человек пропал, но думаю, купят, он интересный получился. Обаму рисую. Чилингаров есть. Серия картин с Пушкиным в 21-м веке. Нарисовал 15 картин достояния России, опрашивал людей, просил назвать тех, кто, по их мнению, представляет Россию. Я всех рисую. Пан Ги Муна, Дроздова. Кстати, 20 марта, когда Пан Ги Мун учредил международный день счастья, я дарю людям татуировки, набиваю их сам здесь, придумал специальный символ счастья.

Всего Путина, наверное, процентов 5, просто вы обращаете на него внимание. Да и Володин в кабинете же березки или розочки не повесит, в России традиция – в кабинетах вешать портрет руководителя. А за границу я езжу с березками и ромашками, потому что это русские картины.

– Полтавченко у вас с граблями и Пушкиным убирают Летний сад, а он тоже руководитель, тоже висит в кабинетах, будете его портрет в ромашках рисовать?

– Губернатора нельзя так рисовать. У меня одна картина с Полтавченко, и другие вряд ли появятся. Путина все обсуждают, а губернатора кто обсуждает? Да и я не городской художник и не районный, не семейный и не микрорайонный. Городские – Митя Шагин, Копейкин. Российские – их немного, трое или четверо, не буду их называть. Я же стремлюсь быть художником мира. Кстати, мне стыдно, что главный художник, лицо России за границей, – это человек-протестный. По нему определяют всех русских, и определяют плохо. Это Петр Павленский.

– Почему плоха его протестность?

– Это как раз не плохо, он таким образом свои политические взгляды выражает. Плохо то, каким образом он делает это преступным. Он себя ведет – как умалишенный. Это плохо для имиджа страны, мы недополучаем инвестиции. Из-за этого сюда не едут туристы.

– Неужели они боятся увидеть Павленского на Красной площади, прибивающего мошонку к брусчатке?

-Так и есть, для них это что-то опасное. Наши рейтинги поэтому падают. Или вот Шнуров. Плохо, что главный певец нашей страны сейчас ругается матом с больших экранов. Люди не понимают, как не следовать такому примеру, и в итоге бросают окурки на улице. Он является лидером мнения, за ним повторяют.

– Это же собирательный образ масс, в жизни Шнуров не кидает окурки и не ругается, как сапожник.

– Согласен, я с ним общался много раз – он умный человек. Если бы был «бухаю, но могу ускориться», он бы помер уже давно. Но здесь тогда речь об ответственности творческого человека за культуру страны. Если доходишь до вершины, то начинаешь отвечать за культуру людей, которые на тебя смотрят. Я, например, так не люблю, когда мусорят, что даже этому целую выставку посвятил: изобразил людей, которые бросают окурки или плюются семечками, в виде свиней и козлов.

– Шнурову нужно поменять имидж, избавиться от мата и тоже призывать не мусорить?

– Я его не осуждаю, я просто высказываю свое мнение. Его личное дело, как поступать. И если он начнет себя менять, то потеряет аудиторию. Ему, наверное, нужно что-то сделать более гениальное в другом направлении, так же как и Павленскому, ему уже сложно сделать большее, чем сделано было до этого. А так, каждые 12 лет надо что-то менять, иначе может начаться спад. Я достиг в клубной деятельности пика и ушел из этой истории.

Как продать Путина и изменить мир

– Вы себя позиционируете больше как художник или бизнесмен?

– Стремлюсь быть больше художником, но от бизнесмена отказаться не могу. При наличии семерых детей деньги очень нужны. Мне говорят: как же так? Я постоянно думаю о деньгах, все проекты монетизирую.

– Кто был первым известным покупателем ваших картин?

– Тина Канделаки. Сначала вышел репортаж по телевизору о картине с ромашками, а потом уже вечером позвонил человек от нее и спросил, сколько стоит. На следующий день люди приехали из Москвы. Мы с Тиной потом встретились на ПМЭФ через год, я подошел поблагодарить, а она в ответ сказала, что уверена, что правильно вложила деньги. Она не ошиблась: картина уже выросла в цене. Кто был после Тины, я уже не помню. Но помню, что много картин ушло в рамках Газового форума. Я убедил организаторов, что не надо делегатам форума дарить золотые часы с символикой «Газпрома», а надо подарить картины с видами города. У Володина моя картина уже несколько лет, уходя из Кремля, он забрал ее в Государственную Думу, есть у Веры Брежневой, у Антона Вайно. С каждым покупателем, конечно, связана какая-то своя история, но рассказывать что-то не могу, а что-то не хочу, всего в последнее время я в Москву около 20 картин продал. Недавно вот, кстати, продал картину Бастрыкину Александру Ивановичу. Я оформлял Следственную академию на Васильевском острове и рисовал на заказ Петра Первого. У Миллера моя картина есть. Сейчас мои картины еще в Смольном висят – в коридоре на третьем этаже. Там монах держит семерых котят на руках, рама вся в ромашках, на картине синее небо, облачка…

У каждого есть свой секрет продажи. У меня есть приятель, который ходит по друзьям и вешает им свои картины, а через год приходит и говорит, что намерен продать их, а человек привык и уже расстаться с картиной не может и покупает ее. У каждого свои методы. Продавать еще сложнее, чем рисовать.

– Вы говорите, что не так давно к вам пришло пониманию того, что надо делать. В чем оно?

– Нужно делать такие вещи, которые изменят мир.

– Петр Первый или березки – они изменяют мир?

– И они тоже. Буквально 2 – 3 года назад я начал рисовать коллекцию картин «Родина». В последнее время никто ведь на эту тему не рисует. У меня картина с матрешками, с березками, ромашками – это все Родина, мои ассоциации с Россией.

– А как эти ромашки мир-то изменяют?

– Я горжусь страной и верю в ее светлое будущее, эта моя вера тоже, наверное, кому-то передается. И это меняет мир.

– Таким образом, мир меняется в кабинетах Бастрыкина и Володина. А более прикладное и общенародное изменение мира присутствует в вашем творчестве?

– У меня есть картина «Счастье», а еще я не так давно открыл музей, который должен сделать людей более эмоционально грамотными. У нас ведь все в жизни от этого зависит. Потом у меня есть картина для улучшения зрения, есть картины специально для младенцев от 0 до 2 месяцев, когда дети смотрят на них, они развиваются, я уверен, что картины отразятся на их психике. Если картина не меняет мир, это не интересно. А скоро театральную постановку буду ставить: такой театр еще не делал никто в мире.

– Чем отличается от обычного театра?

– Всем. В этой постановке не будет никаких лишних действий, все будет четко и понятно. Будет 8 картин размером 2 на 2 метра, будет история – документальная постановка о Распутине. Еще в ближайшее время выпущу исследование, я специально заказал судебно-медицинскую экспертизу его убийства, не буду раскрывать подробности, но могу сказать, что тогда врачи ошиблись в выводах и сделали это намеренно с политической точки зрения. Распутин же пытался остановить участие России в Первой мировой войне, из-за этого его и убили.

– У вас не возникает ощущение, что вас не воспринимают серьезно: ромашки, березки?..

– Я для этого специально волосы и красил когда-то в красный, не хочу, чтобы меня воспринимали брутально или серьезно. Главное ведь – художников любить, потому что это люди, которые двигают прогресс, без нас движения вперед не будет. Я хочу, чтобы меня любили, чтобы я был востребованным, тогда появляется мотивация. Помещения, деньги, господдержка – это все вторично, если любить не будут.

Беседовала Ксения Клочкова, «Фонтанка.ру»