О литературе с Виктором Топоровым: Чудаки на букву «И»

«Сергей Носов детей не ест» - так называлась моя давняя рецензия на роман «Голодное время», действие которого разворачивается двадцать лет назад и начинается с того, что герой (в котором легко угадывался сам автор), практически умирая с голоду, сдает в «Старую книгу» полное собрание сочинений своего любимого писателя – Ф.М.Достоевского.

Почему Носов так любит Достоевского, догадаться совсем не просто. Ну, «колор локаль» (Петербург, он и есть Петербург), а так вообще-то ничего общего. Ни в литературе, ни в жизни. Особенно в жизни. Уже долгие годы, в обоюдном подпитии, я пристаю к Носову примерно с такими претензиями: «Вот Вы хороший писатель, Сережа, очень хороший, но не чрезвычайно хороший. А всё потому, что Вы очень хороший, даже чрезвычайно хороший человек. А чрезвычайно хороший писатель непременно должен в жизни быть редкой сволочью. Вот как тот же Достоевский».

Был такой исследователь Бахтин. Он придумал, будто Ф.М.Достоевский писатель полифонического склада. То есть дает высказаться персонажам, выражающим подчас противоположные точки зрения, предоставляя читателю право самому для себя решить, кто из них прав, кто виноват…

Это, разумеется, ерунда. Достоевский, заочно учась у иезуитов и загодя составляя коммунистический «Блокнот агитатора» (пусть и с противоположным знаком), передает на письме не спор, а видимость спора. Видимость – потому что последнее (а значит, решающее) слово писатель неизменно оставляет за любезным его сердцу и уму персонажем. То есть, как в России – во всем, - спорят все, а выигрывает эти споры сам Достоевский.

Я это к тому, что Носов мне, разумеется, возражает. Ну, не такой уж я хороший человек, говорит он, - и, чувствуется, был бы рад привести примеры своей, так сказать, испорченности, - но таковых не находит. И это его в глубине души не может не радовать тоже. Ну, а последнее слово, разумеется (поскольку Достоевского среди нас нет), остается за мной. И Носов, конечно же, не один такой- таковы же и его ближайшие друзья и «соседи» по литературе Павел Крусанов и Леонид Юзефович, - но у Носова человеческая «хорошесть» выступает в несколько гипертрофированной форме.

По-настоящему первоклассному прозаику важно быть негодяем, чтобы жизнь в его романах не казалась читателю ни сахаром, ни медом. Романные негодяи и полунегодяи неизменно оказываются куда интереснее картонных положительных персонажей: они срывают цветы удовольствий, они разлагаются и замечательно пахнут, они становятся подлинными образцами для подражания. Я мог бы привести мистическое подтверждение этому (про девять ангельских чинов и семь смертных грехов), но не буду, - поверьте мне на слово.

По-настоящему хороший человек может фигурировать в прозе по-настоящему хорошего писателя только в одном качестве – чудака. Чудака – или, как полемически заострил все тот же Достоевский – идиота. Человека не от мира сего. Если сатану называют Князем Мира Сего – то противостоит ему Человек Не От Мира Сего. Идиот. Чудак. Князь Мышкин. Или, как в рецензируемом романе Сергея Носова «Франсуаза, или Путь к леднику» - начинающий детский поэт сорокалетний без малого Адмиралов.

Россия – родина слонов? Ну, допустим. Но если Англия – родина чудаков (а это бесспорно), то Россия – родина идиотов. В хорошем смысле слова, как у Достоевского. В чрезвычайно хорошем. Или в просто хорошем – как в фильме Ларса фон Триера.

Рассказывая о своих чудаках, англичане создали «роман букеровского типа»: английский чудак это всегда эксцентрик и очень часто – сексуальный эксцентрик. Рассказывая о своих идиотах, русские писатели создали персонаж христологического типа ( то есть во Христа верующий, Христу в меру своих сил подражающий и на индивидуальное подобие Крестного пути обреченный); персонаж не то чтобы совершенно бесполый, но более чем определенно асексуальный.

Носовская «Франсуаза» написана на стыке этих традиций. Адмиралов со своей спинно-позвоночной грыжей (которой он дает имя, с которой беседует, с которой вступает в разнообразные эмоциональные и психологические контакты и к которой наконец ревнует мужа адмираловская жена) – несомненный чудак-эксцентрик в старом добром английском смысле. Вместе с тем, он «уходит к Леднику» - то есть восходит на личную Голгофу – вот так буквально, и его случайная смерть перед самым вылетом в туристическое путешествие (а фактически в паломничество) по горной Индии есть не что иное как начисто лишенное неуместного в данном случае пафоса Распятие.

И все же свое метафизическое странствие по Индии наш так и не состоявшийся детский поэт все же успевает совершить - и рассказывает о нем своей «Франсуазе»: это художественно сильная, хотя и не вполне оригинальная линия. – немало такого (экзистенциальное преображение европейца под воздействием экзотического опыта) уже написано и снято – в Америке и в Западной Европе. Чтобы ограничиться одним примером назову роман и одноименный фильм «Под покровом небес», героине которого тоже приданы евангельские черты.

Вкратце о фабуле. Адмиралов женат вторым браком (у него есть сын, ровно вдвое моложе отца, сам в 19 лет становящийся отцом, причем сразу дважды: от него беременеют и решают родить две подруги), не так давно он ушел со службы, вознамерившись не то чтобы спасти человечество, но издать книжечку детских стихов, часть которых к роману приложена. Адмиралов сидит на шее у неплохо зарабатывающей рабочей пчелки-жены, но та не против; единственное, что тревожит ее, это патологическая привязанность мужа к своей «Франсуазе».

Прибегнув к хитрости, жена отправляет Адмиралова на курсы психологической корреции, ведь просто к психиатру он ни за что не пошел бы. Однако на курсах (формально по борьбе с никотиновой зависимостью), как выясняется, все такие – чудаки и эксцентрики обоего пола, которых родственники обманом затащили для начала в стационар; но есть и двое, похоже, настоящих сумасшедших - и это как раз двое здешних психиатров, отличающихся друг от друга лишь короткими еврейскими фамилиями.

Итак, христологический герой (а по Достоевскому – идиот) Адмиралов попадает в атмосферу английского букеровского романа, плотно населенного чудаками-эксцентриками. И здесь по законам жанра (вспомните, кто читал, Айрис Мердок или Ивлина Во) букеровский роман должен превратиться в сексуальную комедию – в комедию и нравов, и положений (это каламбур), – должен превратиться в «квадратно-гнездовой пересып», как пошутил когда-то один детский поэт, в соавторстве с которым немало поработал если уж не Адмиралов, но хотя бы сам Носов.

Тем более, что именно таковы нравы, царящие на коллективных тренингах, на курсах по ускоренному изучению английского языка, на поэтических семинарах и у всех остальных наших отнюдь не анонимных алкоголиков… Однако ничего подобного не происходит. Для описания подобных мерзостей Сергей Носов слишком хорош как человек, но роман его от этого – пусть всего самую малость – проигрывает.

Проигрывает – и пробуксовывает. Словно эксцентрикам и чудакам (не говоря уж об идиоте Адмиралове) не по 38-39 лет, а по 50-55 – как петербургским фундаменталистам, на которых они постепенно начинают походить (походить далеко не столь разительно, как в «Вороне белом» у Павла Крусанова, но тем не менее). Отправляются на рыбалку, готовятся к путешествию в Индию, степенно и приятственно «принимают на грудь» - и столь же приятственно беседуют. А потом Адмиралов случайно гибнет.

Что ж, роман получился, но, как водится, не весь и не во всем. Как заметил «Василий Иванович Чапаев», вернувшись с экзаменов в Академию Генштаба, не всё я там сдал, Петька! Мочу сдал, кал сдал, а письмо и арифметику завалил… Во «Франсуазе», конечно, расклад сданного и заваленного куда более благоприятный. Сергею Носову удалось в этом романе подступиться к Достоевскому с неожиданной, небанальной и, казалось бы, совершенно неприступной стороны – со стороны князя Мышкина, - а вот комедия нравов, при всей эксцентрике, получилась, пожалуй, несколько бесполой: английский роман, да, но скорее столетней, чем полувековой давности. Впрочем, Достоевский, разумеется, перевешивает, а значит, роман удачен.

«Франсуаза» - как и «Ворон белый» Павла Крусанова – номинирована на «Нацбест», в рамках которого эти двое – неоднократные шорт-листники многих премий – не пересекались в один год еще ни разу. Что ж, тем любопытнее. Крусанов занят спасением человечества, а Носову не удалось спасти одного-единственного героя – но такого, физически спасать которого ни в библейском предании, ни в литературной традиции вроде бы не принято.

Виктор Топоров, специально для «Фонтанки.ру»