«Дети солнца» в Театре на Васильевском: Деревянные костюмы (фото)

Через несколько месяцев после появления этой пьесы Максима Горького ее спешно приняли к постановке Театр Комиссаржевской в Петербурге и МХТ Станиславского в Москве. Дело было в революционном 1905-м. Спустя сто с небольшим лет «Дети солнца» вновь будоражат умы. В петербургском Театре на Васильевском пьесу поставил режиссер Владимир Туманов.

Химик Павел Протасов с патологической увлеченностью проводит дни за научными опытами. Его скучающая жена Елена пытается привлечь внимание мужа вялотекущим флиртом с художником Вагиным, поборником оскар-уайлдовских идей «искусства для искусства». Сестра Протасова Лиза страдает от нервов: она стала свидетельницей кровавой расправы над мирной демонстрацией и мучается неотвязными страхами. Высоких мыслей и чувств означенных «господ» не разделяют окружающие их «товарищи» из простолюдинов. Домовладелец рад при случае околпачить непрактичного Протасова, слесарь Егор смотрит на химика свысока, пьяница Яков Трошин агрессивно юродствует, прервав чинную беседу господ на пленэре, а горничные ничтоже сумняшеся выпивают весь господский кипяток и не по назначению расходуют господское мыло. Посредниками двух миров оказываются самые симпатичные герои пьесы, сводные брат и сестра, ветеринар Борис Чепурной и вдова Мелания Кирпичева. Оба вырвались «из грязи в князи» – Мелания за счет женитьбы на богатом старце, Чепурной за счет образования и труда. Обоих приводит в дом Протасовых чувство: Мелания по уши влюблена в химика, Чепурной – в его сестру. У обоих влюбленность закончится трагически. Финальной точкой оказывается бессмысленный и беспощадный «бунт мастеровых» – озлобленная чернь вламывается в дом Протасова, Лиза сходит с ума.

«Дети солнца», пожалуй, самая недооцененная пьеса Горького. Писателю, заточенному в каземат Петропавловки, власти милостиво разрешили коротать время за написанием «комедии». В итоге комедии, конечно, не получилось, но вынужденный жанровый крен дал интересный плод – упругий текст с изрядным числом персонажей, находящихся в непрерывном движении. Здесь бесконечно кто-то входит и выходит, одно беспокойное объяснение сменяется другим, разворачивается несколько любовных интриг. Это формальное свойство режиссер Туманов чувствует – недаром он дает своей постановке подзаголовок «Русская кадриль», уподобляя действие пляске с поочередным выходом пар и обменом партнерами. Несомненно, Туманов понимает и другие литературные особенности пьесы: присутствие в ней потаенной пародии на комедии классицизма, в которых герои благородного сословия и простолюдины существовали в параллельных, редко пересекающихся измерениях, и саркастические игры Горького с пьесами его современника Чехова. Появление посреди возвышенной беседы героев забулдыги Трошина, например, явный парафраз эпизода с прохожим во втором акте свежей чеховской вещицы – «Вишневого сада». Тут есть и другие любопытные заимствования. Фамилия химика напоминает о другом Протасове, персонаже драмы Толстого «Живой труп», – эскаписте, искавшем спасения в бегстве от социальных уз.

Но эта пьеса может быть интересна сегодня даже тем, кто далек от истории литературы и театра. Горький поставил проницательный социально-психологический диагноз русскому обществу, погружавшемуся в революционную пучину. «Дети солнца» – об утрате социальной связи, о социуме, в котором интеллигенция и народ так бесконечно далеки друг от друга, что совершенно неспособны к взаимопониманию. Причем Горький не щадит ни грубого народа, ни болтливых интеллигентов. Диагноз – не только в распаде коммуникации, но вполне сознательном нежелании ее поддерживать. Слова становятся защитной ложью, а произносящие их люди агрессивны в опеке своего «я» и не затрачиваются даже на минимальное уважение друг к другу. Стоит ли лишний раз писать, что диагноз Горького нимало не устарел, а описанная им болезнь в наши дни на глазах прогрессирует?

Серию заметных постановок «Детей солнца» последнего времени открыл в 2008 году спектакль пожилого классика позднесоветской сцены Адольфа Шапиро в Малом театре. Несмотря на участие отличных артистов Евгении Глушенко, Людмилы Поляковой и Василия Бочкарева, он не оправдал ожиданий: гора родила мышь, вернее, бессвязные жанровые сцены с участием забавных хлопотунов в условно-исторических одеждах. В 2010 году, словно сговорившись, за пьесу Горького взялись три заметных европейских режиссера, услышав в ней отзвук совсем не русским мотивам и проблемам. Стефан Киммиг в берлинском Deutsches Theater транспонировал «Детей солнца» в саркастическую зарисовку из жизни современного немецкого мидл-класса. Люк Персеваль в гамбургском театре Thalia пошел дальше, обнулив социальные статусы героев и превратив пьесу в затяжной сеанс групповой психотерапии. Голландец Иво ван Хове более романтичен, его спектакль в Tonnelgroup Amsterdam представляет героев «Детей солнца» последними рыцарями науки и искусства, светоносными людьми эпохи модерна. Вместо финального бунта мастеровых на сцене – парад одиозных политиков XX века: от Гитлера до бен Ладена, сметающих прекраснодушных идеалистов с лица земли. Право на возрождение в новом веке ван Хове дает только Лизе, ведь она руководствуется не разумом, а сверхчувственной интуицией. Сейчас над «Детьми солнца» в Екатеринбурге работает Николай Коляда – возможно, именно ему удастся найти к пьесе Горького тот интерпретационный ключ, что позволит ей прозвучать вполне актуально.

В случае премьеры Владимира Туманова об «актуальности» говорить не приходится – постановщик явно предполагал беседу о вечных и вневременных ценностях. Главное удивление от работы Туманова – усекновение финала с бунтом мастеровых: спектакль будто завершается на полуслове, притом что прежде, три с половиной часа, следовал тексту Горького почти до запятой, с каким-то даже чрезмерным упорством. Разгадать загадку нетрудно. Режиссер Туманов сделал из «Детей солнца» морализаторскую притчу, и он грозит своим героям не социальными потрясениями, но высшим судом. Подсказку содержит уже декорация Александра Орлова: сцена заставлена полыми четырехугольными деревянными колоннами, на каждой, словно на надгробии, черно-белая фотография. «Когда волокно химически обработанного дерева можно будет прясть, – реплика Протасова, явно навеявшая художнику сценографический образ, – тогда мы с тобой будем носить дубовые жилеты, березовые сюртуки». В финале спектакля гром апокалиптической бури сменяется в фонограмме на баховскую арию, а художник по свету Евгений Ганзбург зажигает в каждой деревянной колонне по прожектору, и образ становится вполне прозрачен. Эгоисты, затворившиеся в деревянных сюртуках себялюбий, растащили божественный солнечный свет по своим каморкам – и воцарилась ночь Апокалипсиса.

Режиссерская концепция несколько претенциозна и прямолинейна, но Владимир Туманов подробно мотивирует ее по ходу действия. С первой же сцены предельно акцентирована эгоистическая жестокость героев друг к другу. Протасов пытается уклониться от объяснения с Егором – но Лиза с насмешливой миной вынуждает его обратиться к слесарю с нотацией. Чепурной с удовольствием демаскирует перед обществом невежество Мелании. Егор со товарищи не менее восторженно врываются в беседу «господ», прерывая ее пьяной пляской. Дальше – больше. Горьковские реплики звучат у Туманова резко, наотмашь, в них много яду. Даже язвительные апарты, реплики в сторону, в спектакле Туманова произносятся во всеуслышание и в лицо объектам насмешки – никто никого не щадит.

Лучшей актерской работой в спектакле стала Елена в исполнении блестящей Натальи Кутасовой. Безупречное изящество манер и королевская осанка для этой Елены – раз и навсегда усвоенная игра. Елена – Кутасова не прощает пренебрежения – мстит осторожно, холодно, артистично, не из злобы, а по непререкаемому для героини праву королевы. Мстит Мелании, покусившейся на чужого мужа, втираясь к ней в конфидентки, мстит Вагину, осмелившемуся мечтать о близости, наконец, мстит мужу, Протасову. Брошенная, как ненужная вещь, супруга снова оказывается востребована – хотя бы в качестве громоотвода, способного предохранить душевный комфорт Протасова от любовных признаний Мелании и дуэлянтских выпадов Вагина. Кутасова-победительница растягивается на кресле, как на троне. Она мягчеет и даже готова к добрым делам. Режиссерский акцент тут заметен: именно затеянная из лучших побуждений шутка с Чепурным приведет в итоге к его самоубийству.

Чепурной в исполнении Юрия Ицкова – работа не менее яркая, просто чуть менее поддержанная режиссурой. Из своего фирменного обаяния, помноженного на сочные эксцентричные актерские оценки, Ицков лепит образ бесконечно одинокого чудака. Этот громогласный, не всегда тактичный, порой жестокий человек находится на грани суицида с первого появления в спектакле. Его последняя надежда – Лиза: судорожно протянутые руки Ицкова, сдавленный хрип его молящего голоса под аккомпанемент рассыпанных костяшек в сцене игры в лото – в начале спектакля. В конце – в лице и тоне деланая веселость, отчаянный прощальный поклон будущего висельника. (Прилагается обвившийся вокруг шеи удавкой красный галстук – подобных сценических метафор в спектакле множество, включая набеленные, как у покойников, лица героев и возникающие то в спутавшихся волосах кавалеров, то на шляпках дам «дьявольские» рожки.)

Весьма достойно справляется с ролью Протасова вступивший в труппу Театра на Васильевском киноактер Евгений Леонов-Гладышев. За инфантильными энтузиазмом и капризностью артист умело обнажает второй план – раздраженный эгоцентризм. Особенно удачно Гладышев проводит сцену любовных излияний Мелании. Протасов притворяется непонимающим, но актер вполне изобличает персонажа – вспыхивающими в глазах искрами бешенства и нервно играющей скулой. Образ Лизы в спектакле Туманова – и квинтэссенция мира воинствующих аутистов, и его воспаленная совесть. Марии Фефиловой в этой важной роли больше удаются пламенные монологи первого действия, зато играющая с ней в очередь Светлана Щедрина несравненно убедительней в финальных сценах безумия. Менее удачны образы Вагина (Леонид Алимов) и Мелании (Татьяна Калашникова), и винить в этом двух по-настоящему классных артистов было бы близоруко. В обоих случаях режиссером роли решены на грани шаржа, а в результате гротеск напыщенно-экстравертного Вагина и грубоватой клоунессы Мелании порою достигает чрезмерного градуса.

«Дети солнца» в Театре на Васильевском – работа честная, добротная, серьезная; даже ее недостатки могут быть трактованы как продолжение достоинств. Пожалуй, кроме одного – старомодной, форсированной манеры актерской подачи, включающей и пламенные декламации в зал, и неоправданную экспансивность, и ветхие интонационные штампы. Критиковать за это актеров, опять же, не приходится – в спектаклях главрежа театра Анджея Бубеня та же труппа играет несколько иначе. Доброжелательную рецензию на этот спектакль вполне можно отстучать на ноутбуке (что автор настоящих строк и сделал). А вот восторженную, увы, удастся написать разве что перьевой ручкой.

Андрей Пронин
«Фонтанка.ру»

О других театральных событиях в Петербурге читайте в рубрике «Театры»