"Евгений Онегин" между нот

Михайловский театр продолжает заявленную в начале сезона политику приглашения «звёзд» со стороны – как из-за рубежа, так и из Мариинки и даже из расположенной по соседству Филармонии. Шестого ноября в Михайловском театре спектаклем «Евгений Онегин» продирижировал народный артист России Александр Дмитриев.

Событие афишировалось: михайловскому «Евгению Онегину» уже 22 года, потому было необыкновенно интересно, что признанный дирижёр сможет сделать с этим спектаклем. Какой «фейс-лифтинг» ожидает постановку, в остальном вполне, так сказать, дежурную. Хотя профессионалы утверждают - чтобы выявить реальный уровень труппы, надо всего лишь посетить рядовой спектакль.

Начнём, пожалуй, с музыкальной драмы. В том смысле, который имел в виду дирижёр Вячеслав Иванович Сук. Дело в том, что в дореволюционном Петербурге существовал Театр Музыкальной Драмы, часто дававший интересные в постановочном отношении спектакли, которые, увы, высокой музыкальной культурой не отличались. После одного из таких спектаклей дирижер и заметил: «Когда муж расходится с женой – это семейная драма, а когда хор расходится с оркестром – это драма музыкальная».

То, что на «Пиковой даме», открывавшей сезон, казалось досадной случайностью, на «Онегине» явилось уже закономерностью: не только звучание хора ужасно – его группы категорически не совпадают во времени как между собой, так и с оркестром. Маэстро Дмитриева, однако, это нимало не смущало – ему хватало забот и с солистами, которые тоже жили в своих темпах и ритмах, отличных от тех, что царили в яме. В дуэте «Привычка свыше нам дана» дирижёр «осаживал» оркестр, как норовистую лошадь – но музыканты, запоздало поняв намерения дирижёра, резко двигали темп вперёд – и тут уже Дмитриеву приходилось нагонять певцов. Это занятие, впрочем, маэстро быстро наскучило, и до конца спектакля он уже практически не обращал внимания на солистов, и они платили ему той же монетой.

Полноценно звучали персонажи только Няни, Лариной и Трике (Екатерина Севрюкова, Нина Романова и Александр Петров, соответственно). На своём месте был также Антон Пузанов (Зарецкий). Мощно звучал и Александр Матвеев (Гремин). Однако г-н Матвеев был чертовски далёк от образа Князя: своим могучим басом он гаркал и покрикивал, как боцман во время аврала. А в знаменитой арии взревел, как многотонный грузовик на российской распутице, и покидая сцену, чуть не снёс половину декораций. Наталья Ярхова (Ольга), явив публике удручающее отсутствие низких нот в голосе, беззаботно и шаловливо ускакала в своей арии аж на три такта вперёд.

Но самым ужасным стало явление на сцене двух главных солистов: Онегина (Александр Кузнецов) и Ленского (Сергей Гранквист). Обоих характеризует, в первую очередь, катастрофическое отсутствие певческого голоса. Г-н Гранквист уже пробовал петь баритоном в «Санктъ-Петербургъ Опера» – неудачно, он запел тенором – и вновь фиаско: зажатые на горле, вымученные верхние ноты, скорее, похожие на писк, и дребезжащий тембр в центре диапазона – вот его творческий багаж. У Александра Кузнецова в диапазоне начисто отсутствует середина – недостаток для баритона непростительный. Кроме того, он не пел, а декламировал, проговаривая роль и слегка растягивая слова.

Дело, однако, не только в этом: врали солисты безбожно! Были ноты фальшивые, было невнятное бубнение текста вместо вокала. Исполнительница партии Татьяны Мария Литке тоже «радовала» каким-то тоскливым «междунотьем». И это – Императорский театр? Я, конечно, понимаю, что молодым везде у нас дорога, и сам постоянно ратую за привлечение молодых солистов в оперу. Однако Михайловский театр – не оперная студия, и вылезать на сцену с просто-напросто невыученными партиями тут никак негоже.

Здесь неизбежно возникают самые популярные в России вопросы – это «кто виноват?» и «что делать?». Чтобы избежать обвинений в неконструктивном злопыхательстве, попробуем найти на них ответ. Известны ли в истории случаи, когда дирижёр с одной репетиции «влетал» в спектакль? Безусловно. Это были ситуации, продиктованные форс-мажорными обстоятельствами: болезнью ранее заявленного дирижёра, и так далее – как правило, шедевров при этом не созидалось. В нашем случае никакого форс-мажора не было: участие маэстро Дмитриева анонсировалось ещё в сентябре – и думается, он мог взять столько репетиций с оркестром, сколько необходимо. Куда более привыкший к симфоническим произведениям, дирижёр «выжимал» из оркестра максимум звучности, жертвуя более нежными динамическими нюансами в пользу «крупного помола». А ведь Чайковский неспроста «Евгения Онегина» не «оперой», а «лирическими сценами» назвал!

Вновь приходится вспомнить Е. А. Мравинского с его бессмертной фразой: «Во всём виноват дирижёр». Прямой обязанностью дирижёра в опере является провести ровно столько спевок и оркестровых репетиций, сколько необходимо. Если солисты категорически непрофессиональны – поставить перед дирекцией оперы вопрос о замене певцов; добиться адекватной работы хора. А если труппа никак не отвечает требованиям дирижёра – то, наверное, надо просто уйти. Впрочем, можно «отмахать» спектакль и с одной репетиции, или вообще без репетиций, закрыв глаза и уши на певцов и хор. Но тогда это будет называться замечательным русским словом «халтура» – на другие языки, кстати, совершенно непереводимым.

Кирилл Веселаго,
Фонтанка.ру