«Я в своей практике не встречался с изотопами, которые нашёл Росгидромет». (фото)

Признание Росгидромета о радиоактивных изотопах после аварии в Белом море помогает версии, что смерть сотрудников Росатома не связана с ядерным реактором.

Новость от Росгидромета о том, что пробы, взятые под Северодвинском, показали выброс в атмосферу «короткоживущих техногенных радионуклидов» стронция, бария и лантана, подстегнула волну радиофобии. По словам петербургского физика-ядерщика Владимира Жеребчевского, опубликованные 26 августа данные не рассказывают о масштабах загрязнения, но усиливают версию о том, что 8 августа в Белом море не было взрыва ядерного реактора. Как специалист по радионуклидам, ядерным реакциям и детекторам излучений он призывает не доверять никаким данным по ЧП, кроме показаний приборов.

- Владимир Иосифович, специалисты Росгидромета провели анализ проб в Северодвинске и обнаружили радионуклиды стронций-91, барий-139, лантан-140. О чём вам, физику-ядерщику, говорят эти данные?

– Если честно, то я затрудняюсь ответить. Это странные изотопы. И могу сказать сразу, что это не реакторные изотопы.

- Это не те изотопы, которые даёт авария с ядерным реактором?

– Да. Именно поэтому я полностью согласен с Сергеем Ивановым (помощник президента по экологии, министр обороны в 2011-2007 годах, вице-премьер до 2011 года, глава администрации президента до 2016 года. — Прим. ред.), который сказал, что этот инцидент нельзя сравнивать ни с Чернобыльской катастрофой, ни с чем-то таким реакторным. Это следует из озвученного перечня изотопов.

- Так, может, нам этот перечень для того и дали?

– Это другой вопрос. Не мой. А из того, что я прочитал в вашей утренней новости на «Фонтанке», я могу лишь сказать, что Иванов прав.

- Какие есть варианты появления в атмосфере названных изотопов, если это не взрыв реактора?

– Не могу даже предположить. Я пересмотрел их характеристики. Это короткоживущие изотопы. Про их использование в промышленности я даже не знаю. Мы в своей работе с таким не сталкивались. Я верю в официально озвученную версию про инцидент с изотопным источником. Но не знаю про эти (названные) изотопы… В принципе, как продукты они возможны в этом изотопном источнике. Почему нет.

- То есть новости могут быть подтверждением того, что инцидент произошёл с чем-то, чего ещё не знают учёные?

– Сложно сказать. Информации нет вообще никакой. У меня лично нет необходимых материалов. Я сужу по тому, что попадает в СМИ. Но по этим изотопам я не могу сделать никакой внятный вывод. Более глубинный. Одно можно сказать: короткоживущие изотопы тоже нормируются требованиями радиационной безопасности.

- И насколько опасны изотопы стронция, бария и лантана? Допустим, по времени.

– По времени можно сказать, что эти изотопы могут распасться за 2-3 часа. Всё зависит от того, какая у них была активность изначально. Нам сообщили, что у стронция период полураспада 9 часов. Но я не могу сказать, что эти изотопы перестанут быть опасными через какой-то конкретный промежуток времени. Надо знать, каким был выброс. Вот они написали, что проводили измерение радиоактивности и гамма-спектрический анализ. Из этого анализа они как раз и узнали, какие были изотопы. Но цифры по активности не приводятся. Активность – это число распадов в единицу времени. Насколько он интенсивно излучает.

- То есть понять степень опасности мы на самом деле сейчас не можем, хотя архангельский губернатор сказал, что всё ок?

– Конечно. Потому что мы не можем сравнить эти данные с принятыми нормами. Но повторюсь, это не реактор.

- Смотря что называть реактором. Насколько миниатюрным может быть ядерный реактор сегодня?

– По конструкциям из тех, которые я знаю, они все большие. Реактор – это не то, что может быть миниатюрным. По крайней мере, когда я с ними работал, было так. Но всё, что связано с реакторами, это очень специфическая тема. Я с миниатюрными реакторами никогда не сталкивался, но это не значит, что их нет.

- Действительно можно определить тип «изделия», зная объём веществ, которые попадают в атмосферу?

– Смотря какая информация есть. Исходя из того, что мы знаем сегодня, навряд ли мы можем это сказать, кроме того, что это не реактор. Очень мало информации.

- Как понимать данные о перебоях в работе станций мониторинга радиационной ситуации после ЧП 8 августа? Совпадение?

– Не могу сказать. Не знаю, как эти станции устроены. И я бы вообще не доверял такой информации. Невозможно проверить достоверность самой информации об отключении этих станций. Я не верю источникам этой информации.

- Кому же тогда верить?

– Приборам.

- Так ведь не поднесёшь, не подплывёшь и не пролетишь. 230 квадратных километров закрытой зоны в море теперь.

– Ну, мы же можем проводить замеры в Санкт-Петербурге? Можем. И они говорят, что всё хорошо. А что касается инцидента в Архангельской области, то данные практически нулевые и всё, что пришло за эти несколько недель, картину не дополняет.

- Возможно, нужно дождаться данных от иностранных специалистов?

– А что иностранцы могут рассказать нам о нас?

- Когда случился Чернобыль, их данные были весьма говорящими.

– Правильно. Там было серьёзное облако выбросов. Если бы было что-то серьёзное в Белом море, то нам бы уже рассказали коллеги. И в Ленобласти было бы заметно. На мой взгляд, проблема искусственно раздувается.

- Когда нет фактов, есть слухи. Недоверие к властям – мощный союзник фобий и паники.

– Эта паника у нас зиждется на фобиях после Чернобыля. Радиофобия называется. СМИ постарались. С радиацией нужно уметь работать. Защищаться, регистрироваться. А не бежать за йодными таблетками. Когда где-то говорят, что есть некий источник радиационного излучения, что-то случилось, сразу начинается паника. А паника основана на незнании.

- То есть вы не видите роли наших властей в столь долгом «полураспаде панических настроений населения»?

– Вы задаёте провокационные вопросы.

- Работа такая. И специалистов, готовых разъяснять, не так много. Да и не так много готовых соглашаться с Ивановым, который сказал, про тех, кто ищет параллели между Белым морем – 2019 и Чернобылем-1986, что они «спятили»…

– Не комментирую такие вещи. Это переход на личности.

- И соглашаться с авиационным инженером Марком Солониным, который говорит, что разработки ракет с ядерными установками несут лишь вред, вы не готовы?

– Мы, учёные, занимаемся мирным атомом. Я не в теме разработок, того, что сломалось у военных сейчас. Пока что у меня такое ощущение, что весь этот сюжет кто-то искусственно раздувает. Может быть, даже кому-то это выгодно. Нашим это не выгодно. Видимо, это какие-то враги России.

- Враги России? Без кавычек?

– Тут термин враги может быть и в кавычках, и без. Разные есть. Несчастный случай. Выброс. Раздули. Но ведь и на не ядерных испытаниях бывают трагедии. Взорвался где-нибудь котёл паровой, погибли люди. Трагедия. Но шума такого нет. Здесь же получается, что любое ЧП, связанное с радиацией, приводит к волнениям. Мы, учёные, пытаемся как раз просветительскую деятельность вести. Люди ведь не часто задумываются, что радиация постоянно вокруг нас. Есть вкрапления в гранит наших набережных. Там превышения фона в несколько раз. Или вы в горы поднимаетесь. Мы живём в радиоактивности. Её бояться не надо. Нужно уметь мерить и принимать меры, чтобы она не воздействовала так сильно. А про доверие к данным властей вопросы задавайте уже не мне.

- Но вы же не будете спорить, что скорость получения правдивой информации должна быть выше?

– Этот мяч на вашей стороне. СМИ должны взаимодействовать с властью и пытаться найти ответы. Я же пока не вижу причин для опасений в Петербурге после инцидента в Белом море. Лично я в своей практике не встречался с изотопами, которые нашёл Росгидромет.

Николай Нелюбин,
специально для «Фонтанки.ру»

© Фонтанка.Ру