Покаяние по Белковскому. Пришло удобное время (фото)

Политическим публицистам жанр пьесы известен лишь по школе. Условие недостаточное, чтобы прочитать «Покаяние» известного столичного медиаигрока и политолога Станислава Белковского. Осенью этого года автор удивил текстом. Не малоизвестной бахромой из жизни российской элиты, а неожиданно неосознанным возобновлением чеховской традиции.

Напрасно Станислава Белковского некоторые причисляют к оппозиционерам. Мол, рожденный в Прибалтике, начавший политологический путь еще с Константином Боровым, дошедший до тесных отношений с Борисом Березовским, неуправляем. Он, скорее, бретер с умением в любой момент воспользоваться особым едким словом, невзирая на ранги, но и не переступая понятийные приличия. В третьем тысячелетии он скинул в продвинутые массы несколько звонких докладов, в которых чувствовался эпический задор. Одно название «Одиночество Путина» подчеркивает геологическое мышление Белковского. Но это, скорее, заглавие будущей саги. И, конечно, главный апологет имперского мышления Александр Проханов не смог себя не порадовать, когда вывел пять лет назад Белковского в образе главного героя уже в своем романе «Политолог».

Так что у Белковского репутация. Что само по себе редкость. Как только на глаза попадается его работа в переплете, сразу возникает ассоциация – очередной ход «конем» в новой партии. Возможно, чьей-то. В данном случае Станислав удивил. Новая пьеса в двух действиях – это не пинок временным оппонентам. Это литература. А во времена скучного застоя и кризиса всех мастей – это практически артефакт.

Трудно не распознать в действующих лицах пьесы Егора Гайдара и тень дедушки Ельцина. Понятно, что Белковский не смог отстраниться от исторического контекста генезиса местной власти времен буржуазной революции – откуда, зачем и почто она пришла. А время по Гоголю было-то удобное. И завернул он их в редкую декорацию – в домашние тапочки и кафель с подогревом. Сделав беззащитными, как в "Доме-2". Типа, "Дача-2". Да еще с едкими фамилиями. С лицами в пьесе негусто, и это упрощает прочтение. Но чего стоит Тамерланович Толь или, к примеру, хлесткий персонаж Гоцлибердан.

Сам Станислав Белковский ответил «Фонтанке», что «прямого тождества нет».

Все же не в этом заслуга. Сам текст лучше. Это некое возвращение в традицию конца девятнадцатого века, когда еще не обрушился в интеллигентское болото соцреализм, когда еще не зацементировалось обязательное условие прозы - присутствие положительного героя. Герои Белковского несимпатичны, и на каждой странице стараются стать несимпатичнее изо всех сил:

Гоцлибердан: Он любит всякие Реле и Шато. Чтоб похоже на средневековые замки.

Толь: Вот в таких жить и будем.

Порой интонации пьесы возвращают читателя в более позднюю прозу – в «Башню» Иосифа Бродского. Голос невидимого существа или Корпорация вечной жизни навевают.

Хотя многие знания жизни Власти в быту Белковскому помогают, читателя они заставляют постоянно напрягаться – вспоминать, что было тогда, и что писала пресса. Это минус. Но не катастрофично. Лучше не анализировать. Ведь просто смешно:

Толь: Во-первых, я не знаю, черт возьми, бывают ли у нас ошибки. Может, когда по-японски говорим, и бывают. А если какие-то и были, то они ничто по сравнению с результатами. Мы создали русскую свободу. Пойми! Мы сделали так, что коммунизм снова стал невозможен. А когда о мифических наших ошибках пишут маргинальные мудаки типа Белковского, это никому неинтересно.

Теперь о книге с точки зрения полки: Белковский не искушен в издательстве, он на пьесе не зарабатывал и не заработал; обложку оформили люди где-то внутри «академии вечного принта» и получилось хреново.

Теперь о пьесе с точки зрения сумочки блондинки: пьеса должна быть тоньше. Чуть за 200 страниц – перебор. А главное - чрезмерно для сцены. А она прекрасно ляжет в театр, если станет короче. Диалоги уже перебиты вставками-паузами: «раскаты зимнего грома», «стук тростью об пол», «встают перпендикулярно».

Пьеса может стать событием. Тем более - что-то начинает происходить в обществе: на федеральных каналах новость «Дмитрий Медведев на саммите G-20» идет третьей после шпионского скандала и нападения на журналиста Олега Кашина, но перед гоночной машиной «Маруся» Николая Фоменко, а нерукопожатных в администрации президента публицистов (таких как Юлия Латынина и Станислав Белковский) приглашают на федеральный эфир в прайм-тайм.

Исчезает самоцензура, и появляются надежды на настоящую литературу. Власть этого опасается все менее.

По Белковскому, она боится только одного – того слова, что написано у него на обложке.

Евгений Вышенков

О других новостях в области литературы читайте в рубрике «Книги»