Два врага, четыре метра и Новый год

Достойная рождественская история обязательно должна оказаться доброй сказкой. Со свежим дыханием притчи. В противном случае – это нетрезвый фортель в результате совокупности случайностей. Двадцать лет назад в ленинградскую новогоднюю ночь молодой офицер милиции провисел четыре часа между небом и землей. Совершив там должностное преступление, он понял, что мы порой воюем с хорошими людьми. Просто судьба часто засовывает их в противоположные окопы.

Заранее прошу прощения за чрезмерное употребление местоимения «я». Но жанр рассказа за праздничным столом не может исключить его. В 1987 году я работал в уголовном розыске. В городе-герое Ленинграде. Помимо всего остального, на наш отдел свалили отлов вьетнамских студентов, которые после окончания ВУЗов не спешили уезжать к себе на родину. Не спешило их много. Мы тогда не задумывались почему. А ответ был прост: после закона о кооперации в СССР жить стало веселее, нежели во Вьетнаме. Там за тридцать лет беспрерывной войны страну нашпиговали взрывчаткой в прямом и переносном смысле. За что отдельное «спасибо» генеральным спонсорам-«побратимам» – США и СССР.

Невозвращенцев было около четырех сотен. На сегодня это смешно. А в 1987 году на заслушиваниях погоны в два просвета брызгали слюной.На моем рабочем столе смешались бесконечные ориентировки с сотнями фотографий в фас. Утопия заключалась в том, что отличить одного от остальных было нереально. Абсолютно. Запомнить их данные являлось химерой. Вьетнамцы передавали друг другу студенческие билеты и, даже при случайном задержании, состоящий в розыске спокойно уходил от погони.

Подобное мировосприятие гениально отражено в кинофильме «Мимино», когда японские туристы, обратив в аэропорту внимание на Фрунзика Мкртчана и Вахтанга Кикабидзе, размышляют: «Все эти русские – на одно лицо».

Вьетнамцы системно занимались контрабандным ввозом запчастей для электронных часов «Семь мелодий», собирали их в космических масштабах на съемных квартирах, отдавали товар оптом нашим спекулянтам на Апрашке и Галерке, полученные деньги эффективно меняли на валюту, а последнюю переправляли себе домой. На эту валюту закупались запчасти для часов «Восемь мелодий»…

Все это прекрасно осознавали. Но изменить что-либо было не возможно. Оперативники сетовали на правду: дело в том, что вьетконги никогда не стучали, и оперативная работа с ними ограничивалась личным сыском. Они не доносили не только друг на друга, но даже на представителей других этносов. В том числе и на наших соотечественников.
К тому же и сам советский народ почуял воздух наживы (это уже ближе к истине). Моральный кодекс строителя коммунизма рушился, даже внешне.

Короче – дело шло к Новому 1988-му году. Мне на исполнение пришел очередной «входящий». Да не один, а с резолюциями перьевыми авторучками. В них срочнейшим образом предписывалось задержать одного вьетнамца. Имени его я не помню соответственно. Мой руководитель объяснил дополнительно и доверительно, что вьетнамец не простой. Его слишком хотят видеть вьетнамские коллеги. Я представил тамошнего коллегу, который за свою жизнь расстрелял человек пятьсот лично, и зажмурился.
Хотя… Мне было поровну. Так как я все равно не знал, где и через кого его шукать. Решив заблаговременно подложиться липой, типа «не представилось возможным», я взялся за рутину. Но оперативники совершенно случайно задержали мажора по прозвищу «Ленин», который, чтобы отмазаться от изъятия шмоток в доход государства, нарассказывал за всех, кого не боялся. Затем прибавил чуток. После вспомнил о вьетнамце, имени которого не помнил. Но на листке бумаги по своей сучьей памяти чирканул схемку на проспекте Карла Маркса (ныне Большой Сампсониевский).

Пару раз я туда сгонял, но никого не застал.Так уж вышло, что 31 декабря 1987 года в начале двенадцатого ночи я проезжал мимо дома неустановленного, но, безусловно разыскиваемого, на автомашине своего кореша. Я был трезв.

Что меня торкнуло? Я остановился, увидел свет высоко в окне. Рассчитав его задержать, быстро отвезти в 20 отделение милиции и успеть к друзьям под речь Михаила Горбачева, я позвонил в дверь.

Она открылась.

Достаточно нагло и спешно я выяснил, что он именно тот, кого просили прислать в Юго-Восточную Азию в последний раз под грифом сов.секретно (он имел неосторожность хранить свою бывшую, но настоящую зачетку). Далее я объяснил, что на компромисс не согласен, на диалог не готов из-за Горбачева и разжевал: «Твой дом - хошиминская тюрьма».

Бывший студент Горного института имени Плеханова скорбно собрал пожитки. Мы сели в лифт. Я пристегнул задержанного к себе изделием «Нежность», у блатных именуемым браслетом, а в журналистике наручниками.

Лифт застрял сразу. Сантиметров через десять.

Перессказывать текст моих идиоматических конструкций в эфир не готов. Но напомню, что с мобильниками тогда было напряженно. К часу ночи я обессилено и неудобно лежал вальтом с человеком азиатской национальности на заплеванном, покрытом конфетти полу площадью в четыре квадратных метра. Лежал подхрипший. Для внимательных могу сообщить, что граждане, выходившие курить на лестничные площадки, разумеется, слышали мой вой на луну и звонили в ремонтную службу. Но служба не слышала.

Своим разгильдяйством она скорректировала его судьбу и мою душу. Естественно, со временем наручники я отстегнул.Мы беседовали долго, сумбурно и интересно: о спекуляции предметами импортного производства, о первой войне Вьетнама с Францией, о бардаке в МВД, о буровых установках, о клановости в странах Золотого треугольника, о второй вьетнамской войне и влиянии стоимости героина на количество АК-47 в регионе.

Я раскрыл то, что у нас план на вербовку иностранцев. Он рассказал о родственнике, которому отпилили ножовкой обе кисти то ли кхмеры, то ли белые, но он не выдал место, где прятался под землей батальон (я еще тогда засомневался в себе). Я посоветовал ему, как надо отвечать на вопросы при очной ставке. Он объяснил, что в детстве их учили в ближнем бою вынимать глаза (при этом он доходчиво показал на мне, что выдавливать большими пальцами – неправильно).Я понял, что жив только потому, что он этого хочет.

Я рассказал, где служил мой дед. Он вспомнил, что его отец учил диверсантов из национально-освободительных наркокартелей Латинской Америки по просьбе КГБ. Он перечислил родственников своего рода в правительстве. Я объяснил, что Прибалтика – это как Финляндия.

Потом я поинтересовался, почему его так усердно ищут. Он начал издалека – с образования государственности. И окончательно запутал мои пустые файлы по этой теме. Он намекнул, что зря они его хотят загубить. Потому как в таком случае его близкие будут вынуждены забить пару гвоздей в их затылки (традиция такая – экономия патронов).

Мне все больше и больше нравился этот маленький человек. И я придумал, как хотя бы отчасти остановить это безумие.Мы пробовали шутить, но языковой барьер не позволял травить анекдоты.Около четырех часов нас выпустили. В пространстве лифта остался дым от пачки болгарских сигарет «ТУ-134».

Никуда я его не повел. Он меня не просил и не убеждал, а я поверил и решил.
Недавно он меня окликнул на улице Зодчего Росси. Я его с трудом узнал. Мы тепло разулыбались. Он рассказал, что ныне у него русская (по жене) фамилия. И он постоянно посещает миграционную службу, так как помогает землячеству. Он гражданин РФ и будет голосовать за Путина.

Я его пригласил в агентство. Он корректно отказался, напомнив, что не приучен ничего лишнего рассказывать, даже журналистам. И добавил: «Вдруг вновь в лифте застрянем. От добра добра не ищут». Оставил номер телефона: «Мало ли что».

Я вспомнил, что много новых лет назад правильно нарушил старый служебный долг.

Евгений Вышенков,
Замдиректора АЖУР