Памяти Андрея Константинова

«С ним мы ругались и пели. Смеялись и прощались»… Когда уходят люди, десятилетиями близкие, нужна пауза для осмысления произошедшего. Андрей Константинов заслуживает не только память друзей и близких. Скажу больше: чрезмерное, хотя и объяснимое внимание к «Бандитскому Петербургу» сужает значение того, что оставил нам Константинов.

Он был летописцем Времени, пока не претендующим на всестороннюю исторификацию, значит продолжающего жить в эмоциях-воспоминаниях поколений 50–60-х. Это не только узнаваемые фрагменты «распутицы 90-х». Ей предшествовали не менее выразительные страницы нашего всенародного бытия. Здесь и сомнительный для некоторых поиск союзников страны на любом по удаленности Востоке — от Йемена до Афгана. С 90-х началась не менее «отечественная» и судьбоносная чеченская страда. Всё это живо в памяти очевидцев, воспринимающих книги Андрея Константинова как иллюстрации собственной биографии. Он обращался к памяти предшествующих поколений, без опыта которых мы были бы другими.

Историко-литературное значение этих обращений лучше оценят дети и внуки. Ведь говорят, что задача очевидца собрать всё, что увидел. Дети отсеют неважное. Внуки сделают выводы. До выводов пока далеко. Но за коллективных отцов в ответе и будущие поколения.

Было бы упрощением оценивать Андрея по формальной журналистской шкале: расследования, хроники, публицистика. Его авторский подход состоял в том, чтобы в первую очередь выразить гражданскую позицию. С нею соглашались не все, но тысячи слушателей каждую неделю ждали его Слова. Лет 20 назад его «Тайный советникЪ» считался одним из самых адекватных, поэтому востребованных изданий не только Петербурга. В «серьезных» московских кабинетах этот памятный «Ъ» был в не меньшей цене. И в идейном, и в обыденном смыслах Андрей не казался одиноким. Вокруг него было много замечательных, незаурядных Личностей, само приближение к которым повышало самооценку.

Без политики не обойтись. В сегодняшних медийных реалиях многое, что перечит фрондистскому дискурсу, удостаивается скепсиса: либо ты «подкуплен Кремлем», либо идиот по призванию. Андрей оставался, прежде всего, государственником. При любой степени скептицизма к нюансам, которые преподносит каждый день. Его мудрость состояла в отрицании радикализма — главного бича российской интеллигенции.

Он умел повести за собой. Повести не соблазном примкнуть в круг столь же чтимых. Войти примером Человечности: наш общий знакомый столкнулся с неприятностью, грозившей жизненными проблемами: финансист этого знакомого «потерял зарплату» большого коллектива… На это Андрей молча протянул конверт… В кругу своих военных коллег-переводчиков он не козырял различиями-достижениями. Наоборот: был привержен субординации, пусть и ситуативной. Поэтому его считали своим не только друзья по востфаку Ленинградского университета, но и выпускники знакового в годы его спецкомандировок Военного института иностранных языков: старлея Бакошу они вспоминают тепло и без иронии. Он не стеснялся до конца своих дней называть себя военным переводчиком.

Упоминание о своем военном прошлом не у всех в чести: слишком разные ассоциации вызывает армейская среда. Андрей зримо подтверждал, что офицер — это звучит гордо. Да и его интеллектуальный диапазон делает честь любому гуманитарию. В погонах и без.