Балет Евгения Панфилова: Мужчины vs женщины (фото)

17 ноября 2010, 11:10 2 503

В рамках проекта «Культурный альянс: Пермь – Санкт-Петербург» на сцене Михайловского театра выступил легендарный «Балет Евгения Панфилова». Свою революцию в одном отдельно взятом направлении искусства – современном танце – Панфилов произвел задолго до того, как "крестовый" поход на Пермь предприняли столичные культуртрегеры.

Евгений Панфилов погиб восемь лет назад. Он был личностью не просто неординарной – харизматической. Судьба его необычайна. Родившись, как Ломоносов, в деревне под Холмогорами, в детстве он доил коров, в юности учился в военно-политическом училище, а потом стал балетмейстером – хореографом свободного танца, создателем первого в стране частного театра современного танца, лауреатом множества престижных премий, автором более ста блестящих работ и нетривиальных проектов: «Балет толстых», например, или мужской балет «Бойцовский клуб».

Сцена из спектакля «Вальсы для помутненных рассудком»

Человек из российской глубинки, он мыслил по-европейски: не рвался в Москву, а сделал тот город, в котором работал, центром contemporary dance. Он первым из хореографов нового танца был приглашен в Пермское хореографическое училище – преподавать, и в Мариинский театр – ставить. Его ценили во всем мире, а в Перми обожали. Он был убит у себя дома случайным знакомым, которого беззаботно зазвал в гости.

Между тем, его театр работает. И гастрольная программа включает в том числе и мемориальную: балет Панфилова с изящным названием «Вальсы для помутненных рассудком». Второй балет, показанный в Петербурге, - «Casting-off» - поставлен лауреатом Премии имени Панфилова, московским хореографом Ларисой Александровой.

Балет Панфилова петербуржцы увидели впервые – это уморительная сюита хулиганских танцевальных лацци, крещендо веселого абсурда. Там бодро сваливают кого-то с раскладушки, перекладывают с места на место развалившихся на сцене девушек, жизнерадостно пробегают по спинам восьми лежащих рядком парней; там есть клоун-разнорабочий, есть мужик в больничной пижаме с забинтованной головой, есть девушки с бантами и юноши в оранжевых пиджачных парах и дамских шляпках на головах, которые в апогее танца вдруг по-армейски дружно вопят. А тот, кого свалили с раскладушки, неожиданно оказывается совершенно голым: поворачиваясь к залу спиной, он смачно играет мышцами. И все это - в безостановочном движении, и все это на музыку нежных бальных вальсов Эмиля Вальдтейфеля, капельмейстера придворных балов Наполеона III. Генезис подобного соединения клоунады и танца – в 20-х годах, а по фактуре и энергетике это спектакль своего времени – конца 90-х.

Самый серьезный и импозантный из персонажей - тот, что без штанов, а забинтованный, конечно, самый безумный. При этом панфиловцы никого не эпатируют, а просто азартно дурят, и о них хочется говорить веселыми жаргонными словами: просто они оттягиваются, просто им в кайф, просто из них так и прет беспричинная молодая радость.

И все-таки мне показалось, что радость эта не в полную силу, и спектакль не столько живет собственной полной жизнью, сколько воспроизводит то, что было раньше. И что энергия артистов не до конца наполняет ту форму, которая им предложена. В общем, видно, что чудесные «Вальсы для помутненных рассудком» осиротели.

Балет – «Casting-off» – другого свойства, чем панфиловский. То есть, по стилю они вполне сочетаются, но экзистенциальная основа у них принципиально разная.

Это сочинение хореографа Ларисы Александровой на сборную музыку: культового композитора Владимира Мартынова, швейцарской феминистской рок-группы «Les reines prochaines» и – Вертинского. Название – «Casting-off» – переведено пафосным словом «Отторжение», но значение его шире, не случайно англицизм все же оставлен. Оно может значить и «Долой распределение», и «Хватит этих раздач», и «Отменим кастинг».

Начало готово увести в мистические дебри: таинственный персонаж на котурнах, бутафорский туман, оранжевые нитки, которые мужчины и женщины мотают в клубки – метафора нитей судьбы, потом манипуляции с костюмами – белые платья натягиваются на голову и становятся мешками, в которых партнеры таскают танцовщиц по полу. Речь о том, как женщины жаждут любви и ждут подарка судьбы, подбирающей им пару, и о том, как из этого ничего путного не выходит. Причем балет этот сугубо женский. То есть, мужчины танцуют тоже, но главный образ – женщина, именно с ней происходит что-то важное, а мужчины – просто сила, которая к ней приложена. И в то же время – это драма женщины, которой мужчина в сегодняшнем мире манипулирует и распоряжается.

Воплощена эта мысль чрезвычайно изобретательно. Метаморфозы ситуаций и форм сменяют одна другую; на фоне общих судеб остро прочерчена одна – крупным планом, и в ней есть немало поэтичных моментов, печальных и острых.

В середине спектакля появляется ключевой образ: белые кринолины на жестком металлическом каркасе, в которые отныне женщины заключены. Метафора емкая и очень театральная: то, что вначале кажется знаком классической женственности, оборачивается клеткой, ловушкой, панцирем. Когда мужчины в черном укладывают партнерш на пол, кринолин выглядит, как опрокинутая чашка, которая не может прикрыть от чужих глаз того, что прикрыла бы обычная юбка. Есть и другие вполне ясные хореографические образы: мужчины опускают женщин в юбки-тюрьмы вниз головой, а сами ползают по их каркасам, словно пауки по паутине, и, наконец, присаживаются на край, как на лавки, а женщины, обессилив от бесконечных манипуляций и собственного бессилия, свешиваются из юбок, точно трупы. Женские образы на сцене – чрезвычайно теплые, живые, телесные; и хотя они не субтильны и не слабы, все равно ощущаешь катастрофическую уязвимость – как будто перед нами лагерь для военнопленных или больница.

Такая вот обида, боль, душевная мука, переплавленная в танец. В противоположность балету Панфилова, полного мощной витальной простоты.

Однако стилистическая элегантность и вдохновенная изобретательность решений все же позволили спектаклю пройти по опасной грани, не став ни слезным высказыванием о тяжелой женской доле, ни пафосным выражением гендерной травмы. А кроме прочего, спектакль очень красив, и лаконичный, минималистский, напряженный свет художника Алексея Хорошева не зря получил отдельную «Золотую маску». Другую «Маску» спектакль получил как лучший в современном танце.