ЭМАС. Историческая фантастика Антона Мухина. Глава I

«Фонтанка» публикует новый роман журналиста Антона Мухина. Главы «ЭМАСа» будут выходить по одной в день. Читайте вместе с нами о том, как противостоять диктатуре сети.

О чем эта история

Начало XX века, как и его конец, стало временем, когда новые технологии врывались в повседневную жизнь и переворачивали ее. И еще — уже в отличие — это было время общественного кипения. Сектанты, террористы, поэты и безумные изобретатели меняли кровь мира так же, как бензин и электричество. И еще — мир меняла война, в которой, не в пример всем предшествующим войнам, воевали не цари и армии, а народы. Потом ее участник, немецкий генерал Людендорф, назовет такие войны «тотальными».

Это — фон, на котором в Петрограде развиваются события «ЭМАСа». ЭМАС — социальная сеть, электро-механический адресный стол, созданный на базе телеграфа и механических компьютеров-табуляторов, появившихся в России во время всеобщей переписи 1897 года. Как и всякая соцсеть, она стремится установить полный контроль над своими абонентами. И лишь отверженные, прячущиеся на старообрядческом Громовском кладбище за Варшавской железной дорогой, подозревают, что абонентский номер — и есть предсказанное число зверя. Но не они одни восстанут против ЭМАСа.

Facebook уже банил вас за какой-нибудь неправильный, с его точки зрения, пост? Тогда вы знаете, что помимо законов, издаваемых национальными парламентами, есть законы, издаваемые машинами. Они не такие суровые, как государственные? Подождите, это только начало.

ЭМАС

I

Стоило возвращаться в Петроград, чтобы поселиться на грязном Обводном канале напротив Главного газового завода, в огромной сырой квартире, слышать постоянный грохот поездов по эстакаде и сквозь утренний сон — уныло пронзительные фабричные гудки? Но есть ли место лучше, если после всего неслучившегося единственная возможная форма существования — раствориться в этом склизком петроградском воздухе, где невозможность жить ощущается не так остро. Где так легко сымитировать жизнь среди всех остальных, тоже ее имитирующих. И не опасаться при этом обмануться, поверив в подлинность.

Затрещал звонок аппарата ЭМАСа, и из черного эбонитового корпуса на латунных ножках поползла телеграфная лента. Гога с Лялей сообщали, что теперь живут на даче в Мартышкино и звали запросто, без приглашения приезжать в гости. Зубатов посмотрел предыдущие электрограммы, змеей скрутившиеся на столе и продолжавшиеся на полу. Анисимов по-мальчишески задорно уведомлял всех своих знакомых, что отправляется на английском пароходе из Архангельска в Лондон и, если не попадется, как лорд Китченер, немецким субмаринам, вернется в Петроград к Успению. В магазине Фока появились новые книги по естественным наукам с точным математическим расчетом полета на астроплане к Луне. Гучков уведомлял господ читателей, что правительство готовится разделить галицийские земли на несколько губерний, но он считает в высшей степени самонадеянным выводить территории из-под власти военной администрации, поскольку угроза немецкого наступления далеко не миновала. Несколько знакомых прислали новое стихотворение Зинкевича про повешенного террориста:

Протиснув сквозь зубы синий язык,

Как будто и в смерти в похоти бешеный,

Висел и глядел сквозь холщовый башлык

Блаженный, за други своя ими вешенный.

Зубатов не стал читать, поморщился, скомкал ленты и бросил в корзину.

У двери позвонили, и Фёдор скользнул в коридор, чтобы встретить гостя, проводить его к хозяину и потом всё время неслышно стоять за спиной, следя за руками. Барышни всегда очень быстро вынимают револьверы, с ними надо быть особенно внимательными. Хотя уже сразу, по одному только внешнему виду, цвету лица и блеску глаз Фёдор мог почувствовать опасность. Поэтому в передней вкручена была особенно яркая лампа накаливания.

— Серёжа, здравствуй.

Лиза Шауб родилась, чтобы быть примой Мариинского театра, легко завоевывать сердца мужчин высшего света и в конце концов стать морганатической супругой кого-нибудь из Романовых. Однако природа дала ей короткие ноги и формы несколько более округлые, чем допускали в балете императорских театров. Но эти недостатки Шауб компенсировала умом, темпераментом и внешностью, хотя не позволявшей назвать её красивой в строгом смысле этого слова, но сводившей с ума всякого, кого она только хотела.

Зубатов познакомился с ней почти сразу, как был переведен из Московского охранного отделения в Петербург руководить Особым отделом Департамента полиции. Он подозревал, что через её посредство эсеры готовили покушение на великого князя Николая Николаевича, любовницей которого состояла Лиза. Её же, видимо, заинтересовал человек, в чьих руках было управление всей тайной полицией империи, так не походивший на тот образ, который рисовала фантазия. Не было в нем ничего ни от эстета с каменным сердцем, легко и равнодушно передвигающего фигуры по шахматной доске, ни от бывалого сыщика в засаленном воротничке, который в самой гуще преступников чувствует себя уверенней, чем в собственном начальственном кабинете. Больше всего Зубатов походил на средней руки биржевого торговца и одевался на одну йоту более небрежно, чем то позволяла должность. Был флегматичен и подчеркнуто вежлив, но не пытался спрятать в глазах иронию. Очень молод для своей должности, что свидетельствовало о выдающихся способностях либо выдающихся родственниках.

В действительности Шауб не занималась политикой, поэтому их интерес друг к другу оказался бескорыстным. Они быстро сблизились, но быстро и расстались. Когда Зубатова высылали из Петербурга, Шауб уверенно шла к тому, чтобы женить на себе князя Багратиона. С тех пор они не виделись.

— Ты… здесь живешь?

— Да. Тебя это удивляет?

— На самом деле нет. Ты никогда не стремился к роскоши.

— Пенсия надворного советника, тем более закончившего свою карьеру высылкой, не предполагает широкой жизни. Впрочем, да, мне здесь нравится. Прекрасное место для тех, кого выбросили из жизни и кто не хочет возвращаться. А у тебя дом где-нибудь на Морской?

Шауб усмехнулась:

— На Дворцовой набережной.

— Рад, что я в тебе не ошибся.

— Почему ты не хочешь возвращаться?

— Мне не с чем возвращаться. Кроме того, меня и не зовут. А зачем ты пришла? Надеюсь, не для того, чтобы попросить меня что-то расследовать?

— Именно.

— Извини, я не хочу.

— Помнишь, когда в кинематографе «Пикадилли» в тебя стреляли, а попали в меня, ты говорил, что теперь мой должник?

— Тебе всего лишь руку поцарапали, — усмехнулся Зубатов.

— Так и просьба у меня несложная. Несложная для тебя.

— Хорошо.

Шауб торжествующе улыбнулась и вытащила из сумочки несколько карточек с наклеенными на них лентами электрограмм. Так делали, когда хотели сохранить корреспонденцию. Многие, кто раньше вел дневники, теперь завели большие альбомы, куда вклеивали все сообщения — и свои, и чужие, подписывали дату и время, вкладывали фотографические карточки.

— Вот, это две электрограммы весьма легкомысленного содержания, отправленные якобы мною одному человеку, который передал их моему… мужу, — она усмехнулась. — Абонентский номер отправителя мой, но я их не писала. Кто-то сделал это от моего имени. Я хочу знать — кто и как.

Зубатов повертел в руках картонки. Слово «легкомысленные» было довольно мягким для них, но суть передавало верно.

— Надеюсь, тебя после этого не выселили из дома на Дворцовой набережной?

— Нет. Но могли.

— Хорошо. Я напишу тебе, когда что-то узнаю.

— Спасибо. Мой номер там есть, буду ждать.

Проводив Лизу, Зубатов пошел в кухню, разогрел примус и поставил кипятиться чайник. В такие моменты, когда переполняют эмоции, нужно что-то делать физически.

15 лет назад он начал то, что потом прозвали «зубатовщиной»: при помощи полиции и на её деньги создавались общества фабрично-заводских рабочих, задачей которых было повысить материальный и культурный уровень пролетариев. От клубов и касс взаимопомощи они доросли до защиты прав работников перед начальством. Тем самым низшие городские классы выводились из-под действия революционной пропаганды.

Опыт был более чем успешным, о чем свидетельствовало, в частности, шесть за два года покушений на Зубатова со стороны анархистов, разглядевших в нем угрозу своему делу. Хотя его личность и была засекречена, а публикация фотоснимков с ним воспрещалась. Тогда он подготовил и подал начальству соображения о создании нового общественного порядка, при котором люди, склонные к противоправным действиям, не могли бы получать для этого возможности. С приложением подробного плана, как этого можно достигнуть. Но Зубатов рассыпал бисер перед свиньями. Высказанные идеи шли вразрез с представлениями правящей верхушки и были осмеяны, а его самого, опасаясь скандала, отправили в отставку, обставив её интригами и сплетнями.

Довольно быстро он научился без всякого злорадства читать в газетах новости, что очередной бомбой взорван губернатор или полицейский начальник, а через неделю-другую равнодушно — скупую сводку о состоявшейся казни террористов. Случившаяся вскоре неудачная революция, спровоцированная вышедшим из-под контроля зубатовским ставленником священником Гапоном, сделала окончательно невозможным для него возвращение на службу, но и это Зубатова нимало не огорчило. Ему не дали сделать новый мир, и не было никакого смысла пытаться спасти старый.

Однако, видимо, он не смог до конца пережить воспоминания о том времени, поэтому решительно отказывался от любых предложений заняться разыскной деятельностью в частном порядке. И Лизе тоже бы следовало отказать, но было поздно: она уже, одним своим появлением, разворошила то, что он так тщательно упаковывал в памяти.

Продолжение следует.