Арест Ивана Сафронова — это страшный сон специализирующегося на оборонке журналиста. Кошмару этому восьмой год, и сегодня он сбылся.
До 2012 года журналисту не нужно было пугаться государственной тайны. Даже если она случайно попала в руки и по незнанию затесалась в статью, вся головная боль доставалась носителю этой самой тайны. То есть тому, кто имел допуск и ставил подпись в связывающих язык документах. Все изменилось, когда 29-ю главу Уголовного кодекса поправили пакетом.
Размытые формулировки позволяют теперь привлечь не только носителя, но и любого гражданина, которому гостайна стала известна «по службе, работе, учебе или в иных случаях, предусмотренных законодательством Российской Федерации». На этом, к слову, сейчас обжигаются коллеги, которые говорят, что «Сафронов допуска к гостайне не имел, а значит, никакой измены ему пришить нельзя».
Пришить можно. И легко. Было бы желание. У нас доходило до абсурда. «До семи лет лишения свободы», — бурчала юридическая служба, вымарывая взятые из «Википедии» места дислокации воинских частей или тактико-технические характеристики суперсекретной (в фантазиях Минобороны) подводной лодки. Но это касается, скорее, 283-й статьи — «Разглашение государственной тайны».
Ивану Сафронову вменяют государственную измену. Статья тяжелее, чем разглашение, а главное — она подразумевает умысел и факт передачи сведений. Причем, благодаря все той же каучуковой формулировке ст. 275, прихватить могут не только за прямую выдачу гостайны, но и за оказание «финансовой, материальной, материально-технической, консультационной или иной помощи иностранному государству, международной либо иностранной организации или их представителям в деятельности, направленной против безопасности Российской Федерации».
При желании вменить госизмену в форме «оказывал помощь иностранному государству» можно каждому второму журналисту федерального СМИ, кто занимается вопросами оборонки и международных отношений, а заодно научным сотрудникам профильных организаций, специалистам аналитических и экспертных структур, и в целом широкому кругу лиц, — по работе, с одной стороны, регулярно имеющих дело с информацией, касающейся вопросов обороны, безопасности, военно-технического сотрудничества, а с другой — периодически контактирующих с иностранцами: теми же журналистами, дипломатами и даже, о ужас, сотрудниками спецслужб.
Современный мир построен на обмене информацией. И пока ее можно добывать из открытых источников, обстановка в целом продолжает оставаться более контролируемой и безопасной, чем если стороны отгораживаются друг от друга рогатками и барьерами, подозревая оппонентов в худшем и внушая ответные подозрения.
Ключевая проблема сегодняшнего информационного пространства в вопросах обороны и безопасности состоит в крайней ограниченности и токсичности этого пространства. Легально выдаваемой официальными государственными структурами информации становится все меньше, а объем закрытых сведений — все шире. В некоторой части происходящее объяснимо. Так, с учетом западных санкций против экспортеров и покупателей российского оружия, данные о военно-техническом сотрудничестве действительно становятся остро чувствительными, но даже их разглашение через прессу не может в итоге квалифицироваться как государственная измена. В самом крайнем случае речь может идти о злоупотреблении свободой СМИ или (если совсем край) разглашении гостайны. У Сафронова, мы видим, статья иная, что сразу отметает предположения на тему, что его арестовали за статью о египетском контракте.
А вот если кто-то добудет информацию, например, о суицидах в армии, и, не дай бог, поделится ею с иностранными СМИ — поскольку реализовать ее в России невозможно — то это будет прямой состав госизмены, так как соответствующие данные с 2015 года в России засекречены, и смысл этого непонятен совсем: в конечном счете, закрытие данных о гибели солдат в результате неуставных отношений лишь укрепляет общество во мнении, что ситуация с «дедовщиной» стала хуже, чем была 10 лет назад, когда эти данные публиковались.
Предметно же обсуждать вопросы обороны и безопасности, закупок военной техники, исполнения гособоронзаказа и реализации госпрограммы вооружения становится просто невозможно: официальные цифры практически не публикуются, а все корректировки проходят в духе романа «1984». Просто в 2017 году нам говорят, что новый танк, самолет, ракета пойдет в серию в 2018 году, а через год все то же лицо столь же уверено называет 2020-й. И не надо выяснять причины и последствия корректировки сроков. В отличие от романа Оруэлла, даже не требуется ничего менять в предыдущих изданиях: читатель en masse и так не помнит, что ему втюхивали пару недель назад, а мнения отдельных вредителей с долгой памятью мало кому интересны.
Промышленность официально ничего не расскажет журналисту о происходящем, отправляя со всеми вопросами «к заказчику». У заказчика же, то есть у министерства обороны, всегда готов универсальный ответ: все в срок выполняется, куда надо летает, где надо ходит и что надо строится. И, разумеется, проводятся парады, танковый биатлон, авиадартс и военно-патриотическое воспитание. Подобную обстановку можно описать как информационный вакуум с помехами. И нет, это не способствует безопасности страны: отсутствие реальной информации заполняют мифы, либо белые — «мы самые крутые и всех победили еще вчера», либо черные — «кругом полный кошмар, и все новое оружие — это макеты и мультики». Ни то, ни другое не пойдет на пользу: первые обычно очень болезненно ломаются, вторые деморализуют сами по себе.
Такое развитие событий логично привело к тому, что в последние несколько лет в российских СМИ «общего назначения» фактически кончились приличные военные отделы: те, что остались, кормят читателя либо сказками разной степени фантастичности, либо откровенным кликбейтным шлаком в духе «в Америке испугались новейшего отечественного турбореактивного валенка», либо переупаковкой дежурных новостей. Результат не меняется: читать по большому счету стало нечего, кроме редких интервью руководителей, тоже сильно потерявших в информативности.
Впрочем, вернемся к статье 275 и делу Сафронова. Как минимум для того, чтобы понять, насколько справедливы выдвинутые в его адрес обвинения, хорошо бы было провести открытый процесс. Но суд принял решение о полном закрытии заседания, что, впрочем, традиционно для дел с участием ФСБ, но никак не повышает доверие к итогам процесса.
В чем конкретно заключалась его вина? Если речь идет о прямой передаче сведений, составляющих гостайну, иностранным спецслужбам, то, кроме Сафронова, обвиняемыми как минимум должны оказаться те, кто эти сведения ему выдал: «просто так» журналист получить их не мог.
Если же речь идет об информации, полученной им как журналистом, то здесь мы имеем дело с той самой «резиновостью» 275-й статьи УК РФ, под действие которой в итоге могут влететь все, хоть раз говорившие с сотрудниками российской оборонки и потом обсуждавшие этот разговор с иностранными гражданами. А уж если эти граждане военные эксперты — особенно.
