Петергоф осиротел, в буквальном смысле этого слова. Сегодня мы прощаемся с Вадимом Валентиновичем Знаменовым, создавшим самый успешный музей-заповедник страны.
Музей — обезличенный институт культуры. Имя музейного директора не пишут на афишах, как имена худруков театров, дирижеров или режиссеров. Приходя в музей, нам кажется, что все так всегда и было: висело, стояло, блестело — оставалось лишь поставить кассу. Тем более в Петергофе, чью рукотворность сложно осознать. Но у музея, как и у книги, есть автор, и Петергоф создан Вадимом Знаменовым, гением этого места.
Дело не только в воссоздании ансамбля после войны, многолетней реставрации или беспрецедентном собирании коллекций. Это формулировки мертвы, тогда как главным в Знаменове была исключительной силы жизнь и ее созидательная энергия. Он подчинял себе реальность и бесстрашно создавал свой мир, которым поделился с миллионами людей, сделав их чуть счастливее. Петергоф — самое радостное место в России, существующая взаправду сказка. И Знаменов — великий сказочник. Он неутомимо сочинял ее и с удовольствием рассказывал.
Выдающийся организатор, политик, непререкаемый лидер, реставратор, финансист, историк, антиквар, знаток искусства, дипломат, эрудит (казалось, он знал все), недосягаемого уровня профессионал — все это может восприниматься как высокопарные клише, к которым обязывают некрологи, но Знаменов действительно был музейщиком от Бога, он вообще был от Бога. Поэтому с ним было очень непросто. Жесткий и властный (дворец в принципе — пространство власти). Неизбежно подчиняющий уровнем своей личности, он многих обидел. «Вадим Валентиныч людей не любил, он любил вещи», — говаривали ветераны-музейщики об эпохе Знаменова. Что ж, победителя не судят. Тем более триумфатора, а пуск фонтанов — его личный триумф, разделяемый с тысячами людей ежедневно. Именно воздействие на людей, привнесение в их жизнь великой красоты и было целью его волевых действий.
Безволие не победило бы обыденность — сильнейший фактор повседневной жизни. Знаменов в этом бесконечном бою одержал верх. Петергоф вполне мог быть заштатной резиденцией, ЦПКиО с фонтанами и мороженым, идущим в русле формальных концепций, спущенных сверху. Но дерзость и бесстрашие мысли Знаменова, его свободное сознание и пронизывающее видение мира позволили Петергофу говорить с Версалем на равных.
Ему очень хотелось поделиться Петергофом. «А Вы это показали уже? А в Коттедже были? Не были — едем». Ему было очень важно, взяв в союзники силы природы и искусства, удивить, поразить, восхитить и насладиться эффектом, достигая его тончайшими нюансами, очень элегантно и точно. Так душ в Мыльне для кавалеров Банного корпуса неожиданно нарастает шумом воды, гулко бьющей о деревянные настилы, и сменяется выходом к заливу, чтобы не оставить человеку шанса не быть покоренным.
Пиотровский когда-то сказал, что Знаменов сделал восстановление Петергофа веселым. Это правда: было весело, потому что очень интересно. Предсказать следующие шаги Знаменова было невозможно. Руководителя очень важно уважать, а тут мы могли гордиться причастностью к его делам. Главы государств как экскурсанты в залах, уникальные выставки с архивными документами из личных фондов Романовых, постоянное открытие новых музеев. Неизменное стремление к высшему уровню — так невозможное становилось реальностью. Это и есть дух Петергофа, начиная с момента основания.
Многие черты знаменовского Петергофа сейчас выглядели бы странно: праздник левретки с парадом собак или День Самсона с участием бодибилдеров, музей восковых фигур и фотосессии в костюмах на аллеях парков. В этом черта времени, когда в 1990-е корпоратив вечером во дворце был действенным способом добывания денег. И в этом искренность экспериментов, не лишенная самоиронии: крупнейшая заграничная выставка петергофских вещей была в 1998 году в Лас-Вегасе (!).
Знаменов умел держать удар, принимать решения и нести за них ответственность. Быть мотором очень многих процессов, которые воедино соединялись лишь в его сознании — главное двигаться. Ему было важно, как греют батареи в Екатерининском корпусе, соотношение высоты струй на Большой каскаде («что-то у тебя барахлит южная рыба на западе»), какая заполняемость группами анфилады дворца. Он был хозяином, способным в любой момент появиться на объекте, где его интересовало все. Для остальных же оставалось всегда загадкой, что происходит в его голове.
Принято говорить, что память об ушедшем навсегда сохранится и его имя вписано в историю буквами из драгметалла. Это неправда. Память — конструкт, для прочного пребывания в котором нужны ритуалы. Для соболезнований от главы государства надо умирать в должности, для широкой известности — успевать за информационным полем. Тем более у Знаменова не было ученой степени и сотен публикаций. Действием он владел лучше, чем словом, — редчайший дар в гуманитарной сфере, не очень деятельной по определению.
Но у Знаменова есть то, чего нет ни у кого больше. Он продолжит жить в улыбке каждого, кто, заходя в Царицын павильон, впервые видит бабочку на руке Психеи.
