Что имеем - не храним (фото)

Вся система, предназначенная для сохранения коллекции Эрмитажа, зиждется на доверии к хранителям фондов, а потому не мудрено, что одна из хранительниц в условиях рыночно экономики «оступилась», и поправила за счет вверенных ценностей материальное положение семьи. Такой вывод напрашивается после допроса в Дзержинском суде пятерых работников Эрмитажа по делу о хищениях экспонатов из уникального музея. Впрочем, суду не предстоит в этом процессе решать вопрос о состоятельности музейного дела в нашей стране. Фемида должна лишь установить виновность (или невиновность) конкретного подсудимого Николая Завадского-старшего в хищении конкретных ценностей.

Арифметика вменяемого Завадскому преступления, если доверять результатам экспертизы, довольно проста. Из 221 предмета, не обнаруженного в ходе тотальной проверки в фондах отдела истории русской культуры Эрмитажа в июле прошлого года, похищение 77-ми вещей общей стоимостью приблизительно в 14 с половиной миллионов рублей вменяется ему. Эта сумма определила особо крупный размер нанесенного им Эрмитажу материального ущерба, и эта же сумма легла в основу иска со стороны Эрмитажа к Завадскому о возмещении понесенных потерь. Однако в ходе следствия, напомним, разными путями музею был возвращен 31 похищенный предмет, из которых 27, по мнению следствия, висели на совести Завадского. Таким образом, в числе утраченных в результате предположительной деятельности подсудимого остаются лишь 50 предметов на приблизительную сумму в 7 миллионов 388 тысяч рублей, - ее-то и требует теперь пересмотревший свои претензии музей.

Однако в том-то и дело, что на прошлом заседании подсудимый (как он сегодня объяснил суду – из-за плохого самочувствия) не согласился с выводами экспертизы о стоимости якобы похищенных им предметов. Дело в том, что эксперты из числа научных сотрудников разных музеев Петербурга при оценке похищенных экспонатов руководствовались критериями, которые приняты на аукционах Сотби и Кристи. А сами оцениваемые предметы, по словам подсудимого, реализовывались им на российском антикварном рынке, где зарубежные цены совсем не в ходу. Кроме того, в отношении не найденных вещей экспертами делались выводы по фотографиям, описаниям и найденным в других коллекциях аналогам, что не давало возможности ознакомиться с имеющимися на предметах дефектами (например, по словам Завадского, один из похищенных экспонатов – серебряный чайник – он вообще не мог пристроить ни в одном антикварном магазине, так как на нем были обнаружены следы пайки).

Сейчас-то Завадский уже не рад своему, как на прошлом заседании казалось, справедливому несогласию: на его претензии допрошенные сегодня эксперты резонно возразили, что критерии аукционов Сотби и Кристи общепризнанны во всех музеях России, а критерии, которыми руководствуются оценщики отечественного антикварного рынка, носят зачастую субъективный характер. И вообще – российский антикварный рынок пока находится лишь в стадии становления. Что касается серебряного чайника, то его и оценили в «мизерную» сумму 75 тысяч рублей именно из-за его деформации, указанной в одной из описей.

Но вернемся к системе, которая предназначена для того, чтобы наши праправнуки могли лицезреть предметы, принадлежащие нашим прапрадедам. Об особенностях ее функционирования до и после роковой сверки сегодня поведали четверо сотрудников, непосредственно работавших в пострадавшем от воровства отделе истории русской культуры (ОИРК), одна смотрительница музея и одна сотрудница юридического отдела Эрмитажа.

По словам заведующего ОИРК Вячеслава Федорова, фонды Эрмитажа располагаются во всех помещениях, где нет окон. Вверенная покойной Ларисе Завадской часть фонда драгоценных металлов располагается в двух изолированных помещениях с двойными железными дверями и охранной сигнализацией. Доступ внутрь имеют лишь хранитель и руководящее звено отдела. И… любые другие лица – в сопровождении хранителя. Вынос предметов из хранилищ может осуществляться с одной из трех целей: на выставку, на экспертизу или на реставрацию. В любом случае должны оформляться соответствующие акты передачи и делаться запись в журнале у хранителя. Впрочем, если запись в журнале не сделана, акт не составлен, а вещь выносится – обнаружить это непросто, так как доступ к журналу (которых находится прямо в хранилище) имеет строго ограниченный круг лиц, а в отсутствие хранителя – и вовсе никто. На вопрос, мог ли подсудимый, муж хранительницы, с ее помощью попасть в фонды и вынести какие-либо предметы, свидетель ответил, что «никто не замечал, но, допускаю, в принципе мог».

Впрочем, по словам первого заместителя заведующего ОИРК Ольги Мальцевой, даже при таком поистине неконтролируемом режиме работа покойной хранительница вызывала нарекания. Начальству Завадской бросался в глаза беспорядок в хранилищах, неотмеченные экспонаты, не сделанная графическая опись… Все это в итоге даже материализовалось в выговор. Однако до самой смерти хранительницы ни одна пропажа обнаружена не была.

В 2004-м году в ОИРК началась плановая сверка, ход которой Завадская якобы «тормозила» (ведь любые действия в хранилище могут проводиться только в присутствии хранителя, что дает последнему возможности для манипуляций со временем). На вопрос, могла ли Завадская вынести что-либо их вверенных ей фондов и не расписаться в журнале, свидетель ответила, что все было исключительно на совести самой хранительницы. Сейчас, после громкого уголовного расследования, все фонды оборудованы видеонаблюдением, и возможности «не расписаться» у хранителя нет.

Старший научный сотрудник ОИРК Ирина Кузнецова работой покойной хранительницы очень довольна: «она никогда не перекладывала свои обязанности на других». Вообще работоспособность ее была достойна восхищения: пожилая хранительница часто приходила на работу в выходные - «работать со студентами» «когда никто не мешает». А по словам младшего научного сотрудника ОИРК Марины Евтушенко, в выходные к Завадской часто приходил помогать ее сын. Который входил вместе с ней в хранилища, чтобы помочь перенести что-нибудь тяжелое: «лаборанта не допросишься, а такелажника надо заранее предупреждать». Впрочем, как мы знаем, следствие установило невиновность Николая-младшего в хищениях, и в Дзержинском суде он может появиться в ближайшее время лишь в качестве свидетеля по личности отца.

Вообще, все допрошенные сотрудники сошлись во мнении, что «если сотрудник захочет вынести предмет из Эрмитажа, он его вынесет». По крайней мере – «мог вынести до лета прошлого года», когда не было видеонаблюдения, когда на выходе из музея сотрудников лишь выборочно просили показать содержимое сумок, а в случае отказа должны были дожидаться прибытия милиционера для досмотра. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться о наиболее вероятном исходе «дела Завадского»: обвинительный приговор еще не вынесен только потому, что подсудимый не согласился с оценкой вменяемых ему хищений, что помешало рассмотреть дело в особом порядке. Не дает покоя другая мысль: что Эрмитажу впору не требовать у Завадского возмещения материального вреда, а благодарить его. За то, что такой «малой кровью» удалось добиться и усиления охранного режима, и видеонаблюдения в каждой комнате.

Павел Горошков,
Фонтанка.ру
Фото Замира Усманова
Фотографии Николая Завадского в суде 22 января 2007 года.

Фото Замира Усманова