Как формировался «пушкинский миф»: кто лукавил о дружбе с поэтом, хранил его локон, а кто — распекал

Как Гомер — для Греции, Гете — для Германии, Пушкин, безусловно, главный поэт в России. В разное время отечественные писатели переосмысляли свое отношение к Пушкину, причем каждый видел в его творчестве и биографии то, что было созвучно. А начинал складываться пушкинский миф еще при жизни поэта. К 225-летию со дня его рождения «Фонтанка» перечитала размышления русских писателей об Александре Сергеевиче.

Пушкин признавал себя учеником Жуковского, а тот подарил ему свой портрет, на оборотной стороне которого написал: «Победителю ученику от побеждённого учителя». В одном из писем (12 ноября 1824 года) Жуковский пишет Александру Сергеевичу: «Ты имеешь не дарование, а гений. Ты богач, у тебя есть неотъемлемое средство быть выше незаслуженного несчастия и обратить в добро заслуженное… Ты рожден быть великим поэтом; будь же этого достоин…»

За поэму «Бахчисарайский фонтан» Пушкин получает огромный гонорар — 3000 рублей. «Начинаю почитать наших книгопродавцев и думать, что ремесло наше, право, не хуже другого. Уплачу старые долги и засяду за новую поэму. Благо я принадлежу к нашим писателям XVIII века: я пишу для себя, а печатаю для денег, а ничуть для улыбки прекрасного пола», — писал он Петру Вяземскому 8 марта 1824 года.

Анна Оленина описала в своем дневнике, как Пушкин в 1826 году «вернулся из десятилетней ссылки: все — мужчины и женщины — спешили оказать ему знаки внимания, которыми отмечают гениев. Одни делали это, следуя моде, другие — чтобы заполучить прелестные стихи и, благодаря этому, придать себе весу, третьи, наконец, — из действительного уважения к гению, но большинство — из-за благоволения к нему имп<ератора> Николая, который был его цензором».

Социолог литературы Абрам Рейтблат в книге «Как Пушкин вышел в гении» писал: «Пушкин был для своего времени исключительно продуктивен и часто выпускал книги, что позволяло «быть на виду» и поддерживать репутацию». Так, если Вяземский в первой половине XIX века не выпускал книг, Дельвиг издал только одну, Языков и Катенин — по 3, Боратынский — 6, то у Пушкина при жизни вышло 26 книг.

«До 1852 года в Российской империи не было единой для всех учебных заведений программы по литературе с фиксированным списком чтения. В 1852 году такая программа со списком чтения была составлена для всех военных учебных заведений империи (кадетские корпуса), и произведения Пушкина в нее сразу же вошли (лирика, отрывки из «Евгения Онегина», «Капитанская дочка»). Однако если говорить о хрестоматиях и учебных книгах для чтения, то Пушкин вошел в них еще в 1829 году и с тех пор занимает в них прочное место», — рассказывает историк литературы, доцент Школы филологических наук НИУ ВШЭ Алексей Вдовин.

Анна Ахматова в эссе «Слово о Пушкине» отметила культурный парадокс: превращение России первой трети XIX века (александровской, николаевской, царской) в Россию пушкинскую: «Он победил и время и пространство. Говорят: пушкинская эпоха, пушкинский Петербург. И это уже к литературе прямого отношения не имеет, это что-то совсем другое. В дворцовых залах, где они танцевали и сплетничали о поэте, висят его портреты и хранятся его книги, а их бедные тени изгнаны оттуда навсегда. Про их великолепные дворцы и особняки говорят: здесь бывал Пушкин, или: здесь не бывал Пушкин. Все остальное никому не интересно».

Николай Гоголь грезил знакомством с Пушкиным. Пушкинский биограф Павел Анненков пересказывал совсем гоголевский сюжет: «Чем ближе подходил он к квартире Пушкина, тем более овладевала им робость и наконец у самых дверей квартиры развилась до того, что он убежал в кондитерскую и потребовал рюмку ликера. Подкрепленный им, он снова возвратился на приступ, смело позвонил и на вопрос свой: «Дома ли хозяин?» — услыхал ответ слуги: «Почивают!» Было уже поздно на дворе. Гоголь с великим участием спросил: «Верно, всю ночь работал?» — «Как же, работал», — отвечал слуга, — в картишки играл». Для Гоголя это был удар по идеализации его кумира. Он иначе не представлял себе Пушкина до тех пор, как окруженного постоянно облаком вдохновения». В отношениях с Пушкиным Гоголь вначале играет еще не написанную роль Хлестакова, который находится «с Пушкиным на дружеской ноге». «Все лето я прожил в Павловске и Царском Селе. Почти каждый вечер собирались мы: Жуковский, Пушкин и я. О, если бы ты знал, сколько прелестей вышло из-под пера сих мужей!» — радостно сообщает он гимназическому товарищу 2 ноября 1831 года. Но это литературное кокетство.

Гоголь жил в Павловске в роли домашнего учителя, в Царское Село ходил пешком и мог лишь изредка видеть Пушкина. Их знакомство поначалу было настолько далеким, что Гоголь путает в письме поэту имя пушкинской жены. Тем не менее он дважды предлагает матери оригинальный адрес: «Письма адресуйте ко мне на имя Пушкина, в Царское Село, так: Его Высокоблагородию Александру Сергеевичу Пушкину. А вас прошу отдать Н. В. Гоголю». Пушкин был удивлен допущенной бестактностью. Для Гоголя Пушкин играет роль благословляющего учителя. Именно Пушкин, прочитав «Вечера на хуторе близ Диканьки», замечает талант начинающего литератора-провинциала.

«Пушкин лишь выделил Гоголя из круга молодых писателей, заметил его талант, — говорит доктор филологических наук, профессор кафедры истории русской литературы СПбГУ Игорь Сухих. — Гоголь же, особенно после пушкинской смерти, превратил Пушкина в своего главного учителя и наставника, создал легенду о Поэте, который вдохновлял и поддерживал каждый его шаг: подарил сюжеты (точнее сказать, темы) «Ревизора» и «Мертвых душ» (об этих подарках мы знаем только от самого Гоголя), слушал отдельные главы и откликался на них («Боже, как грустна Россия!»), вообще, переменил направление его творческой деятельности.

Пушкин характерен тем, что попробовал практически все — поэзию, прозу, драму. Это некий универсальный талант.

«Солнце нашей поэзии закатилось!.. Пушкин! наш поэт! наша радость, наша народная слава!» — смело написал князь Владимир Одоевский в некрологе поэту в 1837-м. Министр просвещения граф Сергей Уваров был взбешен этим жестом и устроил разнос редактору Андрею Краевскому, опубликовавшему некролог в «Литературных прибавлениях» к газете «Русский инвалид».

В споре западников и славянофилов Пушкина представляли то носителем европейской культуры, то хранителем «русского духа», преодолевшим «иноземные влияния». Александр Герцен в эссе «О Пушкине» (1850) завил, что «Пушкин как нельзя более национален и в то же время понятен иностранцам», он отметил «эпикурейскую натуру греческих поэтов, присущую Пушкину, и назвал его «до глубины души русским». А великий поэт умеет быть понятным, потому Пушкин, говорит Герцен, «всегда на уровне своего читателя».

Поэт Аполлон Григорьев в статье 1859 года «Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина» сказал: «Пушкин — наше всё: Пушкин — представитель всего нашего душевного, особенного, такого, что остается нашим душевным, особенным после всех столкновений с чужим, с другими мирами. Пушкин — пока единственный полный очерк нашей народной личности, самородок, принимавший в себя, при всевозможных столкновениях с другими особенностями и организмами, все то, что принять следует, отбрасывавший все, что отбросить следует, полный и цельный, но еще не красками, а только контурами набросанный образ народной нашей сущности, образ, который мы долго еще будем оттенять красками». Пушкин и его творчество становятся для Григорьева этической и эстетической вехой.

«В 1860-е отношение к Пушкину становится скептическим, причем прежде всего для нового поколения, — говорит Игорь Сухих. — Разночинцы не считают Пушкина кумиром, он воспринимается либо хорошим, но устаревшим поэтом, либо подвергается разносу, как в статье Дмитрия Писарева «Пушкин и Белинский».

Писарев не пишет — припечатывает Онегина и его знаменитого автора: «Шляться в течение нескольких лет по ресторанам и по балетам, потом вдруг, ни с того ни с сего усесться за письменный стол и взять перо в руки, с тем чтобы сделаться писателем, — это фантазия по меньшей мере очень странная. <…> Наконец, отвращение Онегина к упорному труду, — отвращение, которое так откровенно, признает сам Пушкин, составляет симптом очень печальный, по которому мы уже заранее имеем право предугадывать, что Онегин навсегда останется эмбрионом». Кстати, хуля «Евгения Онегина», Писарев отметил важное свойство его создателя — умение обходить неприглядное. Он так лихо палил в поэта из публицистической рогатки, но пьедестал под Пушкиным не расшатал, хотя и показал, что покойный кумир не отвечает идеалам современности.

Во время спора западников и славянофилов то одни, то другие «записывают» Пушкина в свой лагерь. Первые кивают на его симпатии к европейской культуре, вторые — ищут в его произведениях — «русский дух». «С легкой руки Анненкова охранители самодержавного строя так привыкли видеть в поэзии Пушкина верный оплот против натиска революционной волны, что и позднее, всякий раз, когда этот натиск усиливался, они взывали к Пушкину как к собрату и другу, чтобы он защитил их от грозной опасности», — пишет Корней Чуковский в книге «Мастерство Некрасова».

Первый нарком просвещения РСФСР Анатолий Луначарский о Пушкине писал немало и ласково назвал его не только «русской весной» и «русским утром» но и «русским Адамом», обозначив, что Пушкин задал некую характерную русскую картину мира, которую можно было создать только однажды. Луначарский, читая Пушкина, восхищается «вольностью», его слога «ясным светом», «танцующей грацией» и «молодостью, граничащей с легкомыслием».

Философ, теоретик и последователь марксизма Георгий Плеханов оставил воспоминания о похоронах Некрасова, умершего в 1878-м. Достоевский сказал над гробом покойного: «Он был не ниже Пушкина». Ему стали горячо возражать: «Выше!» Достоевский поморщился, но продолжал: «Не выше, но и не ниже Пушкина». Пушкин как мерило народной любви никого не удивил.

6 июня 1880 года в Москве был открыт памятник Александру Пушкину работы скульптора Александра Опекушина. В связи с этим состоялись заседания Общества любителей российской словесности. На заседании 7 июня речь о Пушкине произнес Иван Тургенев, 8 июня — Федор Достоевский. В речах обоих поэт становится ритуальной фигурой. Тургенев отметил, что Пушкину «одному пришлось исполнить две работы, в других странах разделенные целым столетием и более, а именно: установить язык и создать литературу», восхитился поэтом как художником и подчеркнул, что именно у Пушкина «все свойства его поэзии совпадают со свойствами, сущностью нашего народа». У Тургенева был «свой Пушкин». Он успел свидеться несколько раз с кумиром, мотивы творчества которого не раз упоминаются в прозе Тургенева. Писатель с юности поклонялся Пушкину, хранил его локон, мечтал быть упокоенным рядом со своим кумиром, но, подумав, решил, что подобной чести недостоин…

Федор Достоевский в своей триумфальной речи продолжил начатую Гоголем мысль о «русском духе» и вывел Татьяну Ларину идеалом русской женщины. Для Достоевского Пушкин не просто поэт, это пророк, человек русской души, который «унес с собой в гроб некоторую великую тайну». Драматург Александр Островский в «Застольном слове о Пушкине» 1880 года подвел черту заслуг поэта одной фразой: «Первая заслуга великого поэта в том, что через него умнеет все, что может поумнеть».

Писатель Андрей Белый в статье 1908 года «Брюсов» писал: «Все мы с детства обязаны хвалить Пушкина. Холодны эти похвалы. <…> Пушкин самый трудный поэт для понимания; в то же время он внешне доступен. Легко скользить на поверхности его поэзии и думать, что понимаешь Пушкина». Если же говорить о памятнике, с которым можно сравнить образ Пушкина, то благодарные потомки не только возлагают к нему венки, но и пытались спихнуть кумира с постамента. Футуристы Владимир Маяковский и Алексей Крученых в 1915 году призвали «бросить Пушкина с парохода современности». А Валерий Брюсов говорил о поэте как творческом ориентире, на который равняются потомки.

Логику оценок-приговоров Пушкину иронично смоделировал Антон Чехов в рассказе «Учитель словесности» в словах «умной и образованной» Вари: «Какой же Пушкин психолог? Ну, Щедрин, или, положим, Достоевский — другое дело, а Пушкин великий поэт и больше ничего...»

Владимир Набоков о своих симпатиях писал страстно и предвзято, не уставая ругать антипатичного ему Достоевского и восхищаться Пушкиным. О нем Набоков рассуждал в эссе «Пушкин, или Правда и правдоподобие»: «Те из нас, кто действительно знают Пушкина, поклоняются ему с редкой пылкостью и искренностью <...>. Читать все до одной его записи, поэмы, сказки, элегии, письма, драмы, критические статьи, без конца их перечитывать — в этом одно из достоинств нашей жизни».

Набоков обрушился с критикой на Чайковского за оперу «Пиковая дама»: музыку композитора он назвал «посредственной» и посчитал, что тот «бросается на творение гения, чтобы его обокрасть и добавить свое». Набоков захлебывается восторгом обожания и ревностью, культивируя идолопоклонническое отношение к Пушкину как поэту-творцу, прикасаться к которому можно только благоговейно. «А какое наслаждение для мечты русского проникнуть в мир Пушкина!» — говорит Набоков, и он прав: поэт погиб, но народная тропа не зарастает, несмотря на кнут школьной программы, которая настойчиво призывает любить «брегет, лорнет, багрянец и убор» хором.

О культе «великого поэта» в 1970-е рассказал Сергей Довлатов в повести «Заповедник». Главный герой — пьющий писатель-неудачник из Ленинграда, которого зовут Борис Алиханов, приезжает в Пушкинские Горы, чтобы подработать экскурсоводом. Культовое обожание Пушкина, которое он обнаруживает у новых коллег, его раздражает: «Все обожают Пушкина. И свою любовь к Пушкину. И любовь к своей любви». По мнению литературоведа Ильи Сермана, культ Пушкина в Советском Союзе заменил собой религию.

««Заповедник» Довлатова — тоже часть пушкинского культа, ведь ирония автора не антипушкинская, — считает Игорь Сухих. — Неслучайно его иллюстрируют картинки художника Игоря Шаймарданова: Пушкин на лошади, Пушкин у костра. Это как бы «неправильная», непафосная любовь к классику. А есть еще «правильная», которая так не по душе Довлатову».

Обе эти «любви» и сегодня друг друга не исключают: можно слушать лекции и экскурсии в Пушгорах и хихикать, читая Довлатова, или рассматривать скетчи — например, в 2023 году вышла книга художницы Евгении Двоскиной «Пушкин с нами». Рисованный Пушкин, окажись он нашим современником, делал бы селфи, гонял на скейте, с Гоголем обсуждал сюжеты в баре, а творил не при свечах с пером — а за ноутбуком. Такой близкий, понятный, свой.

К нынешнему юбилею поэта — с 6 июня 2024 года — на большие экраны выйдет полнометражный мультфильм «Пушкин и... Михайловское. Начало». Продюсер проекта — Игорь Гаврюшкин, художник-постановщик Игорь Шаймарданов и режиссер Екатерина Гаврюшкина — посвятили сюжет молодому Пушкину, который оказался в ссылке в скучной деревне.

Мария Башмакова, специально для «Фонтанки.ру»