«Не было никакого чудища». Почему петербургского режиссера «ушли» из Мотыгинского театра, но он все равно считает это победой

Человек культуры из Петербурга отправился в глушь сражаться с условным Змеем Горынычем российской хтони. И проиграл. Почему? Потому что это не та сказка.

В конце 2020 года много говорилось и писалось о Мотыгинском драматическом театре, куда переехал молодой и активный режиссер из Петербурга. Он начал собирать деньги на обустройство нормального туалета в деревянном здании театра, а в планах было создать в Мотыгино культурный центр. И в целом — изменить жизнь в поселке к лучшему.

А в сентябре 2021-го стало известно, что режиссер Дмитрий Турков уволен. Вместе с ним ушла часть труппы. В театре говорят, что Турков проводил в Мотыгино слишком мало времени и еще в январе ему предлагали заключить трудовой договор на новых условиях. Теперь в Мотыгинском драматическом театре ищут нового художественного руководителя.

В беседе с «Фонтанкой» Дмитрий Турков объяснил, о чем на самом деле была повесть о петербургском режиссере в Мотыгино, в какой момент случился драматический перелом и почему в финале главный герой на самом деле победил.

Какой спектакль, поставленный за время работы в Мотыгино, вы считаете лучшим достижением?

— Я пытался бороться с системой, в которой спектакль отыгрывался 3–5 раз и снимался с репертуара. Моя первая постановка, «Чудная жизнь», на краевом фестивале получила приз за лучшую режиссуру и приз на фестивале малых городов России от Театра Наций. Для Мотыгино серьезным достижением стало участие театра в фестивале «Территория» и попадание в лонг-лист «Золотой маски».

На «Территории» занимаются отбором московские критики. Мы стали призерами и театр получил за эту победу деньги, которые пошли на хозяйственные нужды. На краевой фестиваль «Театральная весна» мы вышли с двумя спектаклями — «Веселый солдат» и «Горка». Я получил приз за лучшую режиссуру, а актриса Дарья Миллер — за лучшую женскую роль. За 2021 год я поставил спектакль по роману Нодара Думбадзе «Я, бабушка, Илико и Илларион». И по моему приглашению режиссер Анна Зиновьева выпустила один спектакль. Но эти постановки были показаны буквально несколько раз и исчезли из репертуара, потому что распалась труппа. Мы не смогли их заявить на фестивали.

Но любимого спектакля у меня нет, моим любимцем всегда была труппа театра. Их возможности и умения росли. Восемь человек сыграли 30 персонажей в «Веселом солдате»: возрастные роли, роли животных. Труппа набрала серьезную творческую форму. Это было отмечено критиками. Наиболее скорбно для меня в этой истории то, что наша театральная труппа распалась.

По словам директора Мотыгинского драмтеатра Татьяны Ткачук, вы слишком мало присутствовали в Мотыгино. А где вы были?

— Я иногда уезжал к семье в Петербург. Но если кто-то говорит, что меня не было в Мотыгино, что я проводил время где-нибудь на Бали — это неправда. Если бы я отсутствовал постоянно, зачем актеры бы переезжали в Мотыгино из Петербурга и Керчи?

В январе вам предложили контракт на новых условиях, но вы не согласились. Что там было такого, что оказалось неприемлемо для вас?

— Полное подчинение директору. Каждый шаг. Полный контроль творческой жизни. По этому контракту я должен был получать тридцать тысяч в месяц и сидеть там безвылазно. Одновременно оказывалось серьезнейшее психологическое давление на труппу.

Татьяна Ткачук ведь сама вас позвала в 2018 году, вы, очевидно, друг другу нравились.

— Начиналось все за здравие. Но это быстро кончилось на фоне бытовых проблем. Например, мне актрисы жаловались, что парни, извините, неопрятны. Я начинаю выяснять. Оказывается, в общежитии все плохо с душевыми кабинками. Мне приходилось вникать в такие вещи, потому что это влияло на работу. Невозможно было заниматься только творчеством.

Культурная лодка разбилась о быт?

— Да. Проблема была не только во взаимоотношениях с директором. Там выступала сплоченная команда из руководителей. Мне кажется, проблема была психологическая. Когда живешь много лет в месте, где все тихо вянет, внутренне с этим срастаешься. «Мы поменять ничего не можем». «В районе дефицит». Я долгое время пытался выстроить диалог. Ведь это край с богатейшими ресурсами, там полно комбинатов. Почему ничего из этих ресурсов не оседает в районе, где есть уникальный театр? Но за долгие годы все смирились с тем, что сделать ничего не могут. А попытки добиться перемен встречают сопротивлением. Потому что трудно признаться в том, что на самом деле можно было что-то сделать, но ты не сделал.

Получается, в декабре 2020 года все было хорошо, вы давали интервью «Фонтанке» https://www.fontanka.ru/2020/12/02/69592206/ и театр был на информационном пике. А в январе с вами не продлили контракт?

— Одно с другим было связано. На фоне федеральной огласки проблемы стали видны особенно четко. А кто захочет терпеть человека, который подсвечивает проблемы? За два с половиной года работы я перебрал все возможные варианты для диалога, и все время упирался в тупик. А я не могу жить и работать в состоянии тупика. Я отвечал за людей, которые работали в театре, и каждая их проблема была моей.

В любом драматическом произведении происходит кульминация, после которой сюжет катится к финалу. Что стало кульминацией вашей истории в Мотыгино?

— В прошлом году, еще до репортажа «Редакции», в Мотыгино побывал фотограф Дима Марков и опубликовал пост, в котором, на мой взгляд, очень тактично описал все, что он увидел. После этого меня вызвали на совещание в администрацию. Присутствовали три дамы: замглавы администрации, начальник отдела культуры и директор театра. Разговор начался с завуалированной угрозы увольнением. Тогда я понял, что, кажется, все. Но надежда еще оставалась, потому что театр передали в краевое подчинение. У нас появилась серьезная поддержка в лице Минкульта. И мне казалось, что все может разрешиться хорошо.

Почему же в момент увольнения вас не поддержал ни Минкульт, ни вышестоящая администрация?

— Мне просто предложили полгода побыть «вне игры». Я сказал, что, если я сейчас уйду, актеры театр покинут, удерживать их нечем. В апреле я закончил последнюю постановку уже в ранге приглашенного режиссера. И, как только я уехал, актеры ушли из театра. Театр, который по крупицам собирался на протяжении двух с половиной лет, перестал существовать. Дальнейшие переговоры стали неактуальны. Я начал думать, как сохранить костяк труппы. Поступило предложение из Нягани, и мы согласились.

Почему именно Нягань? Вы же могли перебраться куда-то поближе к Петербургу?

— Здесь очень хороший директор в театре, мощная труппа, налаженная работа. И есть условия, чтобы заниматься творчеством, а не чем-то еще.

Ваша семья продолжает жить в Петербурге?

— Да. Ребенку скоро в школу идти. Теперь между нами три тысячи километров, три часа полета. Сейчас я поставлю спектакль и поеду к семье. Они уже привыкли к тому, что я отсутствую по два-три месяца. Для режиссеров такой стиль жизни привычен.

Федеральная известность Мотыгинского драматического театра началась со сбора средств на теплый туалет. Его в итоге сделали?

— Да. Его сделали молниеносно быстро — за три дня. А проблеме было больше пятнадцати лет.

Вы говорили, что «поселок загибается». Но после огласки многие стали рваться туда, вы даже хотели организовать экскурсии по Мотыгино. Теперь никаких экскурсий не будет?

— Видимо, да. Я надеюсь, что после моего отъезда кто-то этим займется, поедет туда поработать. Кажется, многим казалось, что это просто. Сейчас из района выводят градообразующие структуры, военкомат вот вывели. Запущенная программа ветхого жилья стимулирует людей уезжать из Мотыгино. А теперь, когда театр стал краевым, в поселке появилась структура, у которой есть прямая связь с Красноярском. Культурный туризм надо развивать, заниматься детьми. Я разрабатывал план, чтобы театр стал культурным центром. И все возможности для этого есть.

На сайте Мотыгинского драматического театра нет никаких упоминаний о том, что вы там работали два с половиной года. Нет фотографий со спектаклей, в описании истории театра после 2016 год как будто и не происходило ничего. Обидно?

— Здесь не надо искать умысла. В театре мы занимались всем сами. Последнюю постановку сами администрировали, закупали материалы, организовывали их привоз из города — функционировали, как студийный театр. Руки не доходили заниматься еще и сайтом. Главное, что театр перешел в краевое подчинение, теперь за театр отвечает Минкульт Красноярского края. Наши человеческие страсти — это мелочи. А дело должно продолжаться. Сейчас у театра будет более серьезное финансирование. Это победа и результат информационной огласки. В долгосрочных планах — капитальный ремонт театра, возможно, с частичной реконструкцией. Это же вахтовый театр, в котором могут работать только приезжие актеры — выращивать свои кадры в Мотыгино нет возможности. И труппе надо создать хотя бы минимальные бытовые условия для проживания. Пока что эти условия, мягко говоря, ужасающие. Я надеюсь, будет построен административно-бытовой комплекс с комнатами для актеров. У театра появится собственный юрист и бухгалтер. Театр начнет работать, как самоорганизующаяся система, а не просить на лампочки и батарейки деньги у центральной бухгалтерии. Актеры начнут получать конкурентную зарплату.

Выходит, моя гипотеза о том, что вы вышли сражаться с чудищем и проиграли — не верна?

— Нет, не верна. Я выиграл. Да и чудища никакого нет. Я бы не грешил ни на страну, ни на систему. Есть обстоятельства жизни, с которыми конкретные люди попросту срослись. Заборчик покосился, крыша прохудилось, но, пока все это не завалилось, давайте не будем трогать. Как бы хуже не было. Оно же стоит.

Это панический страх перемен?

— Да, я только так могу это объяснить.

Венера Галеева, «Фонтанка.ру»