ПоделитьсяНидерландский шахматист родом из Петербурга сейчас сражается на турнире претендентов в Екатеринбурге за право сыграть с действующим чемпионом мира Магнусом Карлсеном. В интервью «Фонтанке» Аниш Гири рассказал, почему он сменил гражданство и уехал.
Аниш Гири начинал учиться в школе №76 Выборгского района, а первое шахматное образование получил в ДЮСШ-2 Калининского района. Однако в 15 лет он стал выступать за Нидерланды. Сейчас ему 26, и он — один из сильнейших шахматистов мира. Как это получилось, как изменились шахматы после выхода сериала «Ход Королевы» и на что нужно тратить первые призовые, он рассказал «Фонтанке».
— Ваша мама из Петербурга, а папа из Непала. Как они познакомились?
— В Советском Союзе была программа, по которой студентов из разных стран приглашали на обучение. Так папа оказался в Петербурге, где учился в Политехническом университете на гидротехника. Там он и познакомился с мамой. У них в студенческой среде было довольно интернациональное сообщество. У них были друзья из Эфиопии, например.
— Помните район, где прошло детство?
— По-моему, не с самого начала, но мы жили в Выборгском районе, станция метро «Площадь Мужества». Еще там есть парк и Лесотехническая академия. В этих местах прошло все мое детство. Потом в семь лет я пошел в шахматную школу. До этого много куда еще пробовал ходить. Моя мама очень активно пыталась меня развивать. Когда была беременна мной, она смотрела очень много фильмов с участием Ван Дамма в надежде, что я вырасту таким борцом по жизни. Она отправляла меня в самые разные спортивные секции. Сначала это было плавание, потом легкая атлетика. В семь лет я одновременно пошел на шахматы и настольный теннис в ДЮСШ-2 Калининского района. Так получилось, что моя тренер по шахматам Ковалева Ася Владимировна была настойчивее и сказала, что мне надо завязывать с настольным теннисом и начинать больше уделять времени шахматам. Так что настольный теннис я быстро забросил, хотя до сих пор с удовольствием играю с друзьями. Учился в 76-й школе. У нас там был бизнес-экономический класс, что с долей иронии нравилось моей маме. Представьте: год 2000–2001-й, детям 7 лет, а их учат экономике. Понятно, что все это проходило в игровом формате. Потом я очень быстро стал заниматься у Праслова Андрея Сергеевича. Если у Аси Владимировны уровень был примерно кандидата в мастера, то Андрей Сергеевич — мастер спорта. Я работал с ним, когда играл на чемпионатах города и России лет с 12 до 14.
— Антураж ДЮСШ-2 Калининского района запомнился?
— Сейчас я привык к дорогим пятизвездочным гостиницам, в которых обычно селят шахматистов организаторы турниров. Например, в Москве все турниры проводятся в гостиницах или прямо на Красной площади — в «Ритц-Карлтоне», Four Seasons, — или в гостинице «Арарат», которая чуть подальше. Но в детстве ничего такого не было. Конечно, ДЮСШ-2 — это далеко не пятизвездочный отель. В то время я воспринимал это нормально. Помню лестницу, по которой мы поднимались, обшарпанная дверь, какой-то коридор, несколько классов. Не такой, наверное, красивый, как клуб Чигорина или тот, что находится в Аничковом дворце, но довольно функциональный. Там были комнаты, какие-то компьютеры, доски, часы и книги.
— Понятно, что для того, чтобы попасть в топ-10 мирового рейтинга, нужен большой талант, но как вы оцениваете ту базу, которую вам дали в ДЮСШ-2?
— Говорят, что талант — это божья искра. Я считаю, что это, скорее, набор качеств, которые часто бывают не такими волшебными. Например, усидчивость или умение концентрироваться. Качества, присущие шахматистам, у меня были с детства — я любил решать всякие пазлы и задачки, мог долго сидеть на одном месте. Конечно, мне очень повезло с тем, что я вырос в шахматной стране, в шахматном городе. В Петербурге очень легко было найти шахматный клуб. В ДЮСШ-2 в Калининском районе были очень сильные и настойчивые тренеры. Моя мама к шахматам не относилась серьезно — не могла представить, что этим можно заниматься профессионально. Из-за этого тренер часами разговаривала с ней, убеждала, что мне надо продолжать. И если бы не это, я бы не получил таких возможностей. Ну и, конечно, в России благодаря высокой шахматной культуре тренеры знают все классические книги по этой игре. Моя тренер сразу дала мне кучу литературы. В этом возрасте очень важно, чтобы тебе дали направление. Есть такая книга «Контуры эндшпиля». Там идея в том, что есть такие дебюты, после которых все настолько быстро происходит, что сразу получается эндшпиль. Эта книга стала одной из моих любимых. И так получилось, что сейчас, пожалуй, лучшее, что у меня получается, — это играть дебют и эндшпиль, миттельшпиль по сравнению с некоторыми коллегами — мое относительно менее сильное место. Наверное, в этом действительно есть какая-то связь.
— Был какой-то один совет или наставление от вашего первого тренера, которое вы вспоминаете до сих пор?
— Мне вспомнилась немного другая история с моим вторым тренером, Прасловым. Под его руководством я выиграл чемпионат России до 12 лет. Первый приз был — три тысячи рублей. Тогда для меня это были безумные деньги. Тренер сразу после окончания турнира сказал: идем покупать шахматные книги. То есть мой тренер уже тогда начал мне внушать концепцию инвестиций: всегда надо вкладывать обратно в свое дело, особенно в начале карьеры.
— Какое любимое место в Петербурге?
— Рядом с клубом Чигорина есть пышечная. В детстве мы часто туда заходили с мамой. Я недавно вернулся в Петербург, и мы хотели пойти туда снова, но там оказалось какое-то туристическое место с гигантскими очередями. А раньше она всегда была полупустой, можно было легко зайти в любое время и съесть пышку. Честно говоря, я бы не сказал, что они мне очень нравились, но они очень нравились моей маме. Она всегда с таким восторгом заходила туда, поэтому у меня в памяти это место стало просто божественным. Хотя я до сих пор предпочту съесть шоколад. Ну и плюс там рядом клуб Чигорина, где я провел свои первые сильные турниры. Так что, да, это очень памятное для меня место.
— Вы переживали момент переезда в Японию?
— Наоборот. Мне очень нравилась смена обстановки. Помимо того, что Япония — это очень далеко и там другой язык, там буквально все по-другому. Другие продукты, другие игрушки. Все это вызывало у меня только положительные эмоции. Проблемы были только в самом начале, когда я не понимал язык. Ты ходишь в школу изо дня в день, там все что-то делают, готовят какое-то представление, что-то говорят, а я просто стоял и ничего не понимал. То есть ты что-то должен делать, но ты не понимаешь — что. Это меня слегка напрягало. Но после того, как я выучил язык, это прошло.
— Но вы продолжали еще какое-то время возвращаться в Петербург.
— Да. Конструкция была примерно такая: полтора года в Японии, полгода в России. Полгода в Японии, полгода в России. Папа при этом всегда оставался в Японии. Ездили только мы с мамой и сестрой.
— Как процесс образования проходил в таких условиях?
— Когда я был в Японии, у меня были книги по русскому языку и математике, а также учительница, которая периодически помогала. Когда я возвращался в Россию, я старался наверстать все остальное. До переезда в Японию я следовал наставлениям мамы и был отличником. Не дай бог мне ставили четверку по какому-то предмету. Тогда мама нажимала на «красную кнопку»: она брала учебник, начинала сама читать, потом все мне пересказывала, мы все изучали, она меня проверяла. Мы с мамой очень серьезно занимались учебой. И поэтому у меня был такой задел, что, даже пропуская, я довольно быстро наверстывал. Только в самом конце голландской школы, когда родители уже перестали принимать такое активное участие в моей жизни и когда шахматы заняли почти все моё время, я перестал быть отличником.
— Для мамы, наверное, это стало ударом?
— Частично. Все-таки, когда я уже перестал выделяться в школе, я был уже очень сильным шахматистом. Кажется, я входил уже в топ-30 мира и играл регулярно топовые турниры. Уже было понятно, что это моя профессия, потому что я уже зарабатывал серьезные суммы. Хотя моя мама периодически до сих пор то ли в шутку, то ли всерьез может меня упрекнуть меня в том, что я не пошел в университет. В любой момент может сказать: «Ну что с тебя взять, без высшего образования...»
— Какой был ваш первый действительно крупный выигрыш, который вы потратили, может, на какие-то более материальные ценности?
— Сначала расскажу такую историю. На Петроградке был клуб, где по субботам и воскресеньям играли рапид-турнир. Все участники сбрасывались по мелочи, и еще сверху добавлял спонсор. Этот общий фонд шел в призы. Я очень быстро приноровился и стал регулярно попадать на призовые места. Выигрывал по 600–700 рублей — немного, но тоже приятно. У нас в школьной столовой продавались относительно дорогие хот-доги, и мне завидовали, что я мог купить себе этот хот-дог. Покупал я их на самом деле не часто, но от того факта, что я мог себе это позволить, было очень круто. А первые реально большие деньги я выиграл, по-моему, на турнире в Голландии. Там был довольно сильный турнир с несколькими гроссмейстерами. А я тогда только выполнил первую гроссмейстерскую норму. То есть мне очень повезло: по своему уровню я не должен был выиграть тот турнир. И там, по-моему, три тысячи евро был главный приз. Это, конечно, были очень большие деньги. Я их не тратил очень долго. А на что мне было тратить? Первое, что я стал покупать, так это относительно дорогую одежду. Мой тренер в Голландии Владимир Чуслов говорил, что важно одеваться достойно: костюмы, рубашка, обувь, и чтобы это всё было неплохих брендов. Вначале он даже вместе со мной ездил покупать брендовую одежду. Это, пожалуй, была моя первая такая серьезная трата. Естественно, ноутбук, но это, скорее, жизненная необходимость. По-настоящему я начал тратить деньги, только когда женился.
— Какую одежду вы покупали?
— Calvin Klein и Armani. Эти бренды мне очень хорошо подошли. Я очень худой, и из-за этого у меня всегда были проблемы с покупкой одежды: если рубашка подходила по длине рук, она была слишком широкой. И оказалось, что Calvin Klein и Armani шьют на относительно худых. Тренер объяснял необходимость иметь хорошую одежду тем, что во время топ-турниров на тебя смотрят публика и потенциальные спонсоры. Надо же не так уж и много на самом деле: пару костюмов, несколько рубашек. На пару лет этого хватает.
— Есть такой шахматист — Даниил Дубов, который все время выступает в Balenciaga. Это его выделяет из остальных коллег. Вы стараетесь как-то выделиться?
— Нет. Но недавно я думал купить Balenciaga, чтобы потроллить Дубова, но, блин, эта одежда стоит настолько дорого, что у меня просто рука не поднимается купить ее. Несмотря на все наставления тренера, столько потратить на одежду я не готов. Хотя... если я как-нибудь буду играть с ним в классику, возможно, я все-таки решусь на это. Лично я не люблю хвалиться чем-то подобным. Понятно, что у топ-шахматистов есть возможности тратить деньги, но, учитывая время и контекст, мне кажется, немного некрасиво подобным образом разбрасываться деньгами. У многих сейчас тяжелая ситуация, и они могут неправильно понять.
— Долетали ли до вас какие-то обиды из России после того, как вы стали выступать за сборную Нидерландов?
— Не слышал ничего подобного. Возможно, если бы я на тот момент уже был в составе сборной России, я бы ее уже не сменил. Но на момент смены спортивного гражданства до национальной команды мне было еще очень далеко, как в России, так и в Нидерландах. Почему мы это сделали тогда? Учитывая, что я жил в Голландии, никакой поддержки от российской федерации не было. И я сейчас не жалуюсь. Мне никто ничего не должен был, и я это понимаю. Но в Голландии у меня появилась возможность заниматься с тренером за счет местной федерации. То есть у меня не было до этого ничего, а тут мне предлагают постоянного тренера высокого уровня. Я даже ничего особенно не решал. Плюс было меньше конкуренции. В Голландии я был единственным талантом такого масштаба, а в России были как минимум пара ребят такого же уровня. Я, кстати, даже не знаю, где бы я сейчас получал больше поддержки. В Голландии у меня есть помощь от Голландского олимпийского комитета, есть местный спонсор. Мне жаловаться не приходится, но в России, насколько я знаю, игроки моего уровня тоже очень неплохо себя чувствуют. Но в тот момент, когда я принимал решение о переходе, ситуация была совсем другая.
— Часто приходится слышать, что ситуация с шахматами в России становится все хуже и хуже.
— Думаю, дело в другом. В России очень жесткая конкуренция. Например, в Голландии есть такая типичная история с небольшим знаком минус: в конце детских соревнований грамоты получают вообще все участники. Это такой типичный европейский подход: мы всех поддерживаем, ни на кого не давим, все молодцы. Но чтобы воспитать топ-спортсмена, нужно дать понять: если ты не выиграешь, ты ничего не получишь. А в России детям сложнее в плане того, что у них чересчур сильная конкуренция. На каком-то этапе это хорошо, потому что у тебя всегда есть сильные соперники. Но потом наступает другая ситуация. Например, шахматист, условно говоря, уровня Кирилла Алексеенко, который играет в турнире претендентов, был бы в Голландии номером один с большим отрывом. У него была бы возможность играть во всех топ-турнирах. Но в России помимо Кирилла есть еще куча других шахматистов схожего таланта, плюс уже состоявшиеся шахматисты. Топ очень плотный. Есть такой Александр Предке. Он не на слуху, хотя у него рейтинг под 2700, а это топ-50 мира. Но ему, даже чтобы в третью сборную попасть, надо очень постараться. То есть конкуренция настолько жесткая, что людям очень сложно пробиться и получить возможность играть в топ-турнирах. А это очень важно, потому что, если ты в молодом возрасте не сыграл в достаточном количестве турниров, тебе будет не хватать опыта участия. У таланта подобного масштаба в Голландии эта возможность есть. Например, второй шахматист Нидерландов — Йорден ван Форест, с которым мы поделили первое место на турнире в Вейк-ан-Зее. По российским меркам, его уже нельзя назвать перспективным. Ему уже за 20, и 2700 он набрал вот только сейчас. Но, как ни странно, турнир выиграл он, а не какой-нибудь русский шахматист. Потому что он играет в Вейк-ан-Зее в третий раз. По голландским меркам он большой талант, но самое главное, что он сам себя ощущает большим талантом. Грубо говоря, он не смотрит по сторонам и не видит вокруг себя еще семерых таких, как он, и играет с широко расправленными плечами. Хотя в России все равно многие пробиваются. Тот же Дубов стал неплохо играть. Еще есть молодой шахматист Есипенко, который недавно обыграл Магнуса Карлсена.
— У вас суперинтернациональная семья: папа из Непала, мама из России, жена из Грузии, а живете вы вообще в Голландии. Как все эти культуры уживаются вместе?
— Интересная ситуация с праздниками. Непонятно, какое праздновать Рождество — то ли голландское, то ли русское. Из-за этого иногда не празднуем вообще никакое. Непал — это вообще другая культура. Там свои праздники и ритуалы. Грузинская культура — тоже довольно яркая. Мы ее тоже ощущаем. Нашему ребенку четыре года, и он уже говорит хорошо по-грузински, неплохо по-русски, учит голландский, дома мы разговариваем по-английски. Еще с сестрами интересная ситуация. Одна на пять лет младше, другая — на десять. Большая часть детства самой младшей сестры прошла уже в Голландии. По тому, как она общается, как воспринимает мир, она стопроцентная голландка. Другая сестра немного старше — она помнит Россию и Японию, и она совсем другая. И когда ты обсуждаешь в кругу семьи какие-то моменты, невозможно не заметить, насколько все мы разные. Интересно, каким у нас вырастет сын в такой среде.
— В одном из интервью вы заявили, что не будете рады, если ваш сын будет увлекаться видеоиграми. Почему?
— Наверное, это у меня от мамы. Она с детства приучала меня к тому, что видеоигры — это не полезно. Сейчас, конечно, это уже совсем другая история, потому что видеоигры — это одна из популярных отраслей, в которой игроки зарабатывают огромные деньги. Но тогда в России это считалось вредной привычкой. По крайней мере, я это так воспринимал. Наверное, говорить, что видеоигры — это плохо, и при этом быть шахматистом немного лицемерно. Но для меня шахматы — это совсем другое, хотя для многих это очень похожие вещи.
— Насколько сильно повлиял на популярность шахмат сериал «Ход Королевы»?
— Какой-то всплеск популярности наблюдается, особенно если смотреть на статистику продаж шахмат и просмотров роликов на YouTube. Но не могу сказать, что это изменило лично мой мир. Я как играл на топ-турнирах, так и играю. Я только надеюсь, что на волне этой популярности станет больше турниров для моих коллег, которые еще не достигли такого высокого уровня. Чтобы, условно, могли зарабатывать не только шахматисты из топ-20. Но пока я не вижу реальных плодов от этой популярности. Еще я здесь вижу такую проблему. После просмотра сериала многие могут подумать: «О, как круто!» Они пойдут играть в шахматы в Интернет, поймут, что все не так просто, и быстро забросят это дело. Конечно, сериал очень вдохновляет, но шахматы — очень сложная игра. Годы пройдут, пока ты начнешь понимать что-то. Это, кстати, доказывает моя голландская сестра. Она говорила мне как-то, что многие ее друзья, посмотрев сериал, бросились играть. «Но я-то, — говорит, — знаю, что все это не так просто». Она начинала как-то играть, но быстро решила, что это не её.
— Последний вопрос будет супердилетантским. В компьютерных играх, как правило мультиплеерных, постоянно происходят обновления. Если какой-то один тип игрового персонажа начинает доминировать над остальными, его могут понерфить, более слабых, наоборот, — усилить. Вводятся новые механики и правила. Это заставляет игроков постоянно подстраиваться, придумывать новые стратегии. Короче, не скучать. Да даже в футболе или хоккее более медленно, но тоже происходят какие-то изменения в традиционных правилах. В шахматах ничего такого нет. Есть ощущение, что там ничего нового придумать невозможно.
— Я понимаю, о чем вы. Видел даже такой мем, что последний апдейт шахмат был в 19-м веке.
— Вот я именно об этом. Вы наверняка сейчас объясните, как сильно я ошибаюсь.
— Шахматы — это не компьютерная игра. Хотя есть какие-то схожие моменты. Например, что в нее можно играть на компе. И тут, если контроль очень быстрый, то даже владение мышкой приобретает какое-то значение. Опять же можно стримить, как геймеры. Но при этом есть серьезные отличия. Главное — это огромная история шахмат. Когда ребенок приходит в шахматную школу, помимо прочего ему рассказывают про чемпионов мира. У каждого дебюта есть своя история. Только эти вещи можно изучать бесконечно. В какой-то момент ты будешь знать название и начало всех дебютов. Но помимо этого где-то есть усиления на 25-м ходу, где-то есть варианты на четвертом ходу. И все это постоянно меняется, постоянно появляются новые тренды. Поэтому дебюты можно изучать всю жизнь. Игра, с одной стороны, очень богата и сложна, с другой — она идеальной сложности: играть идеально в нее невозможно, но понять на сто процентов, что произошло в тот или иной момент партии, реально. Я сейчас нахожусь на таком уровне, что я могу понять даже самое гениальное и сложное решение, если проведу достаточно времени над его изучением. В то же время шахматы недостаточно просты, чтобы я мог играть в них безошибочно. Из собственного опыта могу сказать: чем сильнее ты играешь, чем больше ты понимаешь, тем интереснее становится игра. Я не большой знаток видеоигр, но я не думаю, что хоть одну из них в этом смысле можно сравнить с шахматами с точки зрения сложности игры и большого пласта культуры и истории. И шахматам точно не нужен апдейт.
— Когда вы в последний раз видели в шахматах какой-то ход, который вас поразил?
— Я такое вижу практически каждый день. Шахматные программы стали настолько сильными, что они предлагают какие-то уникальные совершенно вещи, которые при первом взгляде кажутся глупостью. Я работаю с несколькими шахматистами, которые мне помогают в подготовке. Мы общаемся с ними по мессенджеру и регулярно друг другу шлем красивые позиции, которые мы увидели сегодня. Обычно это вариации на классические темы и мотивы. И в этом прелесть шахмат. Но если вы не находитесь на определенном уровне, мне будет сложно вам это объяснить.
Беседовал Артем Кузьмин, «Фонтанка.ру»
