Рыба, газета, противогаз: Русский музей показывает брутальный натюрморт ХХ века

В 2024 году в российские музеи на пустой желудок лучше не ходить. Эрмитаж, ГМИИ им. Пушкина, Русский музей предлагают зрителям выставки натюрморта, причём в первых двух случаях речь про беспощадное барочное изобилие. Ко всему прочему, филиал Третьяковской галереи в Самаре открывается проектом, посвящённым еде в русском искусстве. Однако компактная выставка натюрморта в зале № 80 Корпуса Бенуа отличается от других проектов на тему. Работы не такие театральные, как композиции XVII века, и не такие повествовательные, как картины передвижников. Тут речь про советскую метафизику и «заповедник модернизма».

В зале № 80 на втором этаже Корпуса Бенуа есть укромная ниша, где что ни выставка — то россыпь изумрудов. Здешние проекты негромкие, но дороги всем, кто ценит полноту охвата арт-процессов. Тут показывали Александра Лабаса, Александра Самохвалова, Бориса Ермолаева. Сейчас выставляют натюрморты Леонида Чупятова, армянского художника Ерванда Кочара, Александра Шендерова, Петра Осолодкова, Алексея Почтенного, Владимира Малагиса и других мастеров.

Многие из них в 20-е годы прошлого века учились во ВХУТЕМАСе/ВХУТЕИНе, и многие погибли во время войны. Подходы у всех разные: кто-то экспериментирует с перспективой в духе Кузьмы Петрова-Водкина, кто-то еще в 30-е пишет так, будто на дворе уже 70-е («Букет» у Игоря Попова написан так, будто первична сама краска, а не форма предметов, получается одновременно экспрессивно и нарочито просто), кто-то строит традиционные композиции. Некоторые натюрморты трогательно напоминают постановки в художественной школе (например, алюминиевый чайник с розовыми рефлексами и керосиновой лампой Владимира Малагиса).

Музей подчёркивает, что показывает малоизвестные вещи, которых не было на постоянной экспозиции. Однако уровень работ — высочайший, каждая достойна пристального внимания, и к именам стоит приглядеться. Тот же Ерванд Кочар — далеко не «малоизвестный», это один из знаковых художников и скульпторов Армении XX века, автор символа Еревана — памятника Давиду Сасунскому.

«Выставка состоит из пятнадцати работ, и в постоянной экспозиции музея в последние годы не присутствовала ни одна из них, — рассказал «Фонтанке» куратор выставки Георгий Могилевский, старший научный сотрудник отдела живописи второй половины XIX — начала XXI веков. — Смысл проекта — как раз в расширении постоянной экспозиции, здесь зритель может увидеть, что, кроме авторов, которым в музее посвящены целые залы, есть большой художественный процесс и целый пласт художников, имена которых не столь известны, но эти вещи — шедевры, настоящая сокровищница. Иногда хочется их показать хотя бы в таком компактном виде».

Большинство работ лаконичны, даже брутальны: Владимир Малагис написал селёдку на газете, придавленной кирпичом; «Белый натюрморт» Леонида Чупятова — симфонию оттенков — можно принять за простой и сытный перекус (хотя учитывая количество яиц — по современным меркам это почти фламандская роскошь). Ерванд Кочар написал гири, передав их тяжесть плотностью композиции, близостью объектов к кромке холста.

Куратор напоминает, что во все времена натюрморт — это своеобразное «окно» в эпоху художника, причём в моменте это совсем не очевидно. Предметы натюрморта 20-х — 30-х годов для современного зрителя, с одной стороны, уже достаточно понятны, с другой — по нынешним меркам они суровы, как реликвии из семейного дома в сельской местности.

«В этих натюрмортах мы, например, чуть ли не впервые можем увидеть такие вещи, как гимнастические гири, противогаз, старое ведро и бутылку с керосином, — продолжает куратор. — Или, напротив, увидеть предметы, написанные под влиянием старых мастеров».

Раскрывает куратор и тему гирь у Ерванда Кочара: тот непродолжительное время учился у Петра Кончаловского.

«На его натюрморте вы видите гимнастические гири, и тут можно вспомнить знаменитую картину Ильи Машкова «Автопортрет и портрет П.П. Кончаловского», где он написал себя и Петра Кончаловского с гирями. Мне кажется, натюрморт Кочара — «подмигивание» ученика своему учителю, это очень интересно», — объясняет соавтор выставки.

Георгий Могилевский указывает на самую яркую на выставке отсылку к старым мастерам — работу Александра Шендерова с автопортретом в зеркале: «Это отсылка к Северному Возрождению, где такие автопортреты были традицией. Сам выбор жанра с изображением мастерской художника для этого периода уже специфичен, он к тому времени утратил популярность. Здесь же вы видите краски, холсты, склянки с керосином».

«Противогаз» (1933/34) Петра Осолодкова — лаконичная работа, написанная между двумя мировыми войнами, — точно передаёт ощущение времени. В ней есть одновременно физическая реальность (противогаз в качестве реквизита) и словно отказ принимать эту буквальность, перевод в «метафизическую» плоскость.

«Здесь есть и напоминание о жанре vanitas (суета, бренность — Прим.ред.): глазница противогаза перекликается с черепами, которые писали на натюрмортах XVII века», — добавляет куратор.

Композиция с противогазом напоминает работы Джорджо де Кирико и театральную тему в живописи Нового времени: выбор масок в качестве реквизита и портреты актёров комедии дель арте. Противогаз вместо театральной маски подводит к старинному выражению «театр военных действий», и завершить ассоциативный ряд можно здесь же, в Русском музее, полотном Юрия Пименова «Инвалиды войны» (1926): «химический» зелёный, жуткие деформированные тела — экспрессионистский «памятник» Первой мировой совсем не похож на последующие жизнерадостные работы художника.

Многие из художников, чьи работы есть на выставке, погибли в блокадном Ленинграде или на фронте — например, уже больного Алексея Почтенного вывезли из осаждённого города в начале февраля 1942 года, он погиб в дороге. На выставке есть его «Натюрморт. Сухие травы» (1920-е) — куратор отмечает нейтральный фон и неочевидный выбор натуры: «В натюрмортах прошлых эпох мы, как правило, видим пышное цветение, здесь же написаны сухие травы на сером фоне. Можно наделять этот аспект символизмом, а можно не наделять и увидеть в этом просто художественную задачу».

Натюрморт, как и пейзаж, был «малым», «побочным» жанром, в котором можно было решать те самые художественные задачи на свой лад. Формат «большой картины», традиционной многофигурной композиции предполагал определённые приёмы и манеру. Камерные натюрморты, которые показывают в Русском музее, остались, по словам куратора, «заповедником модернизма». И сегодня это настоящие «тихие шедевры».

Анастасия Семенович, специально для «Фонтанки.ру»