Издержки переходного возраста: бунт без причины в подростковой драме «Межсезонье»

Александр Хант романтизирует сердитую молодежь, плюющую на несовершенство мира

В прокат вышел фильм «Межсезонье» Александра Ханта, который приобрел репутацию многообещающего режиссера своим дебютом 2017 года, road-movie «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов». В той картине взрослый герой-детдомовец вез своего парализованного отца-уголовника в интернат, чтобы прибрать к рукам жилплощадь, но по дороге между ними проскакивала искра человеческих отношений. Теперь же Хант не оставляет отцам и детям шанса на диалог.

В основе драматургического замысла «Межсезонья» лежит трагедия с псковскими подростками Катей и Денисом, в 2016 году сбежавшими из дома и покончившими с собой после стычки с полицией. Авторы отталкивались от реального сюжета, но очень похожая история екатеринбуржцев Саши и Данилы в «Межсезонье» все-таки вымышленная. Тем не менее в картине ощущается сильный документальный привкус: важной ее частью становятся интервью с реальными людьми, юными и не очень, рассуждающими о том, довольны ли они своей жизнью и что их в ней не устраивает.

Смысл названия «Межсезонье» не только климатический (сначала на экране золотая осень, а в финале лежит снег). На международных фестивалях картина участвовала под названием In Limbo, отражающим промежуточное состояние героев, застрявших между детством и взрослостью. О том, насколько правомерно понятие «переходный возраст» и не является ли оно просто синонимом плохого воспитания, происходит горячий спор между матерями Саши и Данилы.

Мамаши показаны с немного разным социально-психологическим оттенком. Одна (Ольга Саханова) — совсем патриархальная клуша, другая (Жанна Пугачева) — вроде бы более молодая и современная, но обе одинаково не справляются со своими материнскими обязанностями, обе упустили возможность контакта с детьми и промотали некий душевный «материнский капитал». Недаром в одном из первых кадров фильма появляется доска объявлений, где в глаза бросаются напечатанные крикливым оранжевым предложения «быстро законно обналичить материнский капитал», наводящие на размышления, а сколько вообще женщин заводят детей прежде всего ради этого самого материнского капитала.

Отцов у Саши и Данилы вообще нет (что их дополнительно сближает и объединяет), хотя у героини имеется отчим, полицейский в штатском (Константин Гацалов), совсем не зверь, а, возможно, самый адекватный и вменяемый персонаж фильма. Он резонно недоволен, что старшеклассница шляется до 4 утра по домашним дискотекам с раздеванием до белья, которые в представлении авторов фильма выглядят так, будто вот-вот перейдут во взрослую оргию. В начале «Межсезонья» мать и отчим, ворвавшись на такое мероприятие, едва-едва успевают стащить полуголую героиню с ее возлюбленного и решают больше в школу ее не пускать, а посадить на домашнее обучение, что и становится триггером дальнейшего бунта и побега из дома.

Как и в «Витьке Чесноке», в «Межсезонье» важным стиле- и смыслообразующим компонентом становится саундтрек, насыщенный молодежной музыкой, которую не услышишь по радио в машине и которая взрослым, социально встроенным людям, почти незнакома. Этот плейлист («Пошлая Молли», Шарлот, Shortparis, Антоха МС, «Деревянные киты» и т.п.) должен усиливать эффект, что режиссер погружен в подростковую субкультуру и потому неплохо осведомлен в психологии целевой аудитории этой музыки. Тут вспоминается пожилая мудрая Агнесса Ивановна из фильма «Курьер» Карена Шахназарова (чью мастерскую Хант окончил во ВГИКе) со знаменитой фразой: «Я каждый день смотрю телевизор и уверяю вас, что очень хорошо знаю нашу молодежь». Вот и Хант как бы говорит своим саундтреком: «Я послушал группу «Дайте танк (!)» («Мы валяем дурака, и пока впечатления — наша валюта») и многое понял о нынешних подростках».

Дополнительный свет на мотивы героев должны пролить предваряющие фильм интервью с настоящими юношами и девушками, но ничего конкретного из них не вырисовывается: просто такой возраст, что конфликт с миром взрослых неизбежен. Жизнь тем не менее знает немало примеров, когда молодой человек переживает неприятный период адаптации к социуму, обходясь без противоправных поступков, грозящих лишением свободы или даже жизни, поэтому интересны индивидуальные нюансы, все же толкающие на экстрим. Но с индивидуальной психологией у героев «Межсезонья» не очень, потому что их портреты написаны и сыграны довольно схематично, и до Микки и Мэлори из «Прирожденных убийц» Оливера Стоуна они не дотягивают ни по градусу безумия, ни по «химии» между героями.

Слабохарактерный податливый мальчик (Игорь Иванов) идет на поводу у девочки (Евгения Виноградова), в которую он влюблен и поначалу просто смотрит ей в рот. А девочка разочаровалась в своей матери, которая родила ее в 16 и с отцом не познакомила, но всегда была ей хорошей подругой, пока снова не вышла замуж и не «превратилась в обычную бабу, которая мечтает о новом диване из IKEA». По этой «Икее» заметно, что сценарий писали взрослые дяди, которым после «Бойцовского клуба» шведская фабрика домашнего уюта кажется самым страшным символом мещанства и обывательства.

Объявив войну обывательским устоям, герои применяют несколько проверенных приемов борьбы: орут во всю глотку в «Блинчиковой», катаются в тележке по супермаркету, обрушивая «вавилоны» туалетной бумаги, переодеваются в краденные на рынке брутальные шмотки, проводят акты вандализма в меховом магазине и на стадионе, распыляя по шубам и баннерам краску из баллончика. Лучший эпизод в этой нарезке, когда бунтари, бесшумно возникнув из темноты в дорогом ресторане, подходят к сытым посетителям, уткнувшимся в телефоны, и забирают у них тарелки с недоеденным, а героиня, допив вино из бокала, смачно рыгает. Кроме того, в одном из важных эпизодов она учит напарника правильно плевать с эстакады на проезжающие машины (Хант злорадно показывает крупный план плевка на лобовом стекле изнутри машины), объясняя, что в хороший «харчок» надо «собрать все то, что есть внутри тебя, из самых глубин».

В том же «Курьере» (тоже исследовавшем тему болезненной адаптации молодежи к лицемерному взрослому миру, но гораздо тоньше и ироничнее, чем «Межсезонье») отцы задавали детям высокопарный вопрос: «Мы, наше поколение, хотим знать, в чьи руки перейдет возведенное нами здание?» У Ханта как бы подразумевается встречный вопрос со стороны подрастающего поколения. В финале «Межсезонья» одетые в черное десятки подростков выходят из леса плотной стеной, точнее волной, постепенно приближающейся издали, как цунами, и в их обращенных в камеру строгих глазах читается: «Что это вы тут такое возвели и как в этом здании жить?» Ничего нового в этой извечно переходящей от поколения к поколению претензии нет, и ответ зрителей старшего возраста, если они попытаются его дать, тоже выйдет не слишком оригинальным: «Мы строили, а иногда и разрушали, как могли, теперь попробуйте вы разрушить «до основания» и построить что-то получше — но, по крайней мере, сначала вам есть откуда плюнуть на ваших предшественников».

Лидия Маслова, специально для «Фонтанки.ру»