Жидкая эпоха: предчувствие НЭПа в сериале «Цыпленок жареный»

Грабеж как альтернативу плохой поэзии показали в эфире Первого канала.

На Первом канале стартовал сериал «Цыпленок жареный», действие которого происходит в Петрограде 1920-х годов: на смену трудным временам, когда вместо сахара приходится довольствоваться сахарином, а вместо кофе — цикорием, грядет спасительный НЭП. На этом фоне разворачивается крепкая мужская дружба поэта-налетчика, представляющегося «идейным анархистом», и чекиста из отдела по борьбе со спекуляцией и самогоноварением.

В картине мира, которую создали авторы «Цыпленка…», спекуляция и самогоноварение — едва ли не единственные осмысленные занятия, способные принести верный кусок хлеба, поскольку большинство персонажей в это смутное время заняты непонятно чем. С другой стороны, это время «счастливое и бурное», как характеризует его молодая красивая художница (Любовь Аксенова), только что примчавшаяся из Парижа «строить новый мир» и подселяющаяся в уплотненную коммуналку к поэту (Никита Волков) и чекисту (Максим Белбородов).

На девушку сразу делают стойку оба, и немудрено: хотя режиссер — женщина, Елена Николаева, ее сериал, где на заставке пляшут канкан три барышни, нацелен на то, чтобы радовать прежде всего мужской глаз, старательно следуя самым почтенным традициям «объективации» женского экстерьера и преподнося главных героинь в максимально соблазнительном свете.

Так, парижская мечтательница при первом своем появлении стоит на подоконнике в полупрозрачном платье, вся насквозь просвечиваемая контражуром. А в первом же эпизоде фильма обнаженная по пояс купальщица (Анастасия Уколова) напевает итальянскую народную песню «Санта Лючия», распустив белокурые волосы и производя тем самым неизгладимое впечатление на случайно подсматривающего чекиста: это простодушная псковская селянка направляется в Петроград, чтобы устроиться на работу певицей в бандитский ресторан с ненавязчивым оттенком борделя.

Руководит гнездом разврата игривая маман (Ирина Пегова), строящая глазки молоденькому поэту Мухину: «Был у меня однажды поэт, рифмы, образы…». На что тот быстро уходит в отказ: «Я не такой поэт».

Впрочем, к этому моменту уже понятно, что поэт он никакой. Об этом свидетельствует белесый флешбэк из дореволюционного прошлого, где два закадычных друга, как следует начитавшись перед воодушевленной толпой бунтарских стихов, («Глаза раскройте, плечи расправьте, мозоли свои в кулаки сожмите. Тех, кто жирует, тех, кто ворует, в шею гоните, гоните, гоните») в рапиде убегают от конных казаков с шашками наголо под возвышенную музыку композитора Юрия Потеенко: казаки при этом движутся особенно замедленно, явно не собираясь никого догонять. Неудивительно, что поэту в редакции норовят не заплатить гонорары за его продукцию примерно такого же сомнительного сорта, как некондиционный заводской хлеб, который спекулянты ставят в отрицательный пример новой власти: «Революция была для того, чтобы рабочий лучше жил, а ему такое».

Как бы ни хорохорился Мухин, что его «фельетоны и сатирические куплеты заставляют краснеть и смеяться», это утверждение остается голословным, и зарабатывать на жизнь псевдопоэт вынужден «экспроприациями» в компании с неприятным матросиком (Николай Куглянт), на бескозырке которого выведена издевательская надпись «Борец за свободу». Нетрудно предугадать, что эти анархо-поэтические проделки скоро войдут в противоречие с понятиями друга-чекиста, который требует объяснений, застав поэта «среди воров, спекулянтов и шлюх».

Ничуть не смутившись, поэт продолжает нести свою ахинею: «Я эпохой, как губка, пропитан, изрыгаю ее из себя всевозможно-возможными рифмами». И правда, переломная эпоха получилось у авторов сериала довольно жиденькой, персонажи — мелкотравчатыми и мало способными на настоящий героизм и самоотверженность. Да и главная цель затеянной большевиками революции то и дело сводится не к возвышенным идеалам вроде свободы, равенства и братства, а преимущественно к улучшению пищевого рациона пролетариата. Фраза «Делали-делали революцию, а для кого?» то и дело звучит в «Цыпленке…» досадливым голодным рефреном, а героиня Аксеновой, ностальгируя о Париже, «где люди запросто собираются с бутылочкой вина, головкой сыра…», четко расставляет приоритеты в строительстве нового мира, где еда на первом месте: «Я хочу сделать свою страну такой же сытой и счастливой».

Поэзии не место в этом прагматичном мире, где все только и думают о хлебе насущном (мука и самогон служат здесь самой твердой валютой), а уж такому неважному поэту, как Мухин, точно лучше грабить и воровать. Это, по крайней мере, честнее (герой имеет репутацию благородного разбойника, не отбирающего последнее), чем засорять пространство словесной шелухой и морочить голову наивному ясноглазому чекисту, расхаживая перед ним в кальсонах и втолковывая, что спекулянты и вообще всяческая «контра» — тоже часть эпохи. Основными ее маркерами в сериале служат плакатики «Ты записался добровольцем?», слово «товарищ», то и дело произносимое с большим нажимом (в одной сцене герой внезапно разражается гневным монологом против надоевшего ему слова), а также постоянно всплывающая в угрожающем контексте фининспекция.

Наиболее ярким представителем «контры» выступает криминальный авторитет дядя Коля (Виктор Сухоруков), которому нечего предъявить, потому что все дела он обставляет через подручных. Этот персонаж выглядит самым культурным и интеллигентным в сериале, а однажды даже внезапно цитирует Хармса: «Говорят, на Мальцевском рынке одному слепому подарили вязаную шаль…» Но вскоре за этого утонченного любителя абсурда берется новый начальник отдела по борьбе со спекуляцией (Виктор Добронравов), имеющий спецмандат от товарища Дзержинского и придерживающийся прогрессивной дознавательной концепции: «Чтобы раскрыть преступление, нужно лишь желание — преступник и доказательства приложатся».

Хотя начальника зовут Глеб Саввич, он откровенно изображает «железного Феликса» и недвусмысленно предвещает, что 1937-й год не за горами, поэтому самые бдительные строители нового мира уже смотрят по сторонам в поисках потенциальных жертв. Явная кандидатка на выбывание — восторженная «цыпа» из Парижа в прозрачных кофточках, приехавшая с рекомендацией от Зиновьева вступать в комсомол, которая немного сбавляет градус восхищения советской властью, увидев, что поэт чуть не забыл запах настоящего, а не ячменного кофе: «Похоже, построенный вами мирок не так уж совершенен. Чего-то все-таки в нем не хватает».

В построенном из картона псевдоисторическом мирке «Цыпленка жареного» тоже многого не хватает, и прежде всего, натурального, а не суррогатного аромата разухабистой эпохи, в которую романтические налетчики сверхъестественным напряжением мысли подбирали к слову «голодный» рифму «свободный».

Лидия Маслова, специально для «Фонтанки.ру»