2017 год – год юбилеев. Об одном или, точнее, сразу о двух (Февральской и Октябрьской революциях 1917 г.) знают все россияне. Однако 2017 г. – это и 150 лет со времени появления I тома «Капитала», не говоря уже о 80-летии Большого террора. Понятно, что о 40-летии брежневской Конституции никто не вспоминает. Впрочем, почти такая же судьба и у юбилея «бессмертного произведения Карла Маркса». Отдельные публикации и дискуссии интеллектуалов – не в счет. Массам до «Капитала» никакого дела нет.
Современники даже среднего возраста (чьи студенческие годы пришлись на 1990-е) уже, как правило, не вскакивают с постели в холодном поту от ужаса, проистекающего из приснившегося вопроса, вынесенного мной в заголовок. Другое дело – люди, получавшие высшее образование ранее. На облепивших все вузы кафедрах политической экономии местами находились фанатики, которые заставляли студентов и далеких от экономики специальностей вступать в непосредственный контакт с этим произведением. И в качестве доказательства материальности «совокупления» приносить на проверку многостраничные конспекты. А потом еще отвечать на каверзные вопросы типа: «Какой труд создает стоимость – конкретный или абстрактный?».
Бедный студент, озадаченный какой-нибудь лабораторной по органической химии или контрольной по теории машин и механизмов, правильно считал, что лично его труд, потраченный на конспектирование, никакой стоимости не создает. Будь он хоть конкретный, хоть абстрактный. Зато «Капитал» отлично заменял снотворное для тех учащихся, у кого перенапряжение в учебном процессе порождало бессонницу. Те же, кто не верят, могут и сейчас на себе убедиться. «Капитал» пока еще в экстремистскую литературу не зачислен. И продается без рецепта.
«Капитал» как библия мира сего
Что же такого в этом произведении, что до сих пор будоражит мир? Как только наступает очередной экономический кризис, то знакомая с детства бородатая физиономия появляется даже на обложке такого респектабельного буржуазного журнала как лондонский Economist. Может быть, Маркс раскрыл природу этого явления?
Вы удивитесь, но сам Маркс о кризисах (промышленных циклах), конечно, упоминал, но их теории – не создал. Для подтверждения сошлюсь на самого уважаемого историка экономической мысли – австрийского экономиста Й. Шумпетера. «Анализ экономических циклов, данный Марксом, можно назвать «ненаписанной главой» – до сих пор не было представлено никакой связной его картины…». Честь открытия экономических циклов принадлежит швейцарскому экономисту и историку Ш. Сисмонди (1773-1842), а одно из первых теоретических их объяснений – немецкому экономисту К. Родбертусу (1805-1875). Все это было до появления I тома «Капитала».
Любопытно, что последователи Маркса в дальнейшем умыкнули у Родбертуса объяснение кризисов, которые он связывал с недопотреблением рабочего класса. А Роза Люксембург довела его до теории «закупорки» капитализма без внешних рынков, с которой, впрочем, спорил Ульянов-Ленин. Но не будем вдаваться в споры марксистов. Интереснее то, что теория недопотребления Родбертуса была подхвачена также Дж. М. Кейнсом и жива сегодня как в лице его последователей, так и в виде практической политики стимулирования спроса. Но вот Маркс, понятное дело, тут уж совсем ни при чем.
Кто-то вспомнит про теорию прибавочной стоимости. Название, в сущности, ни о чем не говорящее. Точнее было бы ее назвать теорией эксплуатации (в смысле – ограбления) рабочих капиталистами. Маркс здесь применил очень хитрый прием. Взяв у Рикардо теорию трудовой стоимости, согласно которой товары обмениваются пропорционально затраченному на них труду, он не мог (вроде бы) допустить неэквивалентности обмена нигде. В том числе, и на рынке труда. Откуда же тогда «эксплуатация»?
И тут (смотрите внимательно за руками шулера) утверждается: да, капиталист покупает рабочую силу (способность к труду) по ее стоимости (тут обмана нет), но эта самая рабочая сила – не то же самое, что труд. А своим трудом на фабрике капиталиста рабочий в течение рабочего дня создает стоимость большую, чем стоит его рабочая сила. И вот эта разность между двумя стоимостями (прибавочная стоимость) и есть присвоенный без оплаты труд.
Впрочем, Маркс в этом вопросе прекрасно разоблачает самого себя. Он пишет, что рабочий «всегда предоставляет покупателю пользоваться своей рабочей силой или потреблять ее лишь временно» (курсив мой. – А.З.). А, следовательно, понимает различие между рабом и наемным работником. И что эта самая рабочая сила не покупается, а арендуется. А, как хорошо известно, арендная плата – есть плата за использование арендуемого объекта, т.е. в данном случае – за труд. Если фермер берет напрокат трактор, то оплачивается не его техпаспорт с указанием мощности двигателя («рабочая сила»), а работа трактора в течение определенного времени.
Не будем больше утомлять читателя поиском противоречий в марксовых рассуждениях. Еще в XIX в. (сразу после того, как Энгельс издал III т. «Капитала» спустя 27 лет после публикации I тома) это блестяще сделал австрийский экономист Е. фон Бем-Баверк. Заметим, что Маркс умер в 1883 г., а II и III тома доводил до ума (фактически, дописывал) его вечный друг и спонсор Энгельс. Так что если следовать марксистской концепции, то I том «Капитала» был создан за счет эксплуатации рабочего класса − на гранты из прибавочной стоимости, которую получал фабрикант Энгельс. Ну а о II и III и говорить не о чем.
Но чем же все-таки так привлекательно учение Маркса? Ответ на эту загадку есть. С одной стороны, капитализм (свободный рынок в небывалой прежде его всеобъемлемости) явился как нечто принципиально новое в истории человечества, заняв место личностных связей (прямых человеческих контактов) традиционного общества. И, надо сказать, это был настоящий шок! Всю предыдущую историю доминировали эти связи как по вертикали (деспот-подданный, хозяин-раб, феодал-вассал, помещик-крепостной), так и по горизонтали (крестьянская община, средневековая гильдия и пр.). А тут – иерархии и взаимный контроль вытесняют ранее периферийные отношения типа «купи-продай», когда деньги плюют на титулы, а государству с его аппаратом насилия отводится лишь роль «ночного сторожа».
Рядиться протест против капитализма мог в различные одеяния, но питала его невероятной силы ностальгия по прошлому. I том «Капитала» стал ее мощным идеологическим оформлением, претендующим к тому же на эксклюзивное «научное» (а слово наука стало очень популярно во второй половине XIX в.) объяснение мира, познание (подобно физике) его законов.
Но есть и другая сторона. И она представляет именно то специфическое в марксизме, что позволило ему стать путеводной звездой для многих. Маркс, в отличие от тех, кого они с Энгельсом в знаменитом «Манифесте Коммунистической партии» (1848 г.) называли представителями «феодального» и «мелкобуржуазного» социализма, не звал назад, в некий «золотой век», который, как известно, всегда где-то в прошлом. Он признавал колоссальные достижения капитализма, создавшего невероятную динамику экономического развития и выведшего охваченную им часть человечества из застоя. Однако, говорил он, этот строй – не вечен, и, развив производительные силы, породит собственное отрицание (вот она, школа Гегеля!) в лице идущего ему на смену нового общества, которое даст этим силам не ограниченный частной собственностью простор для развития. Новый строй восстанавливает «индивидуальную собственность на основе достижений капиталистической эры: на основе кооперации и общего владения землей…».
Итак, взяв с собой все то, чего достиг капитализм, новое общество многократно превзойдет его достижения. В I томе «Капитала» Маркс практически ничего не сказал об этом обществе (кроме того, что там не будет эксплуатации и частной собственности, а, следовательно, денег, рынка), но отдельные его высказывания в других работах (в частности, в известной «Критике Готской программы», написанной 8 лет спустя после появления «Капитала») рисуют грядущий социальный порядок как некую устроенную на началах нерыночного обмена огромную общину. Причем первая его фаза (названная позже советскими теоретиками социализмом) описывается как всеобщая карточная система распределения − по «квитанциям» о доставленном количестве труда (надо же, почти угадал будущие колхозные трудодни), но зато на следующей, высшей его фазе (названной теми же теоретиками коммунизмом) «все источники богатства польются полным потоком» и такое общество напишет на своем знамени «каждый по способностям, каждый по потребностям!».
Угадываете картину рая, но перенесенного с небес на грешную землю? Для того чтобы жить в райском блаженстве (социуме с неограниченными ресурсами), не надо умирать. Надо просто пролетариям взять власть в свои руки, прогнать буржуа, и, пройдя через некую промежуточную стадию (что-то вроде католического «чистилища»), оказаться в земной нирване.
«Капитал» и Россия
Первый перевод «Капитала» был сделан на русский язык и появился в 1872 году. Замечательно заключение цензора, который дал разрешение на его издание. Сводилось оно к тому, что книга столь толста, а, главное, непонятна и трудна для усвоения, что мало кто ее прочтет. И, самое интересное, он оказался прав. Революционеры больше были знакомы с ним в популярном пересказе, чем в подлиннике. А партфункционеры советской эпохи даже куда более примитивного Ленина не читали, хотя темно-синие томики его полного собрания сочинений украшали полки кабинета любого бюрократа.
В студенческие годы в марксистской семинарии (на экономическом факультете ЛГУ) нас очень веселил тот факт, что одним из переводчиков «Капитала» был Иван Иванович Скворцов-Степанов. Какое заведение названо его именем, петербуржцам объяснять не надо. Мы, циники-семидесятники, мечтали, чтобы туда госпитализировали нашу ведущую в течение трех семестров спецсеминар по «Капиталу» преподавательницу по кличке Акула Империализма.
И все-таки, почему «Капитал» занял в России место Библии? Только ли благодаря обещанию рая на Земле? Не только. Маркс, сам того не ведая, через провозглашение закономерной исторической обреченности капитализма (об этом в «Капитале» куда больше, чем о земном рае) дал идеологическое знамя для реставрации архаических обществ, но радикально модифицированных под требования индустриальной эпохи. Как сказал американский исследователь судеб глобализации Бринк Линдси, он звал «назад в будущее». И этот зов стал в XX веке вершителем судеб народов. В первую очередь, в России.
О том, почему роль авангарда в деле вызова капиталистической цивилизации взяла на себя именно Россия и о том, что у нее из этого в итоге получилось, поговорим, возможно, ближе к 100-летнему юбилею Октября. Пока же можно согласиться с самооценкой «Капитала» Марксом как «о самом страшном снаряде, пущенном когда-либо в голову буржуазии». Я бы лишь добавил: и в голову тех, кто верит в то, что завтра будет лучше, чем сегодня. Короче говоря, в прогресс.
