Что мы готовы делать бесплатно? На смерть легенды джаза

Добро побеждает бабло. Так можно было бы назвать этот материал.

Консьюмеризм диктует свои правила, и если вы хотите выглядеть белой вороной, сделайте что-нибудь бесплатно. Тут невольно вспоминаешь СССР с его энтузиастами. И понимаешь, какие же это были уникальные личности. Как, например, величайший альтруист советского джаза, умерший три месяца назад. Поскольку вряд ли на стене дома, где он жил, повесят памятную табличку, то можно я оставлю память о нем хотя бы в виде этого текста?

Некогда был у меня проект «Читать модно». Суть его заключалась в организации литературных встреч на территории РГПУ им. Герцена, а в качестве рекламной площадки выступала городская студенческая газета, главредом которой я на тот момент являлся. Идея эта возникла вследствие многочисленных вопросов в адрес редакции от студентов: что почитать и где обсудить? Естественно, я старался приобщить к этому делу ведущие издательства (главред «Амфоры» Назаров потом взял на вооружение сам слоган «Читать модно»). Когда на свет появилась газета, посвященная исключительно вопросам книжного рынка (не помню, как называлась, помню, что главным редактором был Аркадий Драгомощенко), я отправился на встречу, чтобы обсудить возможность сотрудничества.

И вот я сижу напротив женщины, которая задает мне следующие вопросы: «Вход на встречи платный?» - «Бесплатный». - «А вам за это кто платит?» - «Никто». - «А как же вы на этом зарабатываете?» - «Никак».

Тут она произнесла следующую фразу: «Павел, как я вам завидую! У вас есть возможность заниматься чем-то не ради денег».

Ключевое слово «возможность». В Москве я насмотрелся на топ-менеджеров, которые впахивали как черти, зарабатывали вполне приличные деньги, но жили под спудом ипотеки и заботы о членах семейства. Эти люди горят на работе, и даже намек на то, чтобы посвятить часть времени на какие-то волонтерские дела, воспринимали как маразм.

Но была в стране эпоха, когда не было общества потребления, эпоха, о которой многие нынче ностальгируют, вопреки кричащим фактам ущемления прав человека. И эта эпоха порождала уникальных людей, людей с большой буквы. Об одном из таких людей и пойдет речь.

Меня еще не было на свете, моей мамы еще не было на свете, а этот человек уже играл джаз. И он играл его до тех пор, пока у него не отнялась рука из-за инсульта. Барабанщик с парализованной рукой. Все равно что футболист, потерявший ногу. Но он не сдавался. У него всегда был бодрый голос, огонь в глазах, а на вопрос: «Как дела?» - он отвечал: «”Зенит” не бздит!»

Я познакомился с ним случайно. Приятель дал почитать воспоминания джазмена «Блюз для своих». Фамилия автора Мысовский мне ни о чем не говорила. Помню, мы решили отправиться на поезде в Хельсинки, но вот самой дороги не помню, потомучто был поглощен этой самиздатовской книгой, местами смешной, местами грустной. Я то ржал на весь вагон, то пытался сдержать накатывающуюся слезу.

Вот, например, о перемещениях с барабанами: «Смешно вспоминать, как я во­зил свою первую установку без всяких чехлов и чемоданов. Под мышкой – малый барабан, обложенный с двух сторон тарелками, в одной руке – все стойки и палочки, обвязанные шнурком, в другой – большой барабан с прибитой к нему педалью. Так и ездил - и в трамвае, и в автобусе, и в троллейбусе. Устроюсь на сиденье сзади у входа, отгорожусь большим барабаном – и лафа. Но бывали и такие случаи: врываются пассажиры, и какая-нибудь довольно упитанная гражданка вбегает, не глядя вокруг, и со всего маха садится. Куда бы вы думали? Прямо мне на голову. И кричит: “Хулиган! В очках еще! Не уступает женщине!” А у меня очки под давлением ее зада ломаются посередине, и обе половинки повисают на ушах».

А вот уже про контрабас: «Ночное шествие (под мухой) по зимним ночным улицам с несением контрабаса на плечах а-ля катафалк и соответствующим похоронным пением (кончилось, естественно, падением и разломом оного пополам). Затем на квартире владельца варим клей, раскладываем обломки на столе и прижимаем... но - о горе! - гнилые ножки не выдерживают пьяного усердия... треск, стук лбов... не помню, как другие, но я проснулся на полу, нежно обнимая округлый низ инструмента. Увы, штаны и часть пиджака (единственного) крепко приклеены к полу. Чтобы встать, пришлось из них выползти, как змее из старой кожи, а потом осторожненько ножичком отделять вместе с краской от половиц».

В итоге я позвонил Валерию Семеновичу и направил к нему стопы. Купчино, 13-й этаж одной из первых в Союзе высоток. Дверь мне открыл поседевший, с трудом передвигающийся старик. В его однокомнатной квартире стены были увешаны афишами и плакатами, заставлены книгами и пластинками. Бардак страшный, воздух затхлый, но самого хозяина это мало беспокоило. Жена его давно умерла, детей не было, он жил один, раз в неделю к нему приходила двоюродная сестра, чтобы приготовить еду и убраться. Катастрофическая старость. Но после краткого разговора передо мной уже не старик, а старина. Живые глаза и, уж простите за сусальный эпитет, одухотворенное лицо.

Я вспоминаю пожилых людей его возраста, которые со второй фразы начинают либо жаловаться на здоровье, либо сетовать на власть, погоду, цены и т. д. Но здесь ничего подобного. Мысовский поставил запись своего концерта 1980-го с фестиваля «Осенние ритмы». Для него по-прежнему главное – джаз, а на проблемы чхать. Этот мастодонт наглядно продемонстрировал мне, что когда в жизни есть страсть (в данном случае это джаз), то жизнь имеет смысл и полна эмоций даже в семьдесят с гаком.

Это тот человеческий тип, который некоторые с презрением называют – энтузиаст. Он – живая легенда, «дедушка» отечественного джаза. Он был одним из основателей первого советского джаз-клуба «Д-58», организованного в 1958 году. Вместе с Владимиром Фейертагом написал и выпустил в 1960 году первую в СССР книгу о джазе.

Проработав больше тридцати лет на кафедре иностранных языков в Мухинском училище (хождение в присутствие, как он выразился), он все время играл любимую музыку, и играл ее, за редким исключением, бесплатно. Он всю жизнь страдал от советского маразма, ярким выражением которого является частушка «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст». За джаз в СССР распекали почем зря, и начало тому положил еще Горький, написав в «Музыке толстых»: «Весь этот хаос бешеных звуков подчиняется ритму едва уловимому. И, послушав эти вопли минуту-две, начинаешь невольно воображать, что это играет оркестр безумных. Они сошли с ума на сексуальной почве, а дирижирует ими какой-то человек-жеребец, размахивая огромным фаллосом».

Наше общение с Мысовским привело к тому, что я вызвался помочь напечатать его третью книгу воспоминаний. Проблема заключалась в том, что книга существовала в аудиоформате. Это были кассеты с записью голоса Валерия Семеновича. Сначала их расшифровывала знакомая, потом самому пришлось впрячься. Я узнал про послевоенную американскую тушенку, яичный порошок, «студебеккеры» и трофейные фильмы… Я проживал чужую жизнь и был свидетелем многочисленных выступлений, лекций по истории джаза, репетиций, застолий, джэмов и… смертей. Большинство из описываемых героев уже давно отправились на тот свет, но в книге между ними разгорались нешуточные страсти, ожесточенные споры о предназначении музыканта, о смысле джаза, о его будущности. Запись радиоэфиров на «ребра», советская цензура, все по-настоящему, без фантазий из фильма «Стиляги». Вместе с Мысовским я перемещался из Таллина в Северодвинск, из Крыма за Урал, из Одессы в Ташкент. За границу его, естественно, не отпускали, но СССР он объездил весь.

Здесь уместно привести следующий диалог между молодым Мысовским и неким майором: «Да как вообще вы, комсомолец, отказываетесь от служения Родине?» – «Я не отказываюсь, я хочу служить ей в другой области». – «Может, вас смущают разные слухи? Так у нас сейчас все прояснилось. Опять ленинские нормы».

Это была первая, но отнюдь не последняя попытка сделать Мысовского сексотом КГБ. Все они закончились неудачей. А Валерия Семеновича из-за отказа турнули из «Интуриста», и почти год он не мог найти вообще никакой работы. Немудрено, что он всю жизнь был невыездным.

Работа над книгой продолжалась очень долго. Разговорная и письменная речь довольно сильно отличаются друг от друга. Текст пришлось вычитывать и редактировать не один раз. Дизайнерша, которую я привлек к работе, после посещения Мысовского расплакалась в лифте. «Что за страна, когда такие люди так живут!» – сказала она, успокоившись. Мысовский ждал книгу с нетерпением, это было его детище, возможно, финальное. В тот день, когда мы привезли отпечатанный тираж к нему на квартиру, Валерий Семенович буквально светился от счастья.

Фильм «Трамвай идет по городу» (http://www.youtube.com/watch?v=QAZBjE0tHOA). Казалось бы, обыкновенный документальный фильм, но вглядитесь в лица людей. Нет сейчас таких лиц. Эпоха СССР канула в Лету со всеми ее парадоксами. Одним из них была стойкая тяга людей к настоящей литературе и настоящей музыке. Поэтому и лица были другие. Поэтому и у Мысовского другое лицо. Он отыграл сотни концертов, сделал десятки записей, но мало что из них сохранилось. Поэтому пусть останется хотя бы интервью, которое мы взяли за несколько месяцев до смерти Валерия Семеновича. Вглядитесь в это лицо, в эту искреннюю улыбку. Это несгибаемый Мысовский. http://www.youtube.com/watch?v=7AnQYkViE0Y

Павел Перец