Эдвард де Люмле: «Французские постановщики больше не боятся ехать в Россию» (фото)

Директор Французского института в Петербурге (иначе название этой должности звучит как «атташе по культуре Франции»), проработав в России пять лет, возвращается в Париж. Именно при содействии де Люмле в Петербурге, Мурманске, Екатеринбурге были представлены совместные русско-французские проекты, которые горячо обсуждала культурная Россия. Навскидку вспоминаются хотя бы фестиваль «Центр Помпиду в Эрмитаже», приезд в Мариинку выдающегося хореографа современности Анжелена Прельжокажа, фестиваль видеоарта в «Этажах»…

– Эдвард, мне чрезвычайно интересно ваше мнение как эксперта, который долгое время провел в России, занимал официальный пост и очень многое успел сделать в сфере культуры в нашей нелегкой на подъем стране. Мне часто приходилось слышать мнение иностранцев, что с Россией сотрудничать невозможно: слишком низкая здесь дисциплина и ответственность, слишком неряшливый бизнес. Каковы ваши впечатления от совместных проектов с Россией? И вообще, поскольку вы, к сожалению, нас покидаете, хочу попросить вас подвести некоторые итоги. Что задумывалось изначально и что удалось? Каково вообще сотрудничать с русскими? Что пришлось преодолевать?

– Я провел в России пять лет: два года в Екатеринбуре, три – в Петербурге. Для меня это были годы больших возможностей. Хотя я понимаю, что мне сильно помогло то обстоятельство, что прошлый, 2010-й, год был объявлен Годом России во Франции и Франции в России. Когда я приехал в Россию, в Екатеринбург, я хотел представить здесь Францию как страну, где широко развивается современное искусство – современный танец, театр, живопись. Поскольку я думаю, что представлений о традиционном искусстве наших стран и у России, и у Франции достаточно. Второй моей идеей было понять запросы России: что она хочет увидеть и узнать о сегодняшней французской культуре? Потому что я вовсе не так самонадеян, чтобы считать, что моя личная программа идеальна. Причем мне было интересно не устраивать гастроли или фестивали, а именно делать совместные проекты, выстроить партнерские отношение в сфере культуры между нашими странами. И в Екатеринбурге, и в Петербурге я прежде всего старался встретиться с представителями разных искусств и выяснить у них, что им было бы любопытно увидеть и узнать о современном искусстве Франции, о тех его явлениях, которых нет в России, и что мы могли бы сделать вместе. Что очень интересно, почти всегда я встречал огромное желание организовать совместный проект.

– Никакого сопротивления в России вы не встретили?

– Сопротивления – нет. Могли быть финансовые проблемы. Также я столкнулся с тем, что у русских и французов в сфере культуры – разные методы работы. Наверняка не только в сфере культуры, но и тут тоже. Французы привыкли всё планировать очень заранее. В России больше реактивности, но с тем, чтобы всё рассчитать и продумать заранее, – проблемы. И моя цель как директора Французского института была наладить взаимопонимание между двумя сторонами: не в том смысле, что обеспечить перевод с языка на язык – это как раз просто, – а в том, чтобы люди, которые привыкли работать по-разному, всё-таки смогли работать вместе.

– Можете привести конкретный пример того, как достигалось взаимопонимание между русской и французской стороной?

– Например, у нас был очень масштабный совместный фестиваль «Центр Помпиду в Эрмитаже». У этих музеев разные традиции и разные желания. Мы играли роль моста между ними. То же самое можно сказать про работу французского хореографа Анжелена Прельжокажа в Мариинском театре. Или про совместный проект лофта «Этажи» и парижского Музея современного искусства, посвященный видеоарту.

– Мне всё хочется про проблемы взаимодействия услышать и про то, как именно они решались. Например, я могу предположить, что Эрмитаж очень косная структура, которую не так-то просто сподвигнуть на эксперимент.

– Нет-нет. Не нужно думать, что здесь, в России, структуры менее гибкие, чем во Франции. Часто это было как раз наоборот. Здесь есть возможность организовать что-то очень быстро, а во Франции невозможно – именно потому, что, как я уже говорил, во Франции всё планируется очень и очень заранее. Что касается проблем, ну вот, например, все французские компании современного танца, которые едут куда-то на гастроли, они хотят иметь точные сведения о размерах и технических возможностях площадок, о количестве и времени репетиций. А та компания, которая организует фестиваль современного танца в России, – она начинает решать проблемы тогда, когда французские танцоры уже приехали в Петербург. Но что очень важно – мы в этом убедились, – что они обязательно решат все проблемы. Для французов это, конечно, был сильный стресс. Или французские дирижеры – они тоже всегда испытывали стресс, встречаясь с русскими музыкантами. Последним не хватало дисциплины. Дирижер во Франции знает, например, что для качественного исполнения какой-то определенной пьесы ему нужна неделя репетиций, и очень переживает, когда ему не дают столько времени для работы. А русские музыканты полагают, что им достаточно трех дней, поэтому они спокойны и не дергаются. Но что важно – несмотря на все разногласия, результат всегда был очень хороший. И для меня как для директора Французского института в Петербурге это тоже очень значительный результат – показать, что, несмотря на разные традиции, разный язык, разные методы работы, мы, русские и французы, всегда – или, не буду рисовать уж совсем идеальную картину, почти всегда, – можем договориться. Я часто говорю, что мы – не продюсерская организация и не агентство по прокату французских спектаклей или концертов. Мы – организация дипломатическая.

– То есть ваша задача – чтобы французские деятели искусств перестали бояться ехать и работать в России?

– Да-да, именно. Ведь если французские хореографы, дирижеры, постановщики спектаклей поймут, как именно нужно работать в России, они приедут сюда еще раз. Например, когда французский режиссер Кристин Жоли приехала по нашему приглашению в Екатеринбург и ставила там пьесу Жана-Люка Лагарса «Я была в доме и ждала, чтобы дождь пришел», ей многое было неясно. А потом, спустя какое-то небольшое время, она приехала в петербургский ТЮЗ. И что меня особенно радует – то, что и Кристин Жоли, и российские актеры, и руководство театра были счастливы именно от человеческого общения.

– Что больше всего привлекает французов в русских партнерах?

– Например, хореограф Анжелен Прельжокаж, который ставил «Le Parc» в Мариинском театре, и его помощница Ноэми Перлов, восхищались тем, сколько работают танцоры, для них это было невероятно – желание актеров брать еще и еще, брать всё, что им могут дать Ноэми Перлов и Прельжокаж. Как и желание, и умение во время репетиций и спектаклей выкладываться на 200 процентов. То же самое пережила Клодия Стависски, когда работала с артистами МДТ над «Лорензаччо» Мюссе. И два французских хореографа Мартин Жоссен и Абденур Белали, которые ставили спектакль в стиле хип-хоп с компанией Gust Life из Мурманска. О них вы, наверное, слышали, потому что спектакль был номинирован на «Золотую маску».

– А что думают о русских те французы, которые в России не были?

– Что Россия – очень закрытая и непонятная страна. Но знаете, что любопытно: когда я прошедшим летом был на театральном фестивале в Авиньоне, я обнаружил, что многие постановщики уже наслышаны о том, как интересно работать в России, и они готовы с радостью приехать.

– Кредо Авиньонского фестиваля – крупнейшего фестиваля театральной Европы – как раз в том, чтобы показывать различные формы и тенденции современного театра, так ведь? Что вас впечатлило больше всего из последней программы?

– Вокруг Авиньонского фестиваля именно потому и возникает столько шума, что он показывает, куда движется театр. Сейчас уже всем очевидно, что театр идет дорогой синтеза искусств. Вот и в спектаклях российского режиссера Андрея Могучего тоже ведь смешаны и видео, и танец, и живопись. Театр пытается соединить в себе всё.

– А главное направление развития в сегодняшнем французском театре – это современный танец?

– Да, это так. И я хочу сказать, что для театра, да и для любого вида искусств, это очень важно – найти новый, современный путь, новую публику, иначе он просто перестанет развиваться. Когда в 80-х годах прошлого века во Франции стали в большом количестве появляться труппы современного танца, их очень сильно поддержало государство. И сейчас уже современный танец завоевал крупные площадки национальных театров: например, репертуар Национального театра де Шайо в Париже – это почти сплошь постановки современного танца. В России тоже происходят подобные процессы. Например, Александринский театр пригласил Андрея Могучего – и в этот театр пошла совсем другая публика.

– Да, но у нас, к сожалению, приглашение Могучего – это не результат государственной поддержки современного искусства, а результат мудрости и дальновидности руководителя театра Валерия Фокина. А как вы считаете, без поддержки государства театральная революция во Франции не произошла бы?

– Думаю, что нет. Государство строило центры современного танца, всячески способствовало тому, чтобы театральные экспериментаторы и новая публика нашли друг друга. Экспериментам необходима серьезная финансовая поддержка, поскольку экспериментальные проекты – некоммерческие по своей сути.

– Как вам кажется, есть ли у России перспектива догнать Европу по части современного искусства?

– Я думаю, есть. Доказательство тому – огромный интерес публики и профессионалов, например, к современному танцу. Фестиваль France danse, который мы организовали в Петербурге, имел огромные резонанс. Особенно радостно мне было видеть, какой большой интерес он вызвал у Академии имени Вагановой, которая предложила нам организовать совместный проект. В результате они пригласили современного хореографа Пьера Ригаля, который провел в академии недельный мастер-класс. А ведь это очень далеко от тех традиций, в рамках которых работает Академия Вагановой. Потом они пригласили к себе преподавать петербургского хореографа Нину Гастеву. И я горячо приветствую этот процесс. Это первое мое чувство относительно современного искусства в России. А второе – это то, что всё-таки молодым постановщикам сильно недостает финансовой поддержки и внимания государства.

– Чего вы не успели сделать? Какое наследство оставляете своему преемнику?

– У нас есть проект пригласить в несколько театров Петербурга французских постановщиков, чтобы они поставили здесь современные французские пьесы, поскольку 2012 год будет Годом французской литературы и языка. В связи с этим проектом у нас есть договоренность с БДТ, ТЮЗом, Театром комедии. Анжелен Прельжокаж продолжит работать с Мариинским театром. Есть еще проект с Филармонией – связанный с французской музыкой, которая никогда не исполнялась в России. И еще мне бы очень хотелось, чтобы российские молодые танцоры отправились поучиться и поработать во Франции, чтобы возникали совместные проекты творческих вузов Парижа и Петербурга. Наших консерваторий, например.

– А как вы думаете, не удастся ли завлечь на постановку в Россию одного из лучших режиссеров современности Патриса Шеро? Вы уж замолвите ему словечко при случае.

– А почему нет? Сейчас это уже вполне возможно.

Жанна Зарецкая,
«Фонтанка.ру»